Но Сильвия говорила так, что я сразу поняла, что это не… — Тут она замолчала, и румянец ее стал ярче. — Не платоническая любовь… и что она изменяет Гордону!
— И что вы тогда сделали?
— Ничего.
— Почему? Вас это не интересовало?
— Что я должна была сделать? Я боялась пойти к Гордону, хотя знала, что обязана это сделать. Я уже давно ненавижу ее, эту… без роду и племени… Я всегда чувствовала, что это плохо кончится… Но Гордон не поверил бы мне. А если бы они отреклись от своих слов, тогда… тогда… мне пришлось бы за все расплачиваться… вернее, нам. А Сирил наверняка рассердился бы… И очень сильно.
— Значит, вы не сказали об этом даже мужу?
— Сказала, — почти прошептала Юдита. — Но только после того, как они уехали… Я сказала ему об этом в среду…
— И как реагировал ваш муж?
— Сначала… — Она снова замолчала, а потом докончила с усилием: — Сначала он рассмеялся! Да, представьте себе… Я сама бы в это не поверила, но он рассмеялся…
Алекс молча опустил голову, стараясь скрыть улыбку.
— Рассмеялся… — продолжала миссис Юдита. — И сказал, что Гордон паскудный старый дурак, и что если бы он был на месте Сильвии, то уж давно наставил бы ему такие рога, что все эти ночные бабочки садились бы на него, как на дуб… Это первое, что он сказал… Но потом он сразу стал серьезным и категорически запретил мне говорить об этом. Он сказал, что Гордон так ее любит, а она имеет на него такое влияние, что это кончилось бы для нас фатально, а она бы ничуть не пострадала. И стала бы нам смертельным врагом. Я признала его правоту, а впрочем, раз Сирил так думал, я считала, что не имею права протестовать… Ну, а потом произошли такие вещи, что я совершенно потерялась, потому что… — Она замолчала. Потом тихо прибавила: — Но это уже не относится к этому делу. Это личные проблемы мои и моего мужа…
— Прошу вас… — Алекс наклонился к ней и заговорил тише, но так же отчетливо и выразительно: — Несколько минут тому назад вы сказали, что еще ни разу в жизни не солгали… Прошу вас, скажите нам сейчас все, всю правду. Прошу вас помнить, что полиция является другом каждого порядочного человека, и мы сделаем все, что можем, чтобы не затронуть ваши чувства. Никогда не выйдет на свет Божий ни одно ваше слово, если оно не связано с доказательством вины убийцы…
Она подняла голову и долго молча смотрела ему в глаза.
— Верю вам, молодой человек, — сказала она тихо. — Выглядите вы прилично, и этот господин тоже, — она указала на Паркера. — Я совсем иначе представляла себе полицейских. Вы без мундиров? — В ее голосе зазвучало вдруг почти детское любопытство…
— Расскажите нам все подробно, — мягко сказал Алекс. — Мы вас очень об этом просим.
— Позднее… позднее я поняла, что и так должна пойти к Гордону. Но не по этому делу… Я хотела… хотела, чтобы он уволил нашу горничную, Агнес Уайт…
— Почему?
— Потому что… потому что… Видите ли, Сирил, то есть мой муж, человек очень чувствительный… Да, очень… — Она снова умолкла, подбирая слова. — А она, вы ее, очевидно, видели… Это обыкновенная девушка, но у нее есть некоторые черты, как бы это сказать… ну, она, конечно, и молода, и хороша, на свой деревенский лад, и… словом, я уже не могла этого вынести!
Последние слова она произнесла высоким, срывающимся голосом, а потом спрятала лицо в ладонях.
— Теперь вы уже знаете все… — тихо сказала она. — Это она… Агнес. Мне казалось, что ее поведение по отношению к моему мужу, может… слишком свободное… или это можно назвать иначе… Но здесь такое безлюдье, кроме нее есть только старая кухарка… Я хотела рассказать все Гордону и попросить его, но сначала он должен был бы поклясться мне, что не выдаст меня Сирилу… Если бы Сирил узнал, что я была у Гордона по этому делу, не знаю, что бы он сделал… Поэтому в субботу я подстерегала такую минуту, когда Гордон будет один. Но никак не могла застать его одного. Вдобавок те, за стеной, все время говорили такие вещи, что я все больше думала о том, как коварны люди, и о том, что ведь горничная и Сирил… Это не значит, что я в это поверила, но ведь мужчины так наивны… А девушки хитры… Поэтому ночью я все ждала, когда они перестанут ловить бабочек… Тогда-то я и услышала, как Сильвия уговаривает этого мальчишку бежать с ней, и подумала, что такая девица, как Агнес, вроде бы простая, но со своей примитивной привлекательностью, в то время как я уже не самая молоденькая, может так же подговорить Сирила… Не верю, конечно, что он мог в самом деле так поступить, но ведь человек боится, даже когда и не верит. Поэтому, когда я убедилась, что Сирил вышел из лаборатории и пошел спать… Это значит — когда я заглянула к нему в комнату и увидела, что он спит… я тихо вышла в коридор и спустилась по лестнице вниз…
— Который это был час?
— Почти половина пятого… Уже был день, и солнце в саду светило. Но в доме было совсем тихо. Люди всегда крепче всего спят перед рассветом. А Сирил так поздно лег, что должен был сразу уснуть… Поэтому я спустилась, так как знала, что Гордон работает один и я смогу с ним поговорить… Я знала его и была уверена, что он не потерпел бы в доме горничной, ведущей себя нескромно. И конечно, я не собиралась говорить ему про Сильвию, потому что тогда все бы пропало. Гордон мог впасть в бешенство и выгнать всех, а эта девица Уайт могла бы в этой ситуации забрать Сирила… Поэтому я хотела только добиться от Гордона, чтобы он уволил ее перед своим отъездом, не объясняя причин, тогда Сирил не узнал бы, что это я сказала об этом Гордону… Я вошла в кабинет и увидела его… Мертвого. То есть я подошла к нему и только тогда увидела, что он мертвый. Я положила руку ему на лоб, и он был совершенно холодным… Тогда…
— Тогда вы взяли со стола ножнички, вырезали голову Сильвии Бедфорд из фотографии и прикололи ее в витрину между бабочками. Для чего?
— Потому что думала, что… я не думала, что его убили. Я решила, что он, очевидно, умер от сердечного приступа, раз нет следов крови…
