– Ну-ка, выкладывайте, что у вас на уме, – заявил Г. М., устав смотреть на Мастерса, педантично записывающего тот факт, что духовая трубка исчезла. – Что-то вид у вас больно загадочный. Может быть, обнаружили отпечатки пальцев?
Мастерс оживился, но глаз от своих записей так и не поднял. Наконец-то попалось дело, с которым у Г. М. было не меньше трудностей, чем у самого инспектора! Мастерс собирался подольше растянуть удовольствие.
– Много отпечатков пальцев. Мы нашли отпечатки практически всех, кто был в доме. Они же все там побывали, сэр, до того, как вы… хм… решили связаться со мной. А тот человек, который так хорошо вычистил комнату, позаботился о том, чтобы надеть перчатки – возможно, для того, чтобы не запачкать рук. Но я все же думаю, что он оставил пару следов. – Голос Мастерса был намеренно безразличен. Терлейн понял, что он обращается к одному из присутствующих в комнате, нагнетая напряжение. Подождав немного, Мастерс захлопнул записную книжку. – Благодарю вас, ваша светлость. Больше я не буду вас беспокоить, если только вы сами не желаете что-нибудь сообщить.
– Боже упаси! Не желаю.
– Очень хорошо. Теперь вы, Равель, если не возражаете. – Равель, который успел тихонько добраться до буфета, налить себе виски с содовой и крадучись вернуться, сделал большой глоток. Он старательно сохранял невозмутимое выражение лица. Мастерс заметил это и подбодрил француза: – Беспокоиться не о чем, сэр! В Англии не арестовывают людей из-за одного лишь подозрения. Вы просто дадите показания…
– Клянусь богом, сэр, я ничего не знаю! Совсем ничего. Я понимаю, что мое алиби хуже, чем у других. Но все равно я не убивал беднягу Бендера. – Равель передернул плечами. – Я сидел со всеми вместе за столом. Я не был знаком с Бендером и даже никогда его раньше не видел. Вот и все. Вуаля! Вы не возражаете, если, разговаривая с вами, я буду пить виски?
– Как хотите… Но я не собирался спрашивать вас о том, что происходило за ужином. Я хотел услышать о том, что случилось позже. Когда вы покинули столовую?
– В половине двенадцатого, после того, как Мантлинг в очередной раз проверил, что Бендер жив. Да нет же, черт возьми! Говорят, он к тому времени уже давно был мертв. Какая удача для меня!
– Куда вы направились после того, как ушли из столовой?
– В свою комнату. Мне нужно было отправить в Париж две телеграммы и еще написать письмо. Телеграммы я отправил, позвонив с телефона в моей комнате в «Вестерн юнион». Затем я написал письмо, и когда я относил его вниз, чтобы оставить на столе в холле, – вот тогда я и услышал, как кто-то закричал.
Мастерс внимательно смотрел на Равеля и молчал. Со следующим вопросом он обратился к собственной записной книжке:
– Мистер Равель, я опрашивал слуг, и мне сказали, что ваша комната находится на втором этаже рядом с гостиной мисс Изабеллы. Правильно? Я полагаю, вы заглянули к ней, когда проходили мимо? Или, может быть, вы разговаривали с мисс Бриксгем или просто видели ее?
– Нет, я с ней не разговаривал. Дверь была открыта. Она сидела в кресле напротив камина, спиной ко мне, и ее голова была наклонена вот так. – Равель опустил голову на грудь и прикрыл глаза, будто дремлет. – Я подумал, что она спит, и не стал ей мешать. Я пошел к себе.
Равель замолчал, и комнате воцарилась тишина. Мастерс то и дело косился на Гая. Тот сидел прямо, будто аршин проглотил, и до белых костяшек сжимал кулаки. Мастерс тихо сказал:
– Понятно. А где тогда сидел Гай Бриксгем?
Равель удивленно смотрел на инспектора.
– Я не понимаю. Гая там не было.
– Вы ошибаетесь, друг мой, – очень спокойно сказал Гай. – Вы просто меня не заметили. Вы же не заходили в комнату, верно? Если сомневаетесь, можете спросить мою тетушку.
Равель нервно поерзал и начал было что-то говорить, но сорвался и стал, размахивая руками, выкрикивать:
– Слушайте! Я не хочу доставлять никому неприятности, но не собираюсь и лгать полиции! – Он покраснел. – Понимаете, они могут посадить меня в тюрьму, поэтому лгать я не собираюсь. Вас там не было. Простите, но я заглянул в комнату, и вас там не было, если только вы не спрятались в шкафу или еще где. Мисс Изабелла сидела в большом мягком кресле, обитом кретоном, – сказал он так, будто то, что кресло было обито кретоном, а не чем-нибудь еще, было самым важным моментом в его заявлении. – Над спинкой я видел ее голову, наклоненную вот так. Но вас там не было. Не было!
– Извините, – сказал Гай, дернув плечом, – но нас двое против вас одного.
