Нижняя часть его лица была прикрыта рукой, но из-под полей бесформенной шляпы можно было видеть глаза, горевшие злобным насмешливым блеском, устремленные прямо на меня.
Отец, должно быть, инстинктивно почувствовал, что опасность грозит нам сзади, из-за его спины, и, схватив со стола тяжелый канделябр, он швырнул его в окно,
Раздался ужасающий грохот, звон разбитого стекла, и я увидела, как взвилась штора, словно крылья гигантской летучей мыши, и в комнату через выбитое стекло со свистом ворвался ветер. Пламя оставшихся свечей померкло, и я потеряла сознание. Очнулась я у себя в комнате, в постели. На следующий день отец ни словом не обмолвился об этом происшествии, а окно было приведено в порядок – для этого пригласили кого-то из деревни. А теперь, мистер Холмс, мое повествование близится к концу.
Двадцать пятого марта – если быть точной, через шесть недель и три дня после того случая, – когда мы с отцом садились за стол завтракать, мы увидели на столе знакомую гравюру: девять черных ангелов в две группы: три и шесть. На этот раз в нижней части листка не было написано ничего.
– И что ваш отец? – очень серьезным тоном спросил Холмс.
– У моего отца был вид человека, который примирился с неизбежным и спокойно ждет свершения своей судьбы. Впервые за много лет он посмотрел на меня с нежностью. «Свершилось наконец, – сказал он. – Да это и к лучшему». Я бросилась перед ним на колени, умоляя его вызвать полицию и положить конец этим тайнам, которые бросали свою холодную тень на нашу уединенную жизнь. «Эта тень уже почти рассеялась, дитя мое», – ответил он. Потом, после минутного колебания, он положил руку мне на голову. «Если когда-нибудь к тебе обратится какой-нибудь незнакомый человек, – сказал он, – скажи ему только, что твой отец никогда не посвящал тебя в свои дела и велел передать, что имя мастера – на курке известного ружья. Запомни эти слова и забудь все остальное, если ты хоть сколько-нибудь ценишь лучшую, более счастливую жизнь, которая вскоре для тебя начнется». С этими словами он встал и вышел из комнаты.
С этого момента я его почти не видела, и наконец, собравшись с духом, я написала письмо сэру Роберту, сообщая ему, что у меня беда и мне необходимо с ним поговорить. И вот, придумав какой-то предлог, я ускользнула из дома и приехала в Лондон. Сэр Роберт, выслушав мою историю, посоветовал мне обратиться к вам и все откровенно вам рассказать.
Я никогда не видел, чтобы мой друг был до такой степени обеспокоен. Брови его были нахмурены, и он мрачно покачивал головой.
– Мне кажется, будет гораздо лучше, если я буду с вами откровенен, – сказал он наконец. – Вы должны подумать о том, чтобы начать новую жизнь, лучше всего в Лондоне, где вы быстро найдете себе друзей вашего возраста.
– Но мой отец?!
Холмс поднялся на ноги.
– Мы с доктором Уотсоном немедленно отправимся вместе с вами с Хэмпшир. Если я не сумею предотвратить, то, по крайней мере, смогу покарать.
– Холмс! – в ужасе воскликнул я.
– Бесполезно, Уотсон, – сказал он, ласково положив руку на плечо мисс Феррерс. – Было бы низко по отношению к этой мужественной женщине внушать ей надежды, которых я сам не могу разделить. Пусть лучше она знает правду и примирится с ней.
– Правду! – ответил я. – Но ведь человек может стоять одной ногой в могиле и все-таки жить.
Холмс посмотрел на меня с удивлением.
– Верно, Уотсон, – задумчиво проговорил он. – Но мы не должны терять времени. Если мне не изменяет память, хэмпширский поезд отходит через час. Возьмите с собой только самое необходимое.
Я торопливо собирал чемодан, когда Холмс вошел в мою комнату.
– Я бы посоветовал взять с собой револьвер, – негромко сказал он.
– А что, там может грозить опасность?
– Смертельная опасность, Уотсон, – Он с силой потер себе лоб. – Боже мой, какая ирония судьбы… Она опоздала всего на один день!
Когда мы выходили из гостиной вслед за мисс Феррерс, Холмс задержался возле книжной полки и, взяв оттуда тоненькую книжку в переплете из телячьей кожи, сунул ее в карман своего плаща-накидки, а потом быстро нацарапал какую-то телеграмму и отдал ее в передней миссис Хадсон.
– Позаботьтесь, чтобы отправили немедленно, – сказал он ей.
Извозчик быстро доставил нас на вокзал Ватерлоо, и мы как раз успели сесть в поезд на Борнемут, который останавливался в Линдхерсте.
