— Выходит, вы знаете, кто убил Сторикаи?
Старик торжественно кивнул.
— Было написано, что это должно произойти.
— Об этом я не знаю, Учитель. Но на молотке, который лишил Сторикаи жизни, я нашел отпечатки пальцев подлинного убийцы. Мне назвать его имя?
— Назовешь ты его или нет, Вор'д знает его.
— Знает, но не скажет. Тогда придется сказать мне. Сторикаи убил Преемник,
Впервые патриарх посмотрел Эллери в глаза.
— Элрой, — сказал он, — я ничего не знал об отпечатках пальцев до твоего рассказа о них. Но я знал, что Преемник... держал этот молоток. И я боялся, что каким-то таинственным путем, лежащим за пределами моих знаний, можно доказать, что он нанес удар, поэтому для мальчика будет безопаснее, если молоток не найдут рядом с телом. Я почистил его и заменил молотком, который побывал не в его, а в моей руке. Увы! Мне следовало знать, что обман всегда раскрывается.
«Не всегда, старик», — подумал Эллери.
— Значит, я прав в том, о чем догадался только теперь, Учитель? Вы вернулись из дома Раба в этот священный дом как раз к тому времени, чтобы увидеть убийство Сторикаи в двадцать минут пятого, но слишком поздно, чтобы предотвратить его. Вы увидели, как Сторикаи и Преемник борются возле стола, как Преемник хватает молоток и наносит два удара...
— Все было так, как ты говоришь.
— Но в таком случае, Преемник не был заперт в скрипториуме во время преступления. — В голосе Эллери послышалось удивление. — Разве вы не говорили мне, что он был заперт?
— Думай, Элрой, думай, — сказал Учитель.
— Хорошо, я буду возвращаться назад шаг за шагом. Вы сказали мне, что заперли Преемника в скрипториуме в два часа дня, увидев, что он бездельничает в дверях священного дома с мыслями о молодой женщине вместо того, чтобы заниматься своей работой. Поэтому вы заперли его в скрипториуме и забрали ключ. Это правда?
— Да.
— Но вы также сказали мне, что после убийства Сторикаи в зале собраний вы отперли дверь скрипториума, выпустили Преемника и отправили его на поиски меня. Отперли дверь скрипториума после убийства Кладовщика. Это тоже правда?
— Да.
— Тогда я спрашиваю себя: каким образом это возможно? Чтобы Преемник оказался в зале собраний и убил Сторикаи, дверь скрипториума должны были отпереть до убийства, однако вы сказали, что отперли ее после... Ах да, понимаю. Вы хотели снабдить Преемника алиби, освобождавшим от подозрений в убийстве. Но когда вы незадолго до трех часов покидали Дом Священного Собрания, чтобы навестить Раба, вы отперли дверь скрипториума и напомнили Преемнику, чтобы он починил ножку стола. И на сей раз вы оставили эту дверь открытой.
Учитель закрыл глаза.
— Это так.
— Я не спрашивал вас об этом, и вам не пришлось мне лгать.
Учитель кивнул.
— Но вы знали, что я буду задавать вам другие вопросы, на которые вам придется отвечать правдиво. Поэтому, Учитель, первое, что вы сделали, поняв, что Сторикаи мертв — сразу после двадцати минут пятого, — это отправили Преемника назад, в скрипториум, и заперли его там второй раз. Это дало вам возможность сказать мне чистую правду — что после четырех двадцати вы отперли дверь скрипториума, выпустили Преемника и послали его искать меня. Таким образом, вы защитили Преемника от последствий его вины и указали на себя как на убийцу.
— Все было так, как ты говоришь, Элрой, — сказал Учитель.
Эллери начал бродить по комнате — его неритмичные шаги были эхом беспокойных мыслей.
— Мне непонятно, почему вы это сделали, Учитель. Неужели вы, пастырь своего стада, готовы пожертвовать жизнью лишь для того, чтобы этот лисенок с окровавленными лапами продолжал жить?
Учитель собирался ответить, но передумал, и на некоторое время воцарилось молчание.
— Это правда, — сказал наконец старик и добавил менее твердо: — Но только отчасти.
Только отчасти? Озадаченный Эллери тщетно ждал объяснений.
