— Не надо домой…
Небо с двумя большими жемчужными облаками багровело над сине-зеленой полосой на горизонте.
— Куда вы хотите ехать? — задал вопрос молчаливый Дженкинс, когда через несколько миль понял, что не получил инструкций.
И сзади тихо послышалось:
— Вперед…
Он почувствовал легкое прикосновение руки на своем плече, но так как он не двинулся, рука мягко, но чуть более настойчиво легла ему на плечо.
Тогда он открыл глаза и увидел стюардессу, которая не могла не улыбнуться при виде его детского удивления, когда он очнулся ото сна. Он ей тоже улыбнулся, извиняясь. Думая, что он еще не совсем пришел в себя, стюардесса сама застегнула ему ремень. Она была молоденькой и свежей, и он подумал о Розйте и Пегги, какими они были когда-то, потом о себе и об Энди. Правда, нельзя было сказать, что он действительно думал. Это были не мысли, а образы. Более часа он жил с этими образами, а окружающие решили, что он спит, откинувшись в кресле.
Да и более ли реальным, чем эти образы, было для него маленькое светящееся табло напротив: «Просьба не курить. Пристегнуть ремни»?
Он протер иллюминатор, склонился над ним, смотря вниз, и увидел блестящее в свете полной луны царство заснеженных гор, холодный хаос, за самые острые пики которого самолет, казалось, готов был зацепиться каждую минуту.
Однако уже через несколько мгновений самолет пошел на посадку и на равнине засветились огни города. Это был Денвер в Колорадо. Самолет описывал широкие круги над светящимся пунктиром, который вдруг исчез, потому что навстречу самолету побежала размеченная дорожка аэродрома.
Пассажиры на еще несколько ватных ногах направлялись к освещенным окнам аэровокзала. Он вспомнил, что ему надо было всех обогнать.
Это была странная ночь. Прошлой ночью Энди Спенсер летел в Лос-Анджелес, а оттуда — в Сент-Луис и Чикаго.
Теперь настала очередь Кэли Джона болтаться в небе Америки. Было холодно. На нем был только светлый габардиновый костюм, почти белая шляпа с широкими полями, а под брюками угадывались голенища сапог, которые носят только на Западе. Все вокруг него кутались в плащи, на большинстве женщин были меховые манто, а на улице изо рта вырывалось в ночной воздух облачко пара.
Кэли Джон склонился над стойкой, где лежала карта, по которой он водил своим тяжелым пальцем. Служащий перелистал расписание и списки пассажиров.
— Могу вам предложить только одно место в самолете, который через несколько минут вылетает в Канзассити. Дорога не прямая. Если вам оттуда удастся добраться до Сент-Луиса, вы опередите пассажиров с прямого рейса.
Его самолет полетел дальше. Другой приземлялся, но это был еще не тот, на который ему было надо. Кэли Джон уже напихал в себя столько бутербродов, что один вид буфета вызывал у него тошноту. Чай — тоже. Он немного попил простой воды из фонтанчика. Ему не хотелось признаваться, но в самолетах, на которых он обычно летал только на небольшие расстояния — в Феникс или Эль-Пасо, — ему становилось плохо с сердцем.
— Ваш багаж…
У него его не было. У единственного. Взвесили его самого. Это было уже во второй раз, начиная с прошлого вечера, и ему стало надоедать, что его взвешивают на каждой пересадке.
Он попросил Дженкинса остановиться, когда они проезжали Санбурн, и Дженкинс, естественно, остановился перед Эльдорадо. Он не увидел ни реклам, ни музея. Разменял деньги в баре, подошел к телефону.
Не так ли вел себя Энди накануне?
Он дозвонился до аэропорта Феникса, где не было ни одного свободного места на ближайшие рейсы. Затем серьезно задумался, не доехать ли до Санта-Фе или до Эль-Пасо. Ему пришло в голову, что легче дозвониться до Тусона.
— Подождите минутку… Если вы перезвоните через пять минут, я выясню, не осталось ли места до Денвера.
В конце концов он попросил место все равно куда. Как Энди. Майлз Дженкинс, который пил у стойки пиво, слушал его совершенно невозмутимо.
Джон снова набрал Тусон. Взгляд его равнодушно остановился на игорных столах, над которыми ему случалось склоняться, чтобы следить за игрой, на отполированной стойке, о которую он облокачивался, когда был еще юнцом.
— Алло! Через три четверти часа? Да, успею. У нас есть время, Дженкинс?
В город он не вернулся. Они сделали круг, чтобы добраться до аэродрома.
— Ты можешь возвращаться прямо домой. Если я не смогу позвонить, передай сестре, чтобы она не волновалась: вернусь через несколько дней.
Когда самолет должен был вылетать, объявили задержку на полчаса.
