Я посмотрел на часы:
– Без двадцати девять.
– Ого! – вскочил Пит. – Мне пора! Я обещал матери вернуться в восемь сорок пять! До завтра!
Он бросился из комнаты. Пока я встал и вышел в прихожую, Пит уже отпер входную дверь и убежал. Я остановился на пороге столовой.
– Проклятье! Я надеялся, что он просидит до полуночи, чтобы вы успели закончить свою лекцию, – сказал я Вульфу. – А теперь бильярдный турнир не доставит мне никакого удовольствия, хотя я все равно пойду на него.
И я ушел.
На следующий день, в среду, я был сильно занят. Владелец фабрики скобяных изделий в Янгстауне, штат Огайо, приехал в Нью-Йорк в поисках своего исчезнувшего отпрыска, предварительно прислав Вульфу слезную телеграмму с мольбой о помощи. Мы призвали Сола Пензера, Фреда Даркина и Орри Кетера, и они принялись за дело. Я не мог отойти от телефона, поскольку принимал их донесения и отдавал распоряжения.
В начале пятого появился Пит Дроссос и изъявил желание повидать Вульфа. Его поведение явно свидетельствовало о том, что хотя он и отдает мне должное как частному детективу с лицензией и ничего против меня не имеет, однако вести дела предпочитает с боссом. Я объяснил Питу, что Ниро Вульф ежедневно проводит четыре часа – утром с девяти до одиннадцати и днем с четырех до шести – со своими десятью тысячами орхидей, терзая в эти часы Теодора Хортсмана, а не меня, и что в это время он практически недоступен. Пит не стал скрывать своего мнения об этом. Он заявил, что более дурацкого времяпрепровождения для детектива быть не может, и я не пытался его разуверить. В конце концов мне удалось выдворить его на крыльцо и запереть дверь. Я был готов допустить, что мой босс нуждается в капельке милосердия. Настырность Пита будет ему, бесспорно, досаждать. Мне следовало еще вчера сдержаться и не приглашать Пита к Вульфу в товарищи по играм. Когда я замечаю в себе угрызения совести, мне помогает справиться с ними глоток молока, и я отправился на кухню. Как только я вернулся в кабинет, зазвонил телефон: докладывал Орри Кетер.
За ужином ни Вульф, ни Фриц не произнесли ни слова о вчерашней размолвке. Накладывая себе вторую порцию блинов со свининой по-датски, Вульф отчетливо пробурчал: «Весьма приемлемо», что в его устах было чрезвычайно щедрой оценкой. Фриц принял ее как должное и, с достоинством склонив голову, прошептал: «Конечно, сэр». Когда мы кончили пить кофе, небо уже очистилось от грозовых туч. Вульф был так любезен, что даже попросил меня, если я соглашусь, спуститься вместе с ним в бильярдную, чтобы он увидел в моем исполнении знаменитый удар Москони, о котором я столько рассказывал.
Однако мне не довелось выполнить его просьбу. Когда мы встали из-за стола, раздался звонок в дверь. Я подумал, что это снова Пит, но ошибся. Посетитель, стоявший на крыльце, оказался несколько крупнее Пита и гораздо лучше мне знаком – это был сержант Пэрли Стеббинс из отдела по расследованию убийств полицейского управления Манхэттена, собственной персоной. Вульф проследовал в кабинет, и я открыл дверь.
– Они побежали туда, – сказал я, ткнув большим пальцем в сторону.
– Не паясничайте, Гудвин. Я хочу поговорить с Вульфом. И с вами.
– Я здесь. Валяйте.
– И с Вульфом.
– Он занят перевариванием блинов со свининой по-датски. Подождите.
Я прошел в кабинет, доложил, что Стеббинс просит аудиенции, терпеливо дождался, пока Вульф кончит гримасничать, получил распоряжение ввести просителя, вернулся в прихожую и выполнил приказание босса.
За многие годы установился определенный ритуал посещения сержантом Стеббинсом кабинета Вульфа. Если он приходил вместе с инспектором Кремером, то большое красное кожаное кресло перед столом Вульфа занимал, конечно, инспектор, а Пэрли довольствовался желтым, поменьше. Если он являлся один, то, как я ни пытался усадить его в красное кресло, мне это не удавалось. Он всегда выбирал желтое. Не потому, что считал, будто сержант не должен занимать место своего начальника, вовсе нет – вы просто не знаете Пэрли. По-видимому, тут была иная причина: то ли он не хотел сидеть лицом к окну, то ли просто не любил красный цвет. Когда-нибудь я спрошу его об этом.
В тот день он, как обычно, пристроил свои кости и мясо, которых у него было больше чем достаточно, в желтом кресле, несколько секунд разглядывал Вульфа, затем повернулся ко мне.
