Ознакомительная версия.
– Кто это сказал? – тут же отреагировал Эрик Хэй.
Он проскочил между Питкином и мисс Дьюди и встал перед ними. Его голубые глаза прочесывали софтдаунскую дугу, пока он повторял свой вызов:
– Кто это сказал?
Вульф велел ему сесть, но призыв остался без внимания. Я встал и двинулся к Хэю, пока Ирби, его адвокат, что-то ему кричал. Наверно, сам того не сознавая, я все-таки был на взводе из-за всего этого собрания, которое, казалось, никогда не кончится и никуда не приведет. И должно быть, на моем лице отразилось желание хорошенько двинуть кому-нибудь, хотя бы и Эрику Хэю, ибо Вульф резко меня одернул:
– Арчи!
Его окрик привел меня в чувство. Я подошел к Хэю почти вплотную и велел:
– Давай назад. Мы договорились, что ты не станешь вылезать, пока не получишь приглашение – если вообще получишь.
– Меня обвинили в убийстве!
– Ну и что с того? Чем ты лучше всех остальных? Если тебе здесь не нравится, возвращайся туда, откуда пришел. Садись, слушай и начинай подумывать о защите.
К нему подскочил Ирби, взял его за плечо, и статный, крупный бывший муж-мошенник позволил увести себя обратно на свое место позади.
Вульф снова взялся за Брукера:
– Вы сказали, что мистеру Хэю даже не надо было приезжать в Нью-Йорк, поскольку он мог нанять кого-нибудь для убийства бывшей жены. Какую важность вы придавали предположению, будто преступление совершено наемным убийцей?
– Даже не знаю. – Брукер нахмурился. – А это важно?
– Думаю, могло бы быть важно. Как бы то ни было, меня впечатлило ваше стремление заполучить подозреваемого в Венесуэле, в то время как в них не было недостатка и под рукой. Однако возникает вопрос: а зачем это понадобилось мистеру Хэю? Зачем ему потребовалось убивать?
– Не знаю.
– Кто-то должен бы знать. Мисс Дьюди предложила мистеру Гудвину единственное объяснение: мисс Идз отрицала, что подписывала документ, или же мистер Хэй пришел к выводу, что жена собирается это отрицать, и потому решился ее убить. Объяснение наивное вдвойне. Во-первых, мисс Идз призналась, что подписала документ. Во-вторых, предлагала через мистера Ирби выплатить мужу сто тысяч долларов в обмен на отказ от притязаний – всего лишь на прошлой неделе. И сразу же после этого мистер Хэй, чье самолюбие больно уязвлено, бросается в аэропорт, садится на самолет до Нью-Йорка и, прилетев сюда, убивает бывшую супругу, предварительно прикончив ее горничную, дабы раздобыть ключ, а потом улетает обратно. Правдоподобно звучит?
– Нет.
– Тогда предложите что-нибудь более правдоподобное. Зачем мистер Хэй убил бывшую жену?
– Понятия не имею.
– Очень жаль, поскольку для вас простейший способ оправдаться – это предложить приемлемую замену. Есть у вас таковая?
– Нет.
– Еще что-нибудь сказать можете?
– Нет.
– Желаете как-либо прокомментировать сказанное о мисс О’Нил?
– Не желаю.
Взгляд Вульфа переместился влево.
– Мистер Квест?
За пятьдесят с лишним часов, прошедших с моего визита в здание «Софтдауна» на Коллинз-стрит, у меня выдавались свободные промежутки, чтобы кое-что выяснить. И одно из моих открытий относилось к возрасту Бернарда Квеста: ему шел восемьдесят второй год.
Тем не менее это вовсе не означало, как в случае с Виолой Дьюди, что если он и причастен к убийству Присциллы Идз, то, скорее всего, как заказчик, нежели исполнитель. Несмотря на его седины и сморщенную кожу, я готов был поспорить, что он все еще способен подтянуться раз пять-шесть, – об этом свидетельствовали его взгляд, движения и осанка.
Он заговорил тихим, но твердым голосом:
– За всю долгую жизнь мне довелось проглотить лишь две по-настоящему горькие пилюли. И это дело – одна из них. Я имею в виду не убийство, не насильственную смерть Присциллы Идз, хотя все это ужасно и достойно сожаления. Я имею в виду саму мысль, будто я, Бернард Квест, к нему причастен. И самое прискорбное, что ее допускаете не только вы – до вас-то мне как раз дела нет, – но официальное следствие.
Он взглянул направо, на Питкина и мисс Дьюди, затем налево, на Брукера и Хелмара, и наконец снова уставился на Вульфа.
