закрыто. Он обошел всю комнату, потрогав мимоходом камин, ночной столик, маленький письменный стол, но Максим ничего не оставил после себя. Даже саксофон и тот исчез. На ночном столике он отыскал съежившиеся лепестки, а на письменном столе — уже совсем сухой стебелек гвоздики. Эрмантье долго катал его между пальцами, мысленно созерцая что-то, ведомое ему одному. Он забыл о сигарете, которая, погаснув, торчала у него изо рта. Время от времени он монотонным голосом произносил какие-то слова, будто человек, которого мучают страшные сновидения. Бросив стебель гвоздики, он расправил сведенные судорогой плечи, подумал рассеянно о Юбере, который должен был послать телеграмму, и вышел, даже не закрыв за собой двери. Ему хотелось еще раз вернуться туда и возобновить опыт, потому что уши, нос, руки уже не раз обманывали его. Это был последний шанс, который он давал себе перед тем, как… Он понятия не имел перед чем… Быть может, перед тем, как принять решение, если у него достанет еще на это силы. Коридор, ставший для него крестным путем, был нескончаем со своими дверьми, вроде станций, где надлежало останавливаться, чтобы прислушаться к звукам, доносившимся снизу. Марселина накрывала на стол, звенело серебро, и ему вспомнился колокольный звон. Сжав кулаки, он пошел дальше. Он мог столкнуться с Кристианой в ее комнате. Осмелится ли он объяснить ей причину своего появления у нее? К счастью, в комнате никого не было; по крайней мере, ему так показалось. Если бы Кристиана была там, она непременно заговорила бы с ним. Он снова подошел к шкафу, открыл его и протянул вперед руки. Но не нашел ничего, кроме носовых платков, свернутых чулок, пучка лаванды и стопок белья, между которыми оставалась пустота, что-то вроде гнезда, достаточного по величине, чтобы вместить шляпу. Но шляпа исчезла.
«Она сделала все, что могла, — подумал он. — Позаботилась даже об этом. Бедная Кристиана! Как ее теперь отблагодарить?»
Поздно, слишком поздно для всего и даже для того, чтобы взять руку Кристианы и сжать ее с любовью. Теперь лучше молчать, молчать и ждать. Через несколько дней, если он еще останется в живых, если сможет успокоиться и если у него достанет сил говорить хладнокровно, он скажет ей все, что думает об этом ее поступке. А до тех пор ему потребуется вся его воля, чтобы делать вид, будто он не знает того, чего любой ценой не должен знать.
— К столу! — позвала Кристиана. — Ришар! К столу!
Он торопливо отошел от шкафа и сказал в ответ хриплым голосом:
— Сейчас! Иду!
Он вытер лицо носовым платком, подождал несколько секунд. Было очень трудно не подавать вида, выглядеть естественно. Наконец он спустился по лестнице.
— Вам нездоровится? — спросила, сразу встревожившись, Кристиана.
— Да нет… Просто я задремал… И кажется, даже забыл выключить радио… Марселина, будьте любезны, подите выключите приемник.
Марселина вышла из столовой. Эрмантье развернул салфетку, удостоверился, что хлеб лежит рядом.
— В поезде было полно народу, — рассказывала Кристиана. — Но Юберу все-таки удалось найти местечко.
Она говорила вполне естественным тоном, и это помогло Эрмантье должным образом сыграть свою роль.
— Я рада видеть его таким энергичным, — продолжала она. — С тех пор как вы предоставили ему свободу действий, он стал совсем другим человеком. Он еще раз обещал мне заняться поисками Максима. И скоро мы наверняка что-нибудь узнаем.
— Вы задержались, — заметил Эрмантье.
— Я ненадолго останавливалась в деревне, — сказала Кристиана. — Загорелся амбар Пайюно, и все стали цепочкой, передавая ведра с водой. Даже били в набат. Разве вы ничего не слыхали?
— Ну как же! — молвил Эрмантье. — Мне казалось, я что-то слышу, хотя Марселина и уверяла меня в обратном…
Бедная Кристиана! Откуда ей было знать, что он трогал ее шляпу?
Эрмантье опять потребовал бутылку коньяка. Вот уже несколько дней он пытался одурманить себя. Ему было стыдно перед Кристианой за то, что он пьет спиртное, от которого наливалось кровью лицо и клонило в сон, но все равно даже с помощью коньяка никак не удавалось заглушить не дававшую покоя мысль. Эрмантье бродил в тоске и горе по всему дому, забывался на мгновение в кресле или шезлонге, потом шел в сад, где от жары начинала раскалываться голова. Затем возвращался принять таблетку, подставлял голову под кран, шагал по комнате от окна к двери и от двери к окну, бормоча что-то совсем невнятное. Кристиана больше никуда не выходила. Она посылала Марселину за покупками на машине. Эрмантье прекрасно сознавал, что она незаметно следит за ним исподтишка. А когда она поднималась на второй этаж, поблизости всегда кто-нибудь оставался, чтобы не упускать его из виду. Кристиана старалась как можно дольше затягивать трапезы, Марселина готовила изысканные блюда. Однако ни фаршированные ракушки, ни филе камбалы, ни редкостные бисквиты и сладости не могли отвлечь его от мрачных раздумий. Кристиана пыталась развлечь его своей болтовней, рассказывала ему деревенские новости: и о свадьбе дочери Андро с торговцем мидиями из Марана, и о бакалейной лавке Марсиро, превратившейся в чайный салон. Он вежливо слушал, не задавая никаких вопросов. И не проявлял ни малейшего нетерпения, если запаздывала почта. Кристиана читала ему письма Юбера:
«…Я принял необходимые меры в отношении наших агентов. С этой стороны, мне думается, все будет хорошо. Смету я получу на следующей неделе…»
Далее следовали соображения относительно производства лампы, от которых Эрмантье клонило в сон. А в конце Юбер неизменно добавлял несколько строк по поводу Максима:
«…Как и следовало ожидать, Максим опять уехал со своей подружкой. Если мои сведения верны, в настоящий момент он находится в Жерарме…»
Он обещал сообщать новые сведения, а Кристиана сдержанно комментировала уже полученные…
— Напрасно вы так беспокоитесь о нем, Ришар. Мальчику нужна постоянная перемена мест, он привык к беспорядочному образу жизни…
Эрмантье согласно кивал головой, затем, одну за другой, выпивал две рюмки коньяку. Потом вытягивался в шезлонге и шептал:
— Мне думается, я немного сосну, Кристиана. Ступайте на воздух, подышите.
Оставшись один, он мучился тем, что упустил момент. Часами корил себя за несвойственное ему малодушие. И, в конце концов, твердо обещал себе начать разговор ближе к вечеру, за ужином или перед тем, как пойти спать. Но потом откладывал это на завтра. И вот сама Кристиана предоставила ему удобный случай. Они пили кофе на веранде. Клеман с Марселиной только что уехали за рыбой. Погода стояла тихая. Слышно было жужжание пчел вокруг цветов.
— У вас пуговица отрывается, — заметила Кристиана. —
