Ознакомительная версия.
– Нормально, – ответил Стивен. Потом выдавил немного вежливее: – Отлично выглядишь.
– Если не считать жуткого радикулита, – вздохнул Натаниэль, недовольный тем, что племянник забыл про его болезнь. – Как раз вчера был приступ.
– Скверно, – вздохнул Стивен.
– Болезни, унаследованные плотью[3], – покачал головой Моттисфонт. – Ничего не поделаешь, старина, – возраст!
– Ерунда! – возразил Джозеф. – Посмотрите на меня! Делайте каждое утро зарядку перед завтраком, как я, и будете чувствовать себя на двадцать лет моложе! Раз – присели, два – встали, три – наклон! И побольше свежего воздуха из окна!
– Перестань, Джозеф, – пробурчал Натаниэль. – Какой еще наклон? Я по утрам даже разогнуться не могу.
Мисс Дин решила внести свой вклад в беседу:
– Мне кажется, все эти физические упражнения – жуткая скука.
– Странное мнение для молодежи, – усмехнулся Натаниэль.
– Нет ничего лучше хорошей порции слабительного перед завтраком, – вставила Мод, протягивая чашку Стивену.
Натаниэль раздраженно покосился на свою невестку и отвернулся, завязав беседу с Моттисфонтом. Матильда издала булькающий смешок.
– Да уж, это решает все проблемы!
Но Мод серьезно посмотрела на нее.
– Слабительное – очень полезная вещь, – заключила она.
Валери Дин, неотразимая в своем костюме из джерси, быстрым взглядом оценила твидовую юбку и пиджак Матильды и решила, что они ей не идут. Это сразу расположило ее к Матильде, и она заговорила с ней, передвинувшись вместе со стулом поближе к дивану. Стивен, изо всех сил старясь быть милым и приветливым, присоединился к беседе своего дядюшки с Моттисфонтом, а удовлетворенный Джозеф, сияя от радости, созерцал всю эту картину. Вид у него был такой довольный, что в глазах Матильды снова запрыгали огоньки, и она предложила ему помочь с бумажными гирляндами.
– Я так рад, что ты приехала, – признался он, когда она тащила шаткую лестницу. – Мне не терпелось устроить вечеринку.
– Ты просто душка, – отозвалась Матильда. – Ради Бога, держи лестницу! Она вот-вот развалится. Зачем тебе понадобилось это семейное сборище?
– Ты будешь смеяться, – покачал головой Джозеф. – Давай зацепим один конец вон за ту картину, а другой протянем к люстре.
– Слушаюсь, Санта-Клаус. Так в чем дело?
– Сначала скажи: ты веришь, что Рождество – время чудес, когда сбываются все мечты?
– Смотря о чем мечтать, – заметила Матильда, воткнув в стену канцелярскую кнопку. – По-моему, этот праздник завершится убийством. Натаниэль не выносит малышку Валери.
– Господи! – воскликнул Джозеф. – Что за чепуха? Она очень милое дитя и за столом будет, как и все, уплетать за обе щеки!
Матильда спустилась с лестницы.
– Боюсь, Натаниэлю не нравятся блондинки.
– Какая разница? Не важно, что он думает о бедняжке Валери. Главное, чтобы они больше не устраивали глупых ссор со Стивеном.
– Я не дотянусь до люстры, если ты не поднимешь лестницу повыше. Почему бы Натаниэлю не ссориться со Стивеном, если ему так нравится?
– Потому что он его любит. И ссоры в семье – всегда плохо. К тому же… – Джозеф замолчал, передвигая лестницу.
– Что?
– К тому же Стивену совсем ни к чему ссориться с Натаниэлем!
– А, вон ты о чем! – оживилась Матильда. – Хочешь сказать, Натаниэль уже принял решение? Стивен – его наследник?
– Будешь много знать – скоро состаришься, – усмехнулся Джозеф, игриво шлепнув ее по колену.
– Да ладно тебе! Хочешь напустить туману?
– Нет, что ты, ничего подобного! Просто подумал, что со стороны Стивена было бы глупо портить отношения с дядей. Что мы повесим под люстрой – бумажный фонарь или ветку омелы?
– Честно говоря, и то и другое выглядит паршиво.
– Ну-ну! Что за словечки! Вы, молодежь, просто не понимаете, что такое Рождество. Для тебя что-нибудь значит этот праздник?
– Будет значить, когда закончится, – ответила Матильда, забираясь на лестницу.
Пола Джерард приехала к семи часам, когда все уже переодевались к ужину. Ее прибытие сопровождалось суетой и шумом, донесшимся до самых дальних спален. Пола не умела появляться незаметно. Не потому, что старалась привлечь к себе внимание, просто у нее была такая натура – размашистая и порывистая, с быстрой сменой чувств на подвижном и живом лице. Матильда не без сарказма замечала, что в ней уже с пеленок жила великая актриса.