– Эти остальные – дети по сравнению со мной. Я в бизнесе вот уже шестьдесят два года. Из них тридцать четыре на посту руководителя отдела сбыта и двадцать девять – вице-президента. Мною и под моим руководством нашей продукции продано на четыре миллиарда долларов. В тысяча девятьсот двадцать третьем году Натан Идз назначил меня вице-президентом и пообещал, что однажды передаст мне солидный пакет акций корпорации. В последующие годы это обещание повторялось несколько раз, но так и не было выполнено. В тысяча девятьсот тридцать восьмом Натан Идз уведомил меня, что оговорил это в своем завещании. Я протестовал и к тому времени был уже достаточно обижен, чтобы перейти от слов к делу, вот только упустил время. Мой возраст приближался к семидесяти, и конкуренты больше не пытались меня переманить щедрыми посулами. Конечно, мне стало ясно, что доверять обещаниям Натана Идза ни в коем случае нельзя, но я слишком долго выжидал, чтобы настоять на своем единственно действенным способом.
Четыре годя спустя, в сорок втором, он умер. Когда огласили его завещание, я понял, что он вновь нарушил свое обещание. Я сказал, что проглотил две по-настоящему горькие пилюли. Так вот это и была первая. Вы можете, конечно, спросить, какая мне была разница – в мои-то годы? Я разменял уже восьмой десяток. Мои дети выросли, обрели свое место в жизни, свое счастье и находились на пути к успеху. Жена моя умерла. Я получал большое жалованье, даже выше своих потребностей. Ну и какая была бы мне польза от акций корпорации стоимостью три миллиона? Никакой. Совсем никакой. Возможно, вреда они принесли бы даже больше, чем пользы, – и мне, и моей семье. Но я решил прикончить эту девчонку, Присциллу Идз, тогда пятнадцатилетнюю, чтобы получить хотя бы часть из них.
– Берни! – ахнула мисс Дьюди.
– Да, Ви. – Квест посмотрел на нее, кивнул и вновь повернулся к Вульфу: – Я не рассказал этого полиции. Не потому, что счел необходимым утаить, а просто потому, что не посчитал полицейских публикой, достойной подобных откровений. И вот час назад я осознал, что это было бы… Удовольствием? Нет, не удовольствием, но превосходной возможностью облегчить бремя. Ведь после восьмидесяти это самое главное – облегчить свое бремя.
Вдруг он улыбнулся, но вовсе не кому-то из нас – он улыбался сам себе.
– Мое чувство справедливости было оскорблено. Я знал, что Натан Идз, получивший свой бизнес в наследство, очень мало способствовал его исключительному росту в ту четверть века, что номинально являлся его главой. В основном этот рост был плодом трудов двух человек – Артура Гиллиама, гения производства, и меня. Идзу пришлось отдать Гиллиаму десять процентов акций корпорации, чтобы удержать его, и теперь этим пакетом владеет дочь Гиллиама, миссис Сара Яффе. Поскольку мне недоставало твердости Гиллиама, я ничего и не получил. И это финальное вероломство Натана Идза в отношении его завещания оказалось для меня последней каплей. Я решил убить Присциллу не ради выгоды. Подобное побуждение являлось бы рациональным, а мои мотивы были далеки от разумных. Я просто потерял всякую власть над собой. Должно быть, в самом деле обезумел. – Квест взмахом руки отмел эту мысль и продолжил: – Я решил ее задушить.
Между присутствующими пробежал ропот, но он не обратил на это внимания.
– Мне было известно, что многих преступников выводят на чистую воду с помощью лабораторного исследования улик. И я принял самые тщательные меры предосторожности. Так, мне требовался кусок веревки, и я не один час размышлял, как безопаснее всего его раздобыть. У меня имелся дом в Скарсдейле, с двориком и гаражом. И конечно, там нашлось бы много всяких веревок, вполне пригодных для такого дела, но требовалась абсолютно неидентифицируемая. Думаю, я разрешил проблему весьма изобретательно. Я проехал по Бродвейской линии подземки до конца и отправился на прогулку. За полчаса я обнаружил две или три веревки, которые вполне подошли бы, но я был привередлив. Та, что в итоге меня устроила, нашлась на границе свободного участка, недалеко от тротуара… Кусок бельевой веревки в три фута длиной. Никого не наблюдалось и в ста шагах, но я все равно проявил осторожность. Наклонился, как будто хотел завязать шнурок на ботике, а когда выпрямился, в руке у меня уже была туго скрученная веревка.
Виола Дьюди не выдержала:
– Берни, ты ведь сочиняешь на ходу?
– Нет, Ви, все это происходило на самом деле. Я тут же запихал веревку в карман и не доставал ее оттуда, пока не оказался один в своей спальне за запертой дверью. Я внимательно осмотрел ее и удовлетворенно заключил, что она хоть и грязная и кое-где потерлась, все же достаточно крепка. Я прошел в ванную, хорошенько постирал ее в мыльной воде и отполоскал, но затем столкнулся с проблемой. Где же оставить ее сушиться? Конечно, не там, где ее может обнаружить один из двух моих слуг или же кто-нибудь из гостей, как раз ожидавшихся к ужину. Запирать ее в ящик сырой мне не хотелось. Да и вообще мысль запереть ее в ящик мне не нравилась совершенно. Поэтому, приняв душ, я обмотал веревку вокруг пояса, после чего оделся к ужину. Мне было очень неприятно чувствовать ее на теле, но, оставь я веревку в любом другом месте, было бы еще неприятнее.
Ознакомительная версия.
