— Черти бы вас забрали! — буркнул он. — Четыре дня!
— Да. — Кремер перевел свой взгляд на меня. — О'кей. Продолжайте.
— Это все.
— Черта с два я вам поверил. Если вы…
— Мистер Кремер, — перебил его Вулф, — теперь, когда вы тоже располагаете этими сведениями, воспользуйтесь ими. От того, что вы начнете поносить нас, ничего не изменится. Если вы считаете, что нам можно пришить обвинение в чинении препятствий правосудию, достаньте ордер. Но я вам не рекомендую это делать. Как только возможность превратилась в вероятность, я сразу начал действовать. Когда это была всего лишь возможность, я ее со всех сторон изучал. В пятницу я собрал их всех у себя, мистера Брайэма в том числе, и потребовал, чтобы они предъявили револьвер. Вчера, когда стало известно об убийстве Брайэма, положение стало критическим. Сегодня, когда мистер Гудвин выяснил насчет пуль, все стало в высшей степени правдоподобно. Тем не менее я понимал, что должен обойтись со своим клиентом по-джентльменски, то есть хотя бы соблюсти внешние приличия, и я снова собрал их всех у себя. Мои старания пропали даром. Я вернул аванс мистеру Джареллу, отпустил их и позвонил вам. И я никому не позволю на меня орать. Я и так достаточно натерпелся. Или достаньте ордер, или забудьте про меня и займитесь обработкой тех сведений, которые вы только что получили от меня.
— Четыре дня, — повторил Кремер. — Стоит мне только подумать, чем мы занимались все эти четыре дня… Что там еще у вас? Кто из них это сделал?
— Нет, сэр, так не пойдет. Если бы я это знал, я бы позвал вас просто за тем, чтобы назвать имя убийцы, а для этого не стал бы вступать с вами в длинные беседы. И в таком случае я был бы возбужден, а не подавлен. Относительно этого у меня нет ни малейшего представления.
— Это сделал сам Джарелл. Это сделал он, а поскольку он был вашим клиентом, вы его разоблачили, но из-за вашей проклятой гордости не хотите его выдать.
Вулф повернулся ко мне:
— Арчи, сколько у нас в сейфе наличными?
— Три тысячи семьсот долларов крупными купюрами и около двух сотен мелкими.
— Дай мне три тысячи.
Я отсчитал три тысячи крупными купюрами и вручил деньги Вулфу. Зажав их в кулаке, он обратился к Кремеру:
— Пари заключается в следующем: когда все будет окончено и станут известны факты, вы признаете, что в этот час, в понедельник вечером, я не имел ни малейшего представления о том, кто убийца, кроме того, что я сделал вывод, что им является один из семи названных мной людей, о чем вам и сказал. Ставлю три тысячи против трех долларов. Тысячу против одного. У вас найдется три доллара? Мистер Стеббинс может быть свидетелем.
Кремер посмотрел на Стеббинса. Тот неопределенно хмыкнул. Он перевел взгляд на меня. Я улыбнулся и сказал:
— Соглашайтесь. Тысяча к одному? Да если бы мне такое выпало, сроду бы не отказался.
— Все вовсе не так забавно, как вам, Гудвин, кажется. Вы-то, конечно бы, выиграли. — Он снова уставился на Вулфа. — Дело в том, что я вас уж слишком хорошо знаю. Согласитесь, мне еще никогда не приходилось наблюдать, чтобы вы развязали мешок и вытряхнули из него все без остатка, В одном уголке вы непременно припрячете что-нибудь для себя. Если вы играете в открытую, если у вас нет клиента и вам никто не платит жалованье, зачем тогда вам нужны сведения о продвижениях джарелловской семейки?
— Чтобы поупражнять мозги. — Вулф положил деньги на стол и придавил их сверху грузом — глыба нефрита, которой одна почтенная дама проломила череп своему супругу. — Одному Богу известно, как они в этом нуждаются. Как я уже вам сказал, мне необходимо получить хоть крошечное удовлетворение. Вы верите честному слову?
— Верю, если у человека есть честь.
— Разве у меня ее нет?
Кремер выпучил глаза. Он был ошеломлен. Хотел было что-то сказать, но передумал. Очевидно, ему требовалось все переварить.
— Честно говоря, на этот вопрос мне трудно дать отрицательный ответ, — наконец вымолвил он. — Вы хитры, коварны, вы самый ловкий лжец из тех, кого я знаю. Но если меня попросят назвать хотя бы один совершенный вами бесчестный поступок, мне придется призадуматься.
— Очень хорошо — призадумайтесь.
— Оставим это. Предположим, вы человек чести. Ну и что из этого?
— А то, что эти отчеты я попросил у вас лишь для упражнения мозгов. Даю вам честное слово, что у меня нет никакой информации, которую бы я от вас скрывал и которая бы пригодилась вам в связи с этими отчетами. Когда же я их изучу, вам станет известно все, относящееся к вашему делу. Разумеется, из того, что буду знать я.
