Третий, приглашенный адвокатом обвиняемого, высказался менее уверенно: «Тяжелая наследственность. Вменяемость ограничена».
А Мегрэ, сам комиссар Мегрэ, арестовавший Жозефа Эртена, заявил начальнику уголовной полиции, прокурору республики и судебному следователю:
— Одно из двух: либо он безумен, либо невиновен.
И обязался доказать свои слова.
В коридоре раздались шаги инспектора Дюфура, который удалялся, подпрыгивая.
В одиннадцать часов, после краткого разговора со следователем Комельо, который никак не мог успокоиться, Мегрэ прибыл в Отейль.
Погода стояла мерзкая, мостовая была покрыта липкой грязью, серое небо, казалось, ползет по крышам домов. Набережная, вдоль которой шел комиссар, была застроена богатыми особняками. На другом берегу картина была иная: предместье, а значит пустыри, заводы, разгрузочные причалы, загроможденные кучами строительных материалов. Эти столь различные пейзажи разделяла свинцово-серая Сена, неспокойная от сновавших по ней буксиров.
Увидеть «Белую цаплю» было нетрудно даже издали. Бистро одиноко стояло на пустыре среди штабелей кирпича, остовов разбитых машин, рулонов рубероида и железнодорожных рельсов; словом, добра там хватало всякого.
Двухэтажный дом был выкрашен в противный красный цвет. Несколько столиков стояли на террасе под полотняным тентом с традиционной надписью:
«Вина, закуски»
Бросались в глаза фигуры грузчиков — они, должно быть, разгружали баржи с цементом, так как с ног до головы были покрыты белой пылью. Выходя, они жали руку человеку в синем фартуке, хозяину бистро, стоявшему в дверях, и неторопливо направлялись к барже, причалившей неподалеку.
У Мегрэ был утомленный вид, глаза его стали тусклыми, но бессонная ночь была здесь ни при чем.
У комиссара было свое правило. После нечеловеческого напряжения всех сил, когда цель оказывалась совсем рядом и стоило только протянуть к ней руку, комиссар разрешал себе ненадолго обмякнуть. Это была своеобразная реакция на перенапряжение, и не стоило с ней бороться.
Мегрэ подошел к зданию небольшой гостиницы, расположенной напротив «Белой цапли». В гостинице он обратился к дежурному администратору:
— Мне нужна комната с окном на реку.
— На месяц?
Мегрэ пожал плечами. Спорить сейчас не стоило.
— А уж это насколько мне понадобится. Я из уголовной полиции.
— Свободных номеров у нас нет.
— Ладно. Дайте мне список постояльцев.
— Одну минуточку. Погодите. Я сейчас позвоню, кажется, восемнадцатый освобождается.
— Идиот! — сквозь зубы проворчал Мегрэ. Разумеется, комната нашлась. Гостиница была комфортабельная. Коридорный спросил:
— Прикажете забрать ваш багаж?
— Багажа у меня нет. Принеси мне бинокль, больше ничего не надо.
— Но я не знаю, найдется ли…
— А ты постарайся. Достань бинокль где угодно.
Мегрэ со вздохом снял пальто, раскрыл окно и набил трубку. Не прошло и пяти минут, как ему принесли перламутровый театральный бинокль.
— Это бинокль хозяйки. Она просила вам передать…
— Ладно! Исчезни!
Полчаса спустя он изучил фасад «Белой цапли» до мельчайших подробностей.
Одно из окон второго этажа было раскрыто, в комнате виднелась неубранная постель, огромная малиновая перина лежала поперек кровати. На бараньей шкуре стояла пара расшитых домашних туфель.
«Комната хозяина». Соседнее окно было закрыто. В следующем окне причесывалась толстая женщина в кофте.
«Жена хозяина или служанка».
Внизу хозяин вытирал столы. За одним из них перед бутылкой красного вина сидел инспектор Дюфур.
Видно было, как он разговаривает с хозяином.
Дальше, у самой воды, светловолосый молодой человек в дождевике и серой кепке, казалось, внимательно наблюдал за разгрузкой баржи. Это был инспектор Жанвье, один из самых молодых сотрудников уголовной полиции.
В комнате Мегрэ у изголовья кровати стоял столик с телефоном. Комиссар поднял трубку.
— Алло! Администратор?..
— Вам что-нибудь надо?
— Соедините меня с бистро «Белая цапля», что на том берегу реки.
— Минутку, — ответил недовольный голос.
Минутка оказалась длинной. Наконец из своего окна Мегрэ увидел, что хозяин бросил тряпку и пошел к телефону. Наконец в номере Мегрэ раздался звонок.
— Соединяю с «Белой цаплей»…
— Алло!.. «Белая цапля»? Попросите к аппарату посетителя, что сидит у вас в кафе… Нет, нет, ошибки быть не может. Он там один…
Мегрэ увидел, как удивился хозяин. Затем Дюфур вошел в телефонную будку.
