– А сумма? – спросил Пуаро.
– Выплачено было не менее двадцати тысяч фунтов.
– Двадцать тысяч! – воскликнул я. – За один год?
– Миссис Феррар была очень богата, – сухо заметил Пуаро, – а за убийство полагается немалая кара.
– Могу я чем-либо еще быть вам полезен? – спросил Хэммонд.
– Благодарю вас, это все, – сказал Пуаро, поднимаясь. – Извините, что побеспокоил вас.
– Нисколько.
Мы распрощались и вышли.
– А теперь о нашем друге Паркере, – сказал Пуаро. – С двадцатью тысячами в руках продолжал бы он служить? Je ne pense pas[38]. Конечно, он мог положить деньги на другое имя, но я склонен поверить тому, что он нам говорил. Если он мошенник, то мелкий. Без воображения. Тогда у нас остаются – Реймонд или… ну… майор Блент.
– Только не Реймонд, – запротестовал я. – Мы же знаем, что даже пятьсот фунтов были для него серьезной проблемой.
– По его словам – да.
– Что же касается Гектора Блента…
– Я могу сообщить вам кое-что о милейшем майоре. Я обязан наводить справки, и я их навел. Так вот, наследство, о котором он упомянул, составляло около двадцати тысяч фунтов. Ну, что вы об этом скажете?
Я был так потрясен, что не сразу нашелся.
– Невозможно! Такой известный человек, как Блент!
– Кто знает? – пожал плечами Пуаро. – Во всяком случае, это человек с воображением. Хотя, признаюсь, мне трудно представить себе его в роли шантажиста. Но есть еще возможность, о которой вы ни разу не подумали, мой друг.
– Какая же?
– Камин. Экройд мог сам уничтожить письмо после вашего ухода.
– Едва ли, – медленно сказал я, – хотя, конечно, не исключено. Он мог передумать.
Мы поравнялись с моим домом, и я, желая доставить удовольствие Каролине, внезапно решил пригласить Пуаро разделить с нами трапезу. Однако женщинам угодить трудно. Оказалось, что у нас на двоих две бараньи отбивные (прислуга наслаждается требухой с луком). Две же отбивные на троих могут вызвать замешательство.
Впрочем, Каролину смутить трудно. Не моргнув глазом, она объяснила Пуаро, что, невзирая на насмешки доктора Шеппарда, строго придерживается вегетарианской диеты, разразилась восторженным панегириком во славу земляных орехов (которых никогда не пробовала) и принялась уничтожать гренки, сопровождая этот процесс едкими замечаниями об опасностях животной пищи. А лишь с едой было покончено и мы сели у камина покурить, она без дальнейших околичностей набросилась на Пуаро:
– Вы еще не нашли Ральфа Пейтена?
– Где я мог найти его, мадемуазель?
– В Кранчестере, – многозначительно сказала Каролина.
– В Кранчестере? Но почему? – с недоумением спросил Пуаро.
Я объяснил ему – не без ехидства:
– Один из наших частных сыщиков видел вас вчера в автомобиле на Кранчестерской дороге.
Пуаро уже оправился от замешательства и весело рассмеялся:
– Ах это! Обычное посещение дантиста. Мой зуб болит. Я еду. Моему зубу становится легче. Я хочу вернуться. Дантист говорит – нет, лучше его извлечь. Я спорю, он настаивает. Он побеждает. Этот зуб больше болеть не будет.
Каролина сморщилась от досады, словно проколотый воздушный шар. Мы заговорили о Ральфе Пейтене.
– Он человек слабохарактерный, но не порочный, – сказал я.
– Да, да, – пробормотал Пуаро, – но где кончается слабохарактерность и…
– Вот именно, – вмешалась Каролина. – Возьмите Джеймса – никакой силы воли. Если бы не я…
– Милая Каролина, – сказал я раздраженно, – нельзя ли не переходить на личности?
– Но ты слаб, Джеймс, – невозмутимо ответила Каролина, – я на восемь лет старше тебя… Ох! Ну ничего, пусть мсье Пуаро знает…
– Я бы никогда не догадался, мадемуазель, – сказал Пуаро, отвешивая галантный поклон.
– …на восемь лет старше и всегда считала своей обязанностью присматривать за тобой. При плохом воспитании бог знает что из тебя вышло бы!
– Я мог бы, к примеру, жениться на обаятельной авантюристке, – пробормотал я мечтательно, пуская кольца дыма к потолку.
– Ну если говорить об авантюристках… – Она не договорила.
– Да? – спросил я с некоторым любопытством.
– Ничего, но я могла бы назвать кое-кого, и даже не пришлось бы ходить особенно далеко. Джеймс утверждает, – она повернулась к Пуаро, – что вы подозреваете в убийстве кого-то из домашних. Могу сказать только: вы ошибаетесь!
