Первыми до его сознания дошли слова песни, которую напевал в сопровождении тонкого металлического звука голос с иностранным акцентом, странный и вместе с тем смутно знакомый. Но молодой человек не был пока уверен, не сам ли он складывает во сне стихи:
По зову скрипки колдовской Летучих рыб косяк златой Сквозь время и простор спешит Домой…
Бойл с усилием поднялся с постели и увидел, что его напарник уже на ногах. Джеймсон выглядывал в длинное окно, выходившее на балкон, и окликал кого-то на улице.
— Кто там такой! — сурово кричал он. — Что вам здесь надо?
Потом всполошенно повернулся к Бойлу:
— Тут кто-то бродит у самого дома. Я знал, всякое может случиться. Пойду вниз, запру дверь, что б там ни говорили.
Он со всех ног бросился вниз по лестнице, и Бойл услышал громыхание запоров. Молодой человек вышел на балкон, всмотрелся в серую ленту дороги, ведущей к дому, и ему подумалось, что он еще не проснулся. На темной дороге, пересекавшей пустошь, поросшую скромным северным вереском, и выходившей на площадь обыкновенной английской деревушки, маячила фигура, точно прямо из джунглей или с восточного базара — ни дать ни взять, живой герой виконтовых историй или «Тысячи и одной ночи». Призрачные серые сумерки, в которых на рассвете начинают обозначаться и обесцвечиваются все предметы, медленно расступались, будто раздвигалась мутная кисейная занавеска, и показался человек в причудливом одеянии. Широкая и длинная ткань пронзительно голубого цвета охватывала его голову, словно тюрбан, и закрывала подбородок, так что получалось что-то вроде башлыка. Лицо походило на маску — полотнище, обернутое вокруг головы, прилегало плотно, как вуаль. Голова была склонена к какому-то диковинному музыкальному инструменту, не то стальному, не то серебряному, похожему на странно изогнутую или переломленную скрипку. Вместо смычка было что-то вроде серебряного гребня, и звуки выходили поразительно тонкие и резкие. Не успел Бойл открыть рот, как из-под башлыка раздался тот же голос с навязчивым акцентом:
Как птички райские в свой сад, Златые рыбки прилетят Ко мне…
— Какое вы имеете право!.. — возмущенно закричал Бойл, сам не очень сознавая, что говорит.
— Я имею право на золотых рыб, — ответил человек на дороге, точно царь Соломон, а не босоногий бедуин в синем балахоне. — И они откликнутся на мой зов. Слушайте!
Резко повысив голос на последнем слове, он прикоснулся к своей странной скрипке. Раздался пронзительный звук, он впился в мозг, а затем, точно ответом ему, послышался более слабый дрожащий стон. Он исходил из темной комнаты, где хранилась драгоценная чаша. Бойл бросился туда, и в этот момент вибрирующее эхо перешло в долгий напряженный звон, напоминавший электрический звонок, а потом — в глухой треск. Он окликнул оборванца всего несколько секунд назад, но старый клерк уже показался на верху лестницы, немного запыхавшись, поскольку возраст давал себя знать.
— Ну вот, дверь я запер, — сказал он. — Кто его знает, что этому соловью здесь понадобилось.
— Что ж, птичек он сманил, — отозвался Бойл из темной внутренней комнаты. — Клетка опустела.
Джеймсон бросился туда и застал молодого человека над грудой цветного стекла, устилавшего пол осколками разбитой радуги.
— Как это сманил, каких птичек? — спросил Джеймсон.
— Птички упорхнули, — твердил Бойл. — Рыбки улетели. Летучие были рыбки! Нашему приятелю-факиру стоило только свистнуть, и они исчезли.
— Как же он мог? — взорвался конторщик, точно речь шла о нарушении приличий.
— Да уж мог, — коротко ответил Бойл. — Вот и разбитый шар. Вскрыть его сразу не вскроешь, а чтобы разбить, довольно секунды. И рыбы исчезли — как, одному Богу известно, хотя, по-моему, спросить следовало бы этого молодчика.
— Мы теряем время, — напомнил Джеймсон, — надо сейчас же искать его.
— Нет, надо звонить в полицию, — возразил Бойл. — Им легче его перехватить, у них автомобили и телефоны, это вам не то что гоняться по деревне в ночных рубашках.
Только, боюсь, бывают такие взломщики, что за ними ни на каких автомобилях не угонишься.
Пока взбудораженный Джеймсон говорил по телефону с полицейским участком, Бойл снова вышел на балкон и посмотрел вокруг. Нигде не было человека в тюрбане и вообще никаких признаков жизни, разве что в гостинице «Голубой дракон» опытный глаз мог бы приметить слабое движение.