— Это ты, Дюфур?
— Шеф?
— Я в гостинице, что напротив «Белой цапли». Как наш парень?
— Спит.
— Ты сам это видел?
— Только что я был у его комнаты и слышал, как он храпит. Я приоткрыл дверь: он спит одетый, согнувшись в три погибели, с раскрытым ртом.
— Ты уверен, что хозяин не предупредил его?
— Он слишком боится полиции; у него уже были неприятности… Хотели отобрать патент. Теперь он тише воды, ниже травы.
— Сколько в доме входных дверей?
— Две. Главный вход и дверь во двор. Жанвье следит за ней…
— Никто не поднимался на второй этаж?
— Никто. Я обязательно бы увидел. Лестница на второй этаж находится за стойкой бистро.
— Хорошо. Закажи завтрак. Скоро я тебе позвоню. Изображай из себя служащего какого-нибудь судовладельца.
Мегрэ повесил трубку и подтащил кресло к окну. Ему стало холодно, он снял с вешалки пальто и накинул его. Звякнул телефон.
— Кончили говорить? — спросила телефонистка гостиницы.
— Кончил. Скажите, чтобы мне принесли пива. И трубочного табаку.
— У нас нет табака.
— Так пошлите за ним.
В три часа дня Мегрэ все еще сидел на том же месте. Бинокль лежал у него на коленях, в руке он держал уже пустой стакан. Несмотря на раскрытое настежь окно, в комнате пахло трубочным табаком.
Вокруг кресла комиссара валялись утренние газеты. В них было напечатано сообщение полиции:
«Бегство приговоренного к смерти из тюрьмы Сайте».
Время от времени Мегрэ пожимал плечами, вытягивал ноги, потом опять менял позу.
В половине четвертого он вновь позвонил в «Белую цаплю».
— Что нового? — спросил комиссар.
— Ничего. Все еще спит.
— Дальше.
— Звонили с Набережной, спрашивали, где вас искать. Похоже, следователь хочет немедленно переговорить с вами.
На этот раз Мегрэ не пожал плечами, его ответ был кратким, но выразительным. Он дал отбой и тут же вызвал телефонистку:
— Прокуратуру, мадмуазель. Срочно.
Все, что мог сказать г-н Комельо, Мегрэ знал заранее.
— Алло!.. Это вы, комиссар?.. Наконец-то!.. Никто не мог мне сказать, где вы находитесь. Потом с набережной Орфевр сообщили, что вы поставили агентов возле «Белой цапли»… Я распорядился позвонить туда…
— И что?
— Сначала скажите, что у вас новенького?
— Ровным счетом ничего. Он спит.
— Вы уверены? Он не мог скрыться?..
— Не будет большим преувеличением, если я скажу, что сию минуту вижу его.
— Кажется, я начинаю сожалеть…
— …что согласились со мной? Но раз не возражал сам министр юстиции…
— Минутку… Все утренние газеты напечатали ваше сообщение…
— Знаю, читал.
— А дневные газеты видели?.. Нет?.. Постарайтесь раздобыть «Сиффле»… Я сам знаю, что это паршивый листок… И все же просмотрите… Впрочем, подождите, комиссар… Алло! Вы меня слышите?.. Я вам сейчас прочту… Статья в «Сиффле» называется «Государственные интересы»… Вы слышите меня, Мегрэ?.. Читаю:
«Сегодня в утренних газетах напечатано полуофициальное сообщение о том, что Жозеф Эртен, приговоренный к смерти судом присяжных департамента Сены и содержавшийся под особым надзором в тюрьме Сайте, бежал ночью при необъяснимых обстоятельствах. Однако мы можем добавить, что обстоятельства эти необъяснимы отнюдь не для всех. Жозеф Эртен бежал не самостоятельно, побег был подготовлен. И это за несколько дней до казни! Мы не можем пока рассказать все подробности гнусной комедии, разыгравшейся в тюрьме Сайте этой ночью. Однако смеем утверждать, что сама полиция, с ведома и разрешения юридических властей, инсценировала этот побег. Интересно, знает ли об этом Жозеф Эртен? Если это так, мы не находим слов, чтобы квалифицировать подобную операцию, пожалуй единственную в анналах преступности».
Мегрэ дослушал до конца, сохраняя полное спокойствие. Зато голос Комельо звучал все неуверенней.
— Как вам это нравится, комиссар?
— Это только доказывает, что я был прав. Статья в «Сиффле» отражает мнение не только газеты. О нашей операции знали всего шесть человек, но никто из них, конечно, не проболтался. Значит, заметку написал…
— Кто?
— Возможно, я скажу вам это сегодня вечером. Все идет хорошо, господин Комельо.
— Вы полагаете? А если заметку подхватит вся парижская пресса?
— Тогда будет скандал.