Машина, летевшая из Мексики, села где-то неподалеку, может быть в Ногалесе, где была гроза, конца которой ждали с минуты на минуту — из-за нее самолет не мог взлететь.
Тут-то он съел сандвичи, потом ему пришла в голову мысль позвонить.
Сначала к себе домой. Бедняжка Матильда! Как она должна была вздрогнуть, когда раздался телефонный звонок.
— Алло? Это ты? Я только что отправил к тебе машину. Когда вернусь, не знаю… Этой ночью? Наверняка нет… Завтра тоже… Может быть, через несколько дней…
Почему ему казалось, что она хитро улыбается? Голос ее звучал скорее нежно, чем иронично.
— Счастливого пути, Джон!..
Затем ей захотелось что-то добавить, она помолчала, но после довольно долгой паузы передумала и повторила:
— Счастливого пути… Главное, не простудись… Купи себе что-нибудь теплое.
Итак, она знала, куда он направлялся. Он обошел зал ожидания, дважды удостоверился, что посадку еще не объявляли, и только тогда снова попросил соединить его с Тусоном. Как он и думал, ему ответили «Занято».
Занято было и на четвертый раз, и на пятый — прежде чем он дозвонился, ему понадобилось ровно тридцать две минуты, так что когда наступил момент и появилась возможность сказать что бы то ни было, ярость обуревала его.
— Алло! Пегги!
Она узнала его по голосу. Она не могла его не узнать. Но Пегги не могла отказать себе в маленьком жестоком удовольствии и сухо спросила:
— Кто говорит?
— Джон…
И холодно, бесконечно жестко уточнила:
— Джон Эванс?
Пусть! У него не было времени на эти тонкие игры со старыми дамами с улицы О'Хары.
— Послушай, Пегги. Мне надо сказать тебе нечто важное, очень… Я думаю, я уверен, что ты ошиблась…
Она продолжала молчать, и ему захотелось заорать: «Индюшка, постарайся понять, что я тебе звоню, потому что люблю, что я твой лучший друг, что я хочу помешать тебе наделать новых глупостей… «
— Алло! Ты меня слушаешь!
— Да…
— Ты плохо поняла письмо. Я тоже его плохо понял, но по-другому.
Точнее, и ты, и я ошиблись в том, кому оно предназначалось…
Если бы он мог быть уверен! Внутренняя уверенность у него была. Уже в Бисбее он понял, что вдохновителем этой старой истории, которая уже никого не интересовала, разве что нескольких стариков, был Роналд Фелпс.
Буква в письме, та пресловутая буква, которую он принял за А, была Р или, может быть, Ф.
Роналд Фелпс.
Роналд Фелпс, который приказал Малышу Гарри найти в Санбурне верного убийцу.
Малыш Гарри сообщал об этом О'Харе, с которым у него были дела.
— Твой отец не платил Ромеро…
Тогда так жестоко, как могла говорить только она, Пегги проронила через какое-то время:
— Знаю…
— Как ты поняла?
— Будь ты женщиной, а не таким идиотом мужиком, ты бы тоже понял.
Куда ей было спешить в тишине своей гостиной или комнаты? Она не ждала самолета с минуты на минуту.
— Если женщина что-нибудь ищет, то делает со всей тщательностью.
Зеленый сундук был в твоем распоряжении целых три дня, а ты как сумасшедший носился по дорогам, вместо того чтобы листок за листком разобрать его содержимое. Но у меня-то хватило на это терпения, и между страничками программки я нашла конверт. Он в точности соответствует письму. Тот же почерк, так же выцвели чернила. На нем адрес моего отца…
Он чуть было не сказал, что простил старику Майку его молчание.
Потому что, в конце-то концов, предупрежденный о том, что должно было случиться, О'Хара не удосужился предупредить будущую жертву.
Хитрюга, она ждала, что Кэли Джон сам поднимет этот вопрос.
— Я к тебе зайду через несколько дней… — заявил он, не обратив на это внимания.
Теперь настала очередь Пегги прильнуть к телефонной трубке.
— Алло! Подожди, Джон! Ты меня слушаешь? На конверте еще было кое-что…
— Что?
Тогда она хохотнула, как чревовещательница:
— Марка, идиот! Счастливого пути!
Она повесила трубку. Объявили посадку в самолет, который виднелся за большими стеклами. Оглушенный, не понимая, что она хотела сказать, он заторопился к выходу. Она не шутила и не собиралась его обнадеживать. Он уселся в одно из кресел, еще не понимая, что услышал.
«Марка, идиот! «
Вдруг, когда ему застегнули ремни, он понял. Раз на конверте была марка, значит, письмо не было отправлено с нарочным, а пошло по почте.