– Вчера вы звонили относительно машины – темно-серого «кадиллака» с коннектикутским номером девяносто четыре – тридцать два. Почему? По какому поводу?
– Я же вам говорил, – пожал я плечами. – Мы получили непроверенную информацию, что владелец этой машины или ее водитель может оказаться замешанным в каком-либо противозаконном деянии. Я предложил вам проследить за ней в обычном порядке.
– Знаю. Что это была за информация и от кого вы ее получили?
Я покачал головой.
– Вы спрашивали об этом вчера, и я оставил ваш вопрос без ответа. То же самое будет и сегодня. Наш информатор не желает, чтобы его беспокоили.
– Его все равно придется побеспокоить. Кто он и что он вам рассказал?
– Ничем не могу вам помочь, – развел я руками. – Что за отвратительная привычка считать, будто по первому вашему требованию я обязан докладывать, кто, что и почему! Сначала расскажите мне, что случилось, и тогда посмотрим, захочу ли я отвечать на ваши вопросы. Согласитесь, что это разумно.
– Да, конечно. Сегодня в шесть сорок вечера, то есть два часа назад, на перекрестке Тридцать пятой улицы и Девятой авеню остановилась на красный свет машина. К ней подбежал мальчишка и принялся протирать стекла. Покончив с одной стороной, он собрался перейти на другую, но когда оказался перед машиной, она внезапно рванулась с места, сбила парнишку и умчалась. «Скорая помощь» доставила пострадавшего в больницу, где он скончался. Машину вел мужчина. Он был один. В таких случаях люди от волнения никогда ничего не запоминают, но два человека, женщина и юноша, назвали один и тот же номер – Коннектикут девяносто четыре – тридцать два, а юноша, кроме того, запомнил, что это был «кадиллак» темно-серого цвета.
– Как зовут мальчика? Того, которого сшибли.
– Какое это имеет отношение к делу?
– Не знаю. Я спрашиваю.
– Дроссос. Пит Дроссос.
– Вот тебе на! Мерзавец!
– Кто? Мальчишка?
– Нет. – Я обернулся к Вульфу. – Вы будете говорить или я?
Вульф прикрыл глаза. Через некоторое время он открыл их, сказал:
– Ты. – И снова закрыл.
Я не счел нужным рассказывать Стеббинсу про домашний конфликт, из-за которого у меня возникло желание привести Пита в кабинет к Вульфу, но сообщил все, что относилось к делу, включая и второй визит Пита. Пожалуй, впервые в жизни Стеббинс поверил в достоверность полученных у нас сведений, задал кучу вопросов, но в конце концов все же счел уместным сделать недружелюбное замечание относительно двух достойных граждан, Ниро Вульфа и Арчи Гудвина, которым следовало бы проявить несколько больший интерес к тому факту, что женщина, которой тычут пистолетом под ребра, просит помощи полиции.
Я был не в том настроении, чтобы препираться с ним, но все же не выдержал.
– Такие типы, как вы, – позор для страны, – заявил я. – Мальчик мог все выдумать. Он признал, что не видел пистолета. Возможно, что и женщина просто хотела над ним подшутить. Если бы вчера я сказал вам, откуда мы получили информацию, вы бы решили, что я мот и транжира, раз способен ради такой ерунды потратить десять центов на телефонный звонок. Однако я назвал вам номер машины. Вы проверили его?
– Да. Этот номер снят с «плимута», украденного в Хартфорде два месяца назад.
– Никаких следов?
– Пока никаких. Мы связались с Коннектикутом, чтобы там навести справки. Не знаю точно, сколько машин с украденными номерными знаками снуют сейчас по Нью-Йорку, но полагаю, что очень много.
– Вам удалось получить подробное описание человека за рулем?
– У нас четыре показания, и они ни в чем не сходятся. Три вообще не стоят и гроша, а четвертое представляет некоторый интерес. Этот человек вышел из аптеки как раз в тот момент, когда мальчишка подбежал к машине с тряпкой. По его словам, водителю было лет сорок, он худощавый, с правильными чертами лица, в темно-коричневом костюме и фетровой шляпе, натянутой почти на уши. Свидетель говорит, что мог бы опознать его. – Пэрли поднялся с места. – Ну, я пойду. Признаюсь, я разочарован. Я надеялся получить от вас путеводную нить или убедиться, что вы пытаетесь выгородить своего клиента.
Вульф раскрыл глаза:
– Желаю вам удачи, мистер Стеббинс. Этот мальчик вчера вечером был гостем за моим столом.
– М-да, это и вовсе ужасно, – отозвался Стеббинс. – Разве можно давить детей, которые были вашими гостями…
