Ознакомительная версия.
Он пристально посмотрел на меня, потом, не сводя с меня глаз, сказал:
— Ведь это вы Арсен Люпен?
Я засмеялся.
— Нет, только Бернард д'Андрези.
— Бернард д'Андрези умер в Македонии три года назад. Я с удовольствием объясню вам, как вы завладели его бумагами.
— Но вы с ума сошли! Арсен Люпен сел на пароход под именем Р…
— Да, да, это одна из ваших штук! Ложный след, на который вы направили следствие. О, вы мастер своего дела, мой милый. Но на этот раз судьба против вас. Ну-ка, Люпен, покажите себя искусным актером!
И резким ударом он хватил меня по правой руке. Я не мог удержаться и вскрикнул от боли: он ударил по ране, которая еще не вполне зажила, о ней-то и упоминалось в телеграмме. Приходилось покориться.
Я обернулся к мисс Нелли. Она слушала нас, бледная как смерть, едва держась на ногах.
Ее глаза встретились с моими, потом невольно опустились на фотографический аппарат, который я ей передал. Она сделала резкое движение, и я почувствовал, я уверился, что она вдруг все поняла.
Да, все лежало там, между кожаными полосками маленькой камеры, которую я предусмотрительно передал ей раньше, чем Ганимар арестовал меня, — и двадцать тысяч франков Розэна, и драгоценности леди Джерлэнд.
Ах, клянусь, в эту торжественную минуту, когда Ганимар и его два помощника окружили меня, все стало мне безразлично: и моя разбитая теперь жизнь, и сам арест, и злорадство моих врагов, все, кроме одного: на что решится мисс Нелли, держа в руках мой аппарат? Я даже нисколько не опасался этого вещественного, неоспоримого доказательства моей виновности, но я жадно ждал, решится ли Нелли отдать им в руки это доказательство? Она ли выдаст меня, погубит? Поступит ли она как враг, который не прощает, или как женщина, которая не забывает и презрение которой смягчено снисходительностью и невольным состраданием?
Она прошла мимо меня, я молча низко поклонился ей. Присоединившись к толпе пассажиров, она направилась к трапу, держа в руке мой аппарат.
«Она не решится выдать меня при публике, — подумал я, — но завтра или послезавтра она представит мою вещь в полицию».
Дойдя до середины трапа, умышленным неловким движением она уронила аппарат в воду, между набережной и пароходом, и удалилась.
Ее прелестная фигура исчезла в толпе, потом снова мелькнула и исчезла навсегда.
Конечно, конечно, навеки!
На одно мгновение я замер, удрученный горестью, смешанной, однако, со сладким умилением, потом со вздохом прошептал к великому удивлению Ганимара:
— А все-таки горько не быть честным человеком.
ТЮРЬМА НИ В ЧЕМ НЕ МЕШАЕТ АРСЕНУ ЛЮПЕНУ
Тот, кто, путешествуя по Франции, не видел маленький замок Малаки, так гордо возвышающийся на скале над Сеной, тот не заслуживает звания туриста. Мост в виде арки соединяет замок с дорогой. Темные основания его башен сливаются с глыбами гранита. Бог знает как попавшими в эту местность.
История замка так же мрачна, как его имя[1] и самый вид его. Это были сплошные войны, осады, штурмы, грабежи и резня. Еще и теперь в зимние вечера вспоминают в соседних деревнях преступления, совершавшиеся в замке; о них сложились целые легенды. Особенно часто рассказывают о подземном ходе, который когда-то вел к заброшенному теперь аббатству.
В этом былом притоне героев и разбойников живет барон Натан Кагорн. Разоренные владетели Малаки вынуждены были продать разбогатевшему на бирже еврею обиталище своих предков. Барон поместил там свои великолепные коллекции мебели, картин и серебра. Он поселился один с тремя старыми слугами. Никто не мог проникнуть в замок, никто никогда не любовался принадлежащими его владельцу тремя Рубенсами, двумя Ватто и другими редкими произведениями искусства, приобретенными бароном за большие деньги на различных распродажах. Каждый день с заходом солнца четыре кованые двери, находящиеся на двух концах моста и ведущие во двор, запирались тяжелыми засовами. Со стороны Сены нечего было бояться: скала круто обрывалась к реке.
В одну из пятниц сентября на мосту, как обыкновенно, показался почтальон, принесший заказное письмо на имя барона.
Тот расписался, взял письмо, сам тщательно задвинул засовы за почтальоном и, пройдясь несколько раз взад и вперед по двору, прислонился к перилам моста и вскрыл конверт.
Там находился листок бумаги с заголовком: «Париж. Тюрьма Санте.
Он взглянул на подпись: «Арсен Люпен»!