Пола была на семь лет моложе Стивена и внешне не имела с ним ничего общего. Она больше напоминала красавиц в духе Берн-Джонса[4] – с густой непокорной шевелюрой, крупным ртом и большими темными глазами, сумрачно глядевшими из-под круто заломленных бровей. В ней бродил какой-то беспокойный дух, проявлявшийся в ее быстрой походке, в переменчивом взгляде, часто вспыхивавшем тайным огоньком, и в страстной линии губ. К тому же Пола обладала приятным голосом, сильным и мягким, как виолончель. Его гибкий и сочный тембр идеально подходил для шекспировских ролей. Он составлял разительный контраст с тусклыми голосами наших дней, хриплыми и крикливыми, с металлическими нотками, которые так нравятся современной молодежи. Кроме того, она отлично умела им пользоваться: уж в чем-чем, а в этом, подумала Матильда, услышав, как Пола поднимается по лестнице, не было никаких сомнений.
Она услышала, как Пола назвала ее имя.
– Где, в голубой гостиной? Ага, иду!
В ожидании ее Матильда присела на банкетку. Через минуту в дверь небрежно постучали, и не успела она ответить «войдите», как Пола ворвалась в комнату – клубок живой энергии, которую не знала, куда потратить.
– Матильда! Дорогая!
– Осторожно, испортишь макияж! – воскликнула та, уклонившись от ее объятий.
Пола расхохоталась:
– Вот дуреха! Я так рада тебя видеть. Кто дома? Стивен? Валери? Ох, эта девчонка! Ты не представляешь, что я чувствую, когда о ней думаю! – Она стукнула себя в грудь, резко сверкнула взглядом и добавила: – Ладно, не важно. Эти братья… Я привезла Уиллоби.
– Что за Уиллоби?
Глаза Полы вспыхнули.
– Наступит день, когда никто не станет задавать такой вопрос!
– Но пока он не наступил, – возразила Матильда, аккуратно подводя брови карандашом, – могу я узнать, кто это?
– Уиллоби Ройдон. Он написал пьесу!
Удивительно, сколько экспрессии было в ее трепещущих руках и возбужденном голосе.
– А-а, неизвестный драматург, – протянула Матильда.
– Пока неизвестный! Но эта пьеса… Продюсеры идиоты! Нам нужен богатый спонсор. Как дядюшка, сегодня в духе? Стивен его не раздражал? Расскажи мне обо всем, Матильда, скорее!
Та отложила карандаш для бровей.
– Значит, ты притащила сюда драматурга, чтобы смягчить сердце дядюшки? Бедняжка.
– Он не сможет мне отказать! – Пола энергично откинула волосы со лба. – Это настоящее искусство! Когда ты прочтешь пьесу…
– Искусство плюс роль для Полы? – усмехнулась Матильда.
– Да, роль. Но какая роль! Она создана для меня. Уиллоби сказал, что это я его вдохновила.
– Воскресное представление в местном клубе и кучка интеллектуалов вместо зрителей. Воображаю.
– Говорю тебе, дядя обязан выслушать меня! Я должна сыграть эту роль. Должна, Матильда, понимаешь?
– Да, милочка, кто же спорит. Но учти, что через двадцать минут нас ждет праздничный ужин.
– Ерунда, мне хватит и десяти минут, – нетерпеливо отмахнулась Пола.
Матильда знала, что она права. Пола никогда не волновалась насчет одежды. Ее нельзя было назвать ни модницей, ни неряхой. Она просто накидывала на себя что попало, и никто не обращал внимания, чем прикрыто ее тело: важна была только сама Пола.
– Черт побери, Пола, я тебя ненавижу! – воскликнула Матильда, отлично знавшая, что люди замечают ее только благодаря тщательно продуманным нарядам. – Убирайся к дьяволу! Я не такая везучая, как ты.
Та довольно прищурилась.
– Милая, ты всегда отлично выглядишь.
– Спасибо. А где твой драматург?
– Понятия не имею. Как меня бесит вся эта суета! Можно подумать, в доме не хватит места… Старри обещал нас куда-нибудь пристроить.
– Главное, чтобы у твоего приятеля не было мятой футболки и всклокоченной шевелюры.
– А при чем тут это?
– Дядя Натаниэль будет в шоке.
Она не ошиблась. Когда Уиллоби Ройдона представили Натаниэлю, тот буквально онемел от ярости и уставился на него и Полу, не в силах выдавить даже обычного приветствия. Повисшую паузу пришлось заполнить Джозефу, который попытался загладить неловкость удвоенным радушием.
Положение спас Старри, объявивший, что кушать подано. Все перешли в столовую. Уиллоби Ройдон сел между Мод и Матильдой. Первую он невзлюбил сразу, но вторая ему понравилась. Он завел разговор о современной драме, и Матильда время от времени ему поддакивала, считая своим долгом ободрить новичка.
Ройдон был хрупкий молодой человек с невыразительным лицом и экзальтированными жестами. Слушая его разглагольствования, Матильда без труда могла представить, как он чувствовал себя в этой обывательской среде. Наверное, его родители были достойными людьми, которые побаивались своего слишком умного сына, а может, и подсмеивались над его талантом. Он держался неуверенно и в то же время агрессивно. Матильда сразу прониклась к нему жалостью и сделала заинтересованное лицо, по мере сил принимая участие в беседе.
Ознакомительная версия.