– Мне было бы весьма неприятно! – вздохнул Пуаро. – Это… как вы говорите? – не моя профессия.
– Насколько мне известны факты, из домашних убить могли только Ральф или Флора.
– Но, Каролина…
– Джеймс, не перебивай меня, пожалуйста. Я знаю, что говорю, Паркер встретил ее снаружи. Он не слышал, чтобы дядя ей что-нибудь сказал, – она могла его уже убить.
– Каролина!
– Я не говорю, что она его убила, Джеймс. Я говорю, что она могла это сделать. И вообще, хотя Флора из нынешних девиц, которые не уважают старших и думают, будто знают все лучше всех, никогда не поверю, что она способна убить даже курицу. Но факт остается фактом: у мистера Реймонда, майора Блента, миссис Экройд и даже у этой мисс Рассел (это ей повезло!) есть алиби. У всех, кроме Ральфа и Флоры! А что бы вы ни говорили, я ни за что не поверю, что это Ральф. Мальчик, которого мы знаем с детства!
Пуаро помолчал, наблюдая за дымком своей сигареты. Потом заговорил – мягким, вкрадчивым тоном, производившим странное впечатление, так он был не похож на его обычный быстрый говорок.
– Возьмем человека – обыкновенного человека, не помышляющего ни о каком убийстве. Но у него слабый характер. Долгое время эта слабость не проявляется – может даже никогда не проявиться, и тогда он сойдет в могилу уважаемым членом общества. Но предположим – что-то случилось. У него затруднения… Или он узнает секрет, от которого зависит чья-то жизнь. Первым его поползновением будет исполнить свой гражданский долг. И вот тут-то проявится эта слабость. Ведь перед ним откроется возможность получить большие деньги. Ему нужны деньги, а это так просто! Только молчать. Это начало. Жажда денег все растет. Ему нужно еще и еще. Он ослеплен блеском золота, опьянен легкостью наживы. Он становится жадным и от жадности теряет чувство меры. Мужчину можно выжимать до бесконечности, но не женщину. Потому что женщина всегда стремится сказать правду. Сколько мужей, изменявших женам, унесли в могилу свой секрет! Сколько жен, обманувших мужей, разбивали свою жизнь, швыряя правду в лицо мужьям! Доведенные до крайности, потеряв голову – о чем они, bien entendu[39], потом жалеют, – они забывают о чувстве самосохранения и говорят правду, испытывая глубочайшее, хотя и минутное, удовлетворение. Вот что, я думаю, произошло в этом случае. Нажим был слишком велик и… принес смерть курочке, которая несла золотые яйца. Но это не конец. Человеку, о коем мы говорим, грозит разоблачение. А это уже не тот человек, каким он был, скажем, год назад. Его моральные принципы поколеблены. Он загнан, он хватается за любые средства, чтобы избежать разоблачения. И вот – кинжал наносит удар.
Он замолчал. Мы сидели словно в оцепенении. Не берусь передать, какое впечатление произвели на нас его слова. Его беспощадный анализ, ясность его видения испугали нас обоих.
– Потом, – продолжал он негромко, – когда опасность минует, он станет опять самим собой – нормальным, добрым. Но если понадобится – он снова нанесет удар.
Каролина наконец пришла в себя.
– Вы говорили о Ральфе, – сказала она. – Может, вы правы, может, нет, но нельзя осуждать человека, не выслушав его.
Зазвонил телефон. Я вышел в переднюю и снял трубку.
– Слушаю, – сказал я. – Да, это доктор Шеппард. – Минуты две я слушал, потом коротко ответил и повесил трубку.
Вернувшись в гостиную, я сказал:
– Пуаро, в Ливерпуле задержали некоего Чарлза Кента. Его считают тем незнакомцем, который был в «Папоротниках» в тот вечер. Меня вызывают в Ливерпуль для его опознания.
Полчаса спустя Пуаро, инспектор Рэглан и я уже сидели в вагоне ливерпульского поезда. Инспектор был возбужден.
– Хоть в шантаже разберемся, – говорил он с надеждой. – Это прожженный тип, насколько я понял по телефону. К тому же наркоман. С ним хлопот не будет. Если откроется хоть какой-нибудь мотив, нет ничего невероятного в том, что он убил мистера Экройда. Но в этом случае почему скрывается Ральф Пейтен? Все это какой-то запутанный клубок. Между прочим, вы были правы, Пуаро: оказалось, что это отпечатки пальцев мистера Экройда. Мне эта мысль тоже приходила в голову, но я от нее отказался как от маловероятной.
Я усмехнулся про себя. Инспектору явно не хотелось признаваться, что он сплоховал.
– А этого человека еще не арестовали? – спросил Пуаро.
– Нет, задержали по подозрению, – ответил Рэглан.
– А что он говорит?
– Почти ничего, – с усмешкой ответил инспектор. – Видать, стреляный воробей. Не столько говорит, сколько ругается.