Однако сейчас Бойл понял то, что все время отмечал подсознательно, словно какая-то мысль барахталась в мозгу и требовала ясности. Сводилась она к тому, что серый ландшафт перед ним не был монотонно бесцветным — мутную мглу разрывал яркий прямоугольник, в одном из домов напротив светилось окно. Что-то, вопреки здравому смыслу, говорило Бойлу, что оно горело всю ночь и лишь поблекло с рассветом. Он пересчитал дома, и результат как будто совпадал с чем-то, хотя и не понятно, с чем. Так или иначе, это был дом виконта де Лара.
Приехал с несколькими полисменами инспектор Пиннер и выполнил несколько неотложных дел, вполне сознавая, что самая вздорность драгоценной безделушки наделает шума в газетах. Он все осмотрел, все обмерил, снял показания под присягой, взял отпечатки пальцев, всем надоел до тошноты и в конце концов встал перед фактом, в который не мог поверить. Некий обитатель аравийской пустыни прошествовал как ни в чем не бывало по деревенской дороге и остановился перед домом мистера Смарта, где во внутренней комнате хранился сосуд с рыбами из золота. Затем он не то пропел, не то продекламировал несколько рифмованных строк, и сосуд разорвался, точно бомба, причем рыбы бесследно исчезли. Инспектор нимало не утешился и тогда, когда иностранец виконт мягким, мурлыкающим голосом сообщил ему, что это происшествие расширяет границы наших знаний.
Да и в поведении каждого вполне сказался его характер.
Сам мистер Смарт услышал о своей потере, вернувшись утром из Лондона. Разумеется, он был потрясен; но так уж был устроен этот задорный, хотя и немного вздорный человек, напоминавший задиристого воробья, что он, не поддавшись унынию, бодро занялся поисками. Джентльмен по фамилии Хармер приехал сюда специально, чтобы купить рыбок, и некоторое раздражение в нем, когда он узнал, что купить их уже нельзя, было бы вполне понятно. Однако его свирепые усы выражали нечто большее, чем досада, а взгляд, которым он пронизывал присутствующих, был полон настороженности, чтоб не сказать — подозрительности.
Бледное лицо банковского управляющего, также вернувшегося из Лондона, только позднее, притягивало этот сверлящий, нервный взгляд, словно магнит. Из двух остальных вчерашних собеседников отец Браун, если с ним не заговаривали, по большей части молчал, а ошеломленный Хартопп не отвечал, даже когда к нему обращались.
Виконт же не мог пропустить случая, чтобы укрепить позиции в принципиальном споре, он улыбнулся своему противнику-рационалисту, как улыбаются, зная, что можно сердить самой сердечностью обхождения.
— Согласитесь, доктор, — сказал он, — по крайней мере некоторые из случаев, которые вы считали невероятными, сегодня более правдоподобны, чем вчера. Если какой-то бродяга сумел, прочтя стишок, разрушить крепкий сосуд, да к тому же за двойной стеной, это неплохо подтверждает мои слова о духовных силах и материальных преградах.
— Это ничуть не хуже подтверждает и мои слова, — едко отпарировал доктор. — Если обладать малой толикой научных знаний, то можно дать объяснение и таким проделкам.
— Что же, доктор, — не без волнения спросил Смарт, — вы в самом деле можете хоть отчасти прояснить эту загадку?
— Я могу разъяснить то, что называет загадкой виконт, — сказал доктор, — потому что загадки тут никакой и нет. Эта сторона дела просто тривиальна. Звук представляет собой колебания воздуха, и они могут разрушать стекло, ее? ли колебания — определенного рода, а стекло — определенной структуры. Похититель не передавал мысленных приказаний по методу, к которому, по словам виконта, прибегают на Востоке, когда хочется поболтать. Он спел, что на ум взбрело, и провел по нужной струне. Таких экспериментов сколько угодно — звуком раскалывали стекло определенного состава.
— И при этом исчезало несколько кусков чистого золота, — невозмутимо прибавил виконт.
— Вот идет инспектор Пиннер, — сказал Бойл. — Между нами говоря, я думаю, что ему естественная теория доктора показалась бы такой же сказкой, как и сверхъестественная версия виконта. Недоверчивый он человек, мистер Пиннер, особенно относительно меня. Уверен, что я у него на подозрении.
— Можете быть уверены, мы все на подозрении, — заметил виконт.
Это подозрение и побудило Бойла искать совета у отца Брауна. Когда несколько часов спустя они прогуливались вокруг зеленой площади, священник, который задумчиво и хмуро слушал, глядя в землю, вдруг остановился.