Пораженный, он прочел:
«Барон! В галерее, соединяющей две залы, находится картина великолепной работы Филиппа Шомпена. Мне она очень нравится. Ваши Рубенсы тоже в моем вкусе, как и маленький Ватто. В зале направо я наметил буфет Людовика XIII и столик в стиле Empire работы Жакоба. В зале налево я хотел бы взять витрину с миниатюрами и камнями. На этот раз я удовольствуюсь, может быть, только вещами, наиболее удобными для перевозки. Прошу вас хорошенько уложить их и отправить в течение недели на вокзал Батиньоль. В противном случае я сам приму меры для отправки их в ночь с 27 на 28 сентября. О других своих планах сообщу впоследствии.
Извиняясь за доставленное вам беспокойство, прошу принять уверение в совершенном почтении. Арсен Люпен.
P.S. Пожалуйста, не присылайте мне большого Ватто. Хотя вы и заплатили за него 30000 франков, но это только копия. Оригинал был сожжен Баррасом в одну из оргий во времена Директории.
Мне не надо также цепи Людовика XV; в ее подлинности я также сомневаюсь».
II. Барон Кагорн принимает меры предосторожности
Это письмо ошеломило барона. Читая постоянно газеты и зная все, что касалось краж и грабежей, он не мог не знать о проделках Арсена Люпена. Конечно, он знал, что Арсен Люпен, задержанный в Америке знаменитым сыщиком Ганимаром, был заключен в тюрьму и что его дело уже разбиралось. Но чего нельзя было ожидать от Арсена Люпена! И к тому же — такое точное знание замка и расположения его картин и мебели! Кто дал ему сведения о вещах, которых никто никогда не видел?..
Барон взглянул на грозный силуэт Малаки, на крутые скалы, служащие основанием замку, на глубокую воду, окружающую его, и пожал плечами. Нет, конечно, не было ни малейшей опасности! Никто в мире не мог проникнуть в хранилище его драгоценностей.
Никто, конечно, но Арсен Люпен?
В тот же вечер барон написал в Руан прокурору, послал ему смутившее его письмо и просил помощи.
Ответ пришел на другой день: тот, кто назывался Арсеном Люпеном, находится в настоящее время в тюрьме под строгим надзором, не имеет ни малейшей возможности писать, и потому его письмо могло быть только делом мистификации. На всякий случай произвели экспертизу письма. Несмотря на некоторое сходство, почерк писавшего не был почерком заключенного.
Страх барона все возрастал. Он тысячу раз перечитывал письмо. С какой уверенностью говорил незнакомец! Подозревая всех в измене, барон не мог довериться своим слугам, в преданности которых раньше он был вполне уверен. В первый раз за многие годы он почувствовал потребность с кем-нибудь поговорить и посоветоваться: он боялся. Имя Арсена Люпена преследовало его.
Прошло два дня. На третий день, читая местную газету, он вздрогнул от радости. Там он нашел следующую заметку:
«Уже в продолжение трех недель мы имеем удовольствие видеть среди нас главного инспектора тайной полиции, знаменитого Ганимара. Г.Ганимар, которому арест Арсена Люпена доставил европейскую известность, отдыхает от своих долгих трудов, занимаясь рыбной ловлей в нашем скромном городке».
От замка до города было только час ходьбы. Барон сейчас же отправился туда. После нескольких неудачных попыток узнать адрес Ганимара он отправился в редакцию газеты, расположенную на набережной. Он встретил там автора заметки, который, подойдя к нему, воскликнул:
— Ганимар? Да вы наверняка встретите его на набережной с удочкой в руке. Там мы с ним и познакомились. Я случайно прочел его фамилию, вырезанную на его удочке. Маленький старичок в сюртуке и соломенной шляпе… Странный человек: неразговорчивый и довольно мрачный.
Спустя пять минут барон подошел к Ганимару, представился ему и рассказал свое дело.
Тот его выслушал, не двигаясь и не теряя из виду удочки, за которой он следил, потом, повернувшись к нему, сказал:
— Обыкновенно не предупреждают людей, которых хотят обокрасть. Тем более Арсен Люпен не сделает такой глупости.
— Однако…
— Если бы у меня было хоть малейшее сомнение, то удовольствие засадить этого джентльмена еще раз взяло бы верх над всеми другими соображениями. Но Люпен под замком!
— А если он убежит?
— Из тюрьмы Санте не убегают.
— Но он…
— Тем лучше, я его снова поймаю. А пока спите спокойно и не пугайте моих пескарей.
Барон вернулся к себе. Такая уверенность немного успокоила его. Он осмотрел замки и проследил за слугами. Прошло двое суток; приближалось роковое число.
Ознакомительная версия.