– Думаю, мы еще раз поговорим с мисс Бриксгем и проясним этот вопрос, – сказал Мастерс. – Спасибо, мистер Равель. Скажите, когда вы спускались, чтобы оставить письмо на столе в холле, – около полуночи? Так. Вы снова проходили мимо двери в гостиную мисс Изабеллы. Вы заглянули внутрь?
– Собственно говоря… нет. Не заглянул. А! По-моему, дверь была закрыта. Да, думаю, я не заглянул потому, что дверь была закрыта. Но я не уверен.
С видом «на сегодня все» Мастерс убрал записную книжку и прицепил на нагрудный карман карандаш.
– Джентльмены, не буду вас сегодня больше задерживать – но, может быть, кто-либо желает что-нибудь добавить? – Он посмотрел на Г. М., с мрачным видом сидевшего на своем стуле.
– Я пойду домой, – решительно заявил последний. – Хочу посидеть и подумать. Уж и не вспомнить, когда мне так нужно было посидеть и подумать. Уже почти три часа. – Он мигнул и посмотрел на Терлейна с сэром Джорджем. – Вы куда сейчас направляетесь? Анструзер, я знаю, вы живете недалеко от меня; пойдемте со мной пешком – выкурим по сигаре. А вы, док, не вздумайте тащиться сейчас в Кенсингтон; в таком тумане вы и до утра не доберетесь. Глупости! Пойдемте ко мне, у меня найдется для вас лишняя кровать. И мне нужен слушатель. Выйдемте в холл, Мастерс. У меня к вам разговор.
Терлейн обнаружил, что при прощании с хозяином оказалось нелегко подобрать нужные слова. Фраза «доброй ночи, мы отлично провели время», по понятным причинам, никуда не годилась. Закончилось тем, что все пожали друг другу руки и пробормотали что-то неразборчивое. Все были как-то растеряны. Равель бесцельно бродил по комнате, избегая смотреть на неподвижное лицо Гая. Мантлинг бормотал что-то себе под нос. Гай находился в центре темного тайфуна неприязни ко всему вокруг. Когда Терлейн и Анструзер прощались, он даже не поднял головы и не расцепил рук.
Терлейн и сэр Джордж присоединились к Г. М. в холле. Он стоял в пальто с поеденным молью меховым воротником, сдвинув на затылок старый неуклюжий цилиндр, и спорил о чем-то с Мастерсом.
– Нет, вы, сэр, просто идите домой, – терпеливо повторял Мастерс тоном ко всему привычного лондонского постового. – Мы еще здесь не закончили – мне нужно подробное описание духовой трубки, хм! – держу пари, она должна быть небольшого размера. До тех пор, пока у меня не будет на руках всех доказательств, я лучше вообще ничего говорить не буду… Ну, ну, зачем ругаться? Я завтра зайду к вам, если смогу.
– Ага. Так, по-вашему, вы знаете, кто убийца и как он сделал свое черное дело?
Мастерс жестом отослал Шортера, подавшего гостям пальто. Он проводил их до двери. Керзон-стрит по-прежнему застилал легкий туман. Он размывал свет ламп и скрадывал контуры домов. Терлейн поежился, когда туман стал заползать под пальто.
– Да, я почти уверен, что знаю, – ответил старший инспектор. – Еще два-три штриха – мелких штриха, заметьте! – и картина полностью прояснится.
– И кто же убийца?
– Мистер Гай Бриксгем. Слушайте, сэр Генри, – Мастерс заулыбался, – а что, если я возьму пример с вас и оставлю вам пару намеков, как любите делать вы?
– Продолжайте.
– Я знаю, кто убийца, – сказал Мастерс, – во-первых, потому, что сегодня туман. И во-вторых, потому, что я был в комнате Гая Бриксгема и обнаружил, что у него имеется настоящий японский халат… Утром я предоставлю доказательства. Доброй ночи, джентльмены. Осторожнее, здесь ступеньки.
Обрамленный желтым светом, струящимся из холла, Мастерс поклонился, как дворецкий, и дверь закрылась.
Приняв любезное приглашение Г. М., Терлейн провел остаток ночи в его большом доме на Брук-стрит. Г. М. сказал, что ему нужен слушатель. Начал он с длинного списка горестей, которые не дают ему спокойно жить. Его жена, когда не отдыхает на юге Франции, имеет скверную привычку приглашать в дом множество гостей, и хоть одному из них он был бы рад! Две дочери распоряжаются его машиной, как своей, ездят в ней на вечеринки, возвращаются в пять утра и сигналят под окном в надежде, что он высунет голову из окна и начнет их костерить. Тоже мне развлечение! Такой-то и такой-то чин в военном министерстве поскупился установить в доме лифт, и ему каждый день приходится подниматься пешком на четвертый этаж. А другой такой-то и такой-то чин – Г. М. назвал его Сухарем – не стал слушать его советов в деле о шифре Розенталя.