— Заманчиво звучит, — Кремер встал. — Уже собирался домой, а тут вдруг… Кто дежурит за моим столом, Пэрли? Роуклифф?
— Да, сэр.
Стеббинс встал.
— О'кей, пора за дело. Пойдемте, Гудвин. И прихватите с собой шляпу, если есть, большую.
Я знал, что это неизбежно. Скорей всего на всю ночь. А мне даже не светит развернуться с точки зрения стиля — ведь если они разозлятся, у Вулфа не будет этих самых отчетов для упражнения мозгов.
Уходя, я по рассеянности забыл надеть шляпу.
Это произошло в десять двадцать вечера в понедельник. А в среду в шесть вечера, когда Вулф спустился из своей оранжереи, я, отпечатав последнее расписание, приступил к раскладыванию экземпляров.
На выполнение его распоряжения у меня ушло много времени по трем причинам.
Во-первых, городские и районные власти взялись за Джареллов лишь во вторник утром, плюс к тому же, прежде чем результаты докладывались Кремеру, каждого субъекта обрабатывали дважды. Во-вторых, Кремер раздумывал до самого полудня в среду, позволить или нет воспользоваться Вулфу этими материалами, хотя я был на все сто процентов уверен в том, что он позволит, поскольку там не было ничего секретного с его точки зрения, плюс ко всему вышесказанному его мучило любопытство, что Вулф будет со всем этим делать. И в-третьих, когда мне все-таки дали разрешение взглянуть в протоколы допросов, пришлось изрядно попотеть, прежде чем я откопал то, что требовалось Вулфу, не говоря уже о моей обработке и перепечатывании, чем я занялся дома.
Не могу сказать вам, чем был занят Вулф во вторник и среду, поскольку меня в это время не было дома, но если вы решите, что он просто-напросто бездельничал, я не стану с вами спорить. Иными словами, он спал, читал, пил пиво и забавлялся со своими орхидеями. Что касается меня, то я был в запарке. Всю ночь во вторник они продержали меня на Двадцатой авеню. Когда я, наконец, поднялся в свою комнату, в окнах уже начинал брезжить рассвет.
А в полдень во вторник только я принялся за четвертую оладью и вторую чашку кофе, как мне позвонили с улицы Леонарда и сказали, что через двадцать минут я должен быть в конторе окружного прокурора. Я переиграл на «через сорок» и проторчал там битых пять часов, из них целый час препирался с самим прокурором. В одном местечке у них были шансы завести меня в дело в качестве вещественного свидетеля, однако я выкарабкался прямо по отвесной стенке.
По пути домой я собирался навестить Кремера и узнать, не решился ли он, наконец, дать мне доступ к протоколам, однако мне помешали это сделать. Когда Мандельбаум меня, наконец, отпустил и я шествовал через холл к выходу, открылась дверь справа, и я увидел одну из трех лучших танцовщиц, с которыми мне довелось кружиться в танце. Увидев меня, она остановилась.
— О, привет, — сказала она.
Райли, помощник окружного прокурора, который открыл перед ней дверь, увидев меня, хотел было что-то сказать, но передумал и ретировался в кабинет. Взгляд, которым одарила меня Лоис, не имел ничего общего с приглашением к танцу.
— Вижу, вы позаботились о том, чтобы нам было не скучно. Вы и ваш жирный босс.
— В таком случае зачем вы со мной разговариваете? Одарите меня ледяным взглядом и гордо проследуйте мимо. Что касается заботы о том, чтобы вы не скучали, вы обратились не по адресу. Мы молчали до последней доли секунды.
— Ура в вашу честь. — Мы продвигались в сторону выхода. — Куда держите путь?
— Домой с одной пересадкой.
— Я, кажется, хочу вас кое о чем попросить. Если мы пройдем в такое место, где можно выпить, я вспомню по дороге, о чем именно.
Я повел ее к «Моуэну» (ресторан за углом), мы нашли пустую кабину в дальнем конце зала, и я закатал выпивку. Когда официант поставил перед нами бокалы, она сделала глоток «кровавой Мэри», скривилась, сделала второй, побольше, и поставила бокал на столик.
— Все-таки я решилась вас попросить. Правда, было бы лучше подождать, пока мои нервишки получат подкрепление из двух бокалов… Знаете, когда я увидела вас в холле, у меня дрожали коленки.
— Это началось до того, как вы меня увидели, или после?
— До того. Я знала, что мне придется об этом сказать, знала еще вчера, но все боялась, что мне не поверят. Поэтому я хочу попросить вас поддержать меня, уж тогда мне точно поверят. Понимаете, я знаю, что Джим Ибер и Корей Брайэм были убиты не из револьвера моего отца. Я хочу, чтобы вы сказали, что были рядом со мной, когда я швыряла револьвер в реку.