— Учитель, — заговорил он, — безусловно, есть другой выход. Вам незачем умирать, ибо Преемник не умрет, если вся правда станет известна. Когда его будут судить, Совет проявит милосердие, ведь Сторикаи повинен в трех великих грехах, и Преемник поймал его во время их свершения. То, что он сделал, было импульсивным поступком молодого человека с недостатком самообладания. Его возмутило святотатство Кладовщика, он схватил первый попавшийся предмет — им оказался кувшин со свитками — и нанес удар вслепую. А когда Сторикаи пришел в себя и погнался, за ним, он, несомненно, хотел убить юношу — человек, осквернивший священный дом и замысливший кощунственные действия, не остановился бы Перед убийством, стремясь, чтобы о его преступлениях не стало известно. Поэтому, когда Преемник, защищаясь, схватил молоток и нанес им удар, он вовсе не хотел убивать. В мире, откуда я прибыл, суд счел бы это самозащитой, и обвиняемого бы освободили. Совет должен это понять.
— Это ты не понимаешь, — печально промолвил старик.
— Я все понимаю, в отличие от вас! Даже если Совет признает Преемника виновным, члены Совета, не имеют права выносить приговор — это обязанность Учителя. А вы едва ли почувствуете себя обязанным приговорить мальчишку к смерти. Вы проявите милосердие, и Совет будет пристыжен состраданием их Учителя, Преемник не умрет, а в таком случае вам незачем умирать вместо него!
— Элрой, — пробормотал старик, — я сделал это не только, ради Преемника,
Эллери уставился на него:
— Что вы имеете в виду?
— Раб вчера попросил меня прийти к нему не только потому, что был болен. У него были срочные известия только для моих ушей. С чего мне начать?.. Начну с того места, где мы впервые встретились — ты, я и Кладовщик. Только с прошлого года Сторикаи стал сопровождать меня в магазин «Край света». Это было величайшей ошибкой, ибо я открыл, что Сторикаи — слабый и алчный человек. Покуда он знал только нашу долину, нашу простую жизнь и наши простые вещи, его алчность была не так очевидна. Но в лавке Отто Шмидта Сторикаи впервые увидел говорящий ящик, сверкающие безделушки, красивые ткани, изысканную пищу — чудеса, о существовании которых он не подозревал. И будучи слабым, он не мог противостоять желанию обладать ими.
Эллери, вспоминая изумление Кладовщика при виде «дюзенберга», его детскую радость золотым наручным часам, понял, что Учитель прав.
— Я не должен был снова брать его с собой в магазин, — продолжал патриарх. — Но тогда я не знал глубину его алчности. Он скрывал ее от меня — но поведал о ней Совету.
— Что?!
— Сторикаи соблазнял их у меня за спиной, рассказывая им об этих чудесных вещах. Сначала они не верили ему, но потом им ничего другого не осталось. Старики смутно припоминали мир за пределами Квинана, вещи, которыми наслаждались в детстве, а когда они добавили свои воспоминания к рассказам Сторикаи, более молодые не могли им не поверить. Сторикаи продолжал искушать их, и постепенно они начали жаждать тех же вещей, которых жаждал Кладовщик.
— Даже... — пробормотал Эллери.
Учитель прочитал его мысли.
— Даже Ткач, — печально кивнул он. — Хотя она убеждала себя, что жаждет всего этого ради меня, а не ради себя. Ей хотелось, чтобы я перед смертью разделил обладание чудесами, о которых рассказывал Сторикаи. Как будто я нуждался в этих безделушках и суетных удовольствиях и был готов отринуть ради них смысл моей жизни и жизни Квинана!
Впервые Эллери слышал, как старик возвышает голос, и видел, как его глаза пылают гневом. Но пламя погасло, и голос вновь стал спокойным.
— Сторикаи знал, что в наказание за свою алчность может быть лишен своего поста. Поэтому он стал убеждать своим елейным языком других членов Совета присоединиться к нему. Он говорил им, что сам сделает все необходимое и разделит чудесные вещи со всеми в Квинане, но Совет должен получить большую долю в знак высокого положения. Что значило в сравнении с этим право носить роговые пуговицы?
— Все члены Совета были подкуплены! — простонал Эллери.
— Все, кроме одного... — прошептал старик. — Сторикаи начал осуществлять свой план — украл ключ от санктума из моей комнаты и сделал такой же, чтобы похитить серебряные доллары и купить на них бесполезные вещи, которых он так домогался. Хотя я говорил тебе, Элрой, — голос Учителя вновь окреп, — что в Квинане нет преступлений, я ошибался. Мои возлюбленные братья и сестры жаждали того, что им не принадлежит, допустили кражу, преступили закон и отринули Вор'д, а я ничего об этом не знал.
Во всем Совете Двенадцати лишь один Раб не вошел в сговор с Кладовщиком. Сердце его болело, но он хранил молчание, молясь, чтобы остальные вовремя поняли, какой великий грех они совершают, и остановили руку Сторикаи. Но когда он почувствовал близкую кончину, то послал за мной и все рассказал... Я возвращался из его дома, ничего не чувствуя и ни о чем не думая. Ноги сами несли меня.