Это было грустное путешествие. Шерлок Холмс сидел в уголке, откинувшись на спинку сиденья и надвинув на глаза свою дорожную фуражку с наушниками. Длинные его пальцы беспокойно барабанили по краю окна. Я пытался занять беседой нашу спутницу, выразить ей свое сочувствие в этот трудный для нее час, и она отвечала мне любезно и учтиво, но я прекрасно понимал, что она занята своими собственными мыслями. Мне кажется, мы все обрадовались, когда несколько часов спустя вышли на перрон маленькой хэмпширской станции. Когда мы подошли к калитке, ведущей на станционный двор, к нам сразу же подошла женщина с добрым, приятным лицом.
– Вы – мистер Шерлок Холмс? – сказала она. – Слава Богу, почтовое отделение в Бьюли вовремя доставило вашу телеграмму. Дафна, дорогая моя!
– Миссис Нордман! Но… но я не понимаю…
– Ну-ну, мисс Феррерс, – ободряюще сказал ей Шерлок Холмс. – Доверьтесь своей приятельнице, это значительно облегчит дело для всех нас. Я уверен, миссис Нордман, что вы как следует позаботитесь о ней. Пошли, Уотсон.
Мы окликнули пролетку, стоявшую на станционном дворе, и через несколько минут, оставив за спиной станцию, уже катили по пустынной дороге, которая, то поднимаясь вверх, то снова ныряя вниз, бесконечной лентой тянулась по вересковой пустоши с зеленеющими кое-где кустами остролиста, ограниченной вдалеке темной каемкой леса. Проехав таким образом несколько миль, после длинного подъема на холм мы увидели внизу полоску воды и серые развалины аббатства Бьюли, а потом дорога углубилась в лес, и через десять минут мы проехали под разрушенной каменной аркой и оказались на подъездной аллее, обсаженной старыми благородными дубами, ветви которых, сплетаясь наверху, образовали над аллеей мрачную тень. Холмс протянул руку, указывая куда-то вперед.
– Этого я и опасался, – с горечью сказал он. – Мы опоздали.
Далеко впереди я увидел полицейского, который ехал на велосипеде в том же направлении, что и мы.
Аллея привела нас к мрачному, украшенному башенками дому, окруженному террасами и партерами, где еще сохранились заросшие сорняками цветники, – словом, это было самое печальное зрелище на свете: старинный запущенный сад, освещенный лучами заходящего солнца.
На некотором расстоянии от дома возле чахлого кедра стояла небольшая группа людей. По знаку Холмса кучер остановил пролетку, и мы поспешили туда через лужайку.
Группа состояла из полицейского, джентльмена с маленьким черным чемоданчиком, которого я сразу же узнал, и еще одного бледного господина в коричневом твидовом сюртуке и с бакенбардами. Когда мы приблизились, они обернулись в нашу сторону, и я не мог сдержать восклицания ужаса при виде зрелища, открывшегося нам после того, как они слегка расступились.
У подножия кедра лежало тело пожилого человека. Руки у него были раскинуты, скрюченные пальцы вцепились в траву, а борода торчала вверх под таким странным углом, что лица совсем не было видно. Его горло представляло сплошную зияющую рану, в которой виднелись кости, а вся земля была залита кровью, образовавшей вокруг головы нечто похожее на алый нимб. Доктор быстро сделал шаг нам навстречу.
– Ужасное дело, мистер Шерлок Холмс, – нервно проговорил он. – Моя жена побежала на станцию, как только получила вашу телеграмму. Надеюсь, она успела встретить мисс Феррерс?
– Благодарю вас, она ее встретила. Увы, сам я не успел прибыть вовремя сюда.
– Вы, по-видимому, ожидали, что произойдет трагедия, сэр, – подозрительно заметил полицейский.
– Да, констебль. Поэтому я здесь и нахожусь.
– Хм… я бы хотел узнать…
Холмс похлопал его по плечу, отвел в сторону и прошептал ему на ухо несколько слов. Когда они снова присоединились к нам, на обеспокоенном лице полицейского можно было заметить признаки облегчения.
– Все будет сделано так, как вы желаете, сэр, – сказал он. – Вы можете рассчитывать на то, что мистер Тонстон повторит вам свое заявление.
Человек в твидовом костюме повернул в нашу сторону встревоженное лицо – у него были впалые щеки и беспокойные серые глаза.
– Не понимаю, почему я должен это делать, – резко возразил он. – Вы – представитель закона, констебль Киббл, и вы уже приняли мое заявление. Мне больше нечего добавить. Исполняйте-ка лучше свой долг и сообщите куда следует о самоубийстве мистера Феррерса.
– Самоубийстве? – резко спросил Холмс.
– Да, а что же еще? Он уже несколько недель ходит мрачнее тучи – это все в доме могут подтвердить, – а теперь вот зарезался, располосовал себе горло.
