кресло, где уже лежали два других.
— Зачем тебе столько? Ожидается наступление ледникового периода?
Джеймс оставил этот вопрос без ответа и снова с силой пнул лишний ботинок, тот отлетел прочь и упал в пустой чемодан, возле которого уселся Этвуд. Этвуд чуть наклонился, затем выпрямился и, сохраняя серьезное выражение лица, сказал:
— Между прочим, он на меху.
Джеймс посмотрел на ботинок, затем перевел взгляд на Этвуда и расхохотался.
— Черт знает что! Я очень торопился, когда собирался.
В коттедж вошла полная круглолицая женщина лет тридцати пяти, неся стопку постельного белья, и сказала, что ее зовут Лукреция и что сейчас она все приготовит. Созданный Джеймсом беспорядок поверг ее в замешательство, и она нерешительно осведомилась, не лучше ли зайти попозже, чтобы не мешать синьорам, однако Джеймс заявил, что лично ему она нисколько не мешает, и удалился на веранду.
Вскоре Этвуд собрался искупаться, а Джеймсу вода показалась довольно прохладной, и он удобно устроился на веранде в кресле-качалке с книжкой, взор голубых глаз лениво заскользил по, строчкам, выразительное и подвижное лицо обрело редкое для него выражение безмятежности и полного удовлетворения собой и окружающим. Низкое солнце приятно пригревало затылок и плечи, слабый ветерок, теряющий силу среди декоративного кустарника и дикого винограда, ласково шевелил каштановую с рыжеватым отливом шевелюру, сдувая волосы на лоб, и Джеймс медленным, ленивым жестом время от времени откидывал их назад.
— Ты вполне можешь служить моделью для картины под названием «Блаженная праздность», — сказал Этвуд, с полотенцем через плечо проходя мимо.
Джеймс оторвался от книги, глянул на Этвуда, затем неторопливо повернул голову к окнам, осмотрел золотистую полосу пляжа с мерно накатывающимися мелкими волнами и удовлетворенно произнес:
— Блаженная праздность… мне нравится. Готов позировать сколько угодно.
Этвуд скептически хмыкнул и отправился купаться, а когда вернулся, на веранде уже был накрыт стол; пока он переодевался, Джованни принес поднос с едой. После ужина Джеймс почувствовал, что засыпает несмотря на то, что поспал днем в машине. Одолев еще две страницы, он пожелал Этвуду спокойной ночи и ушел в свою комнату. Этвуд еще некоторое время возился со своим снаряжением для подводного плавания, затем сложил все в низкий и длинный шкаф на веранде, неизвестно для чего предназначенный, и последовал примеру Джеймса.
Пошел уже десятый час, а Джеймс продолжал спать. В половине десятого терпение Этвуда иссякло и он тронул Джеймса за плечо, но тот лишь натянул на голову одеяло.
— Пора вставать! — громко сказал Этвуд. — Уже половина десятого. Я велел Джованни принести завтрак к десяти.
— К одиннадцати, — запротестовал Джеймс из-под одеяла, однако Этвуд был неумолим.
— К десяти. Я уже проголодался.
Невнятное бормотание носило явно протестующий характер.
Этвуд всегда предпочитал грубой силе дипломатию.
— А вишневого джема ты хочешь? — коварно вопросил он, прекрасно зная, что Джеймс, которого вообще-то никак нельзя назвать гурманом, обожает вишневый джем.
Расчет оправдался — Джеймс высунулся из-под одеяла и с живейшим интересом спросил:
— Ты заказал к завтраку вишневый джем?
— Дже-м, Дже-м, дже-мо-ежка! — проскандировал Этвуд. — Я купил вчера банку вместе с фруктами, пока ты спал. Эту банку ты получишь только в том случае, если встанешь немедленно.
— Это меняет дело… сейчас я оденусь. Дай твою бритву, пожалуйста, я потом куплю в городе.
Ровно в десять Джованни принес завтрак вместе с сообщением о неожиданном появлении синьора и синьоры Берни. Это известие явилось неприятным сюрпризом для Джеймса, твердо рассчитывавшего, что они будут единственными хозяевами всего пляжа; когда же выяснилось, что супружеская чета заняла соседний коттедж, Джеймс заявил, что это просто возмутительно. Этвуд примиряюще сказал, что между коттеджами растет очень плотная стена деревьев и кустарника и соседи им не помешают, на что Джеймс хмуро ответил, что лучше б этих соседей не было вовсе. После завтрака он расположился в шезлонге под натянутым метрах в пяти от воды тентом, а Этвуд отправился выяснять, есть ли моторная лодка и где здесь подходящие места для плавания с аквалангом. Вернувшись, он сказал, что Гросси, отец Джованни, вел себя довольно странно.
— Что значит странно?
— Когда я произнес слово «акваланг», он так дернулся, будто его змея ужалила, и стал с жаром убеждать меня, что с аквалангом здесь делать совершенно нечего. Послушать его, так во всем Средиземноморье нет такого скверного места для подводного плавания, как эта бухта.
На пляже они пробыли до полудня (из соседнего домика никто не показывался), а когда подошли к своему коттеджу, из-под навеса, являвшегося как бы продолжением крыши, метнулось какое-то крупное темное животное, опрокинуло один из легких плетеных стульев и скрылось в кустах. Шедший первым Джеймс от неожиданности отпрянул назад.
— Это собака, — спокойно сказал Этвуд.
— Ничего себе собака, размером с теленка! Только ее здесь и не хватало. Сначала соседи, а теперь еще и собака!
Джеймс невзлюбил собак и предпочитал держаться от них подальше после того, как при съемках эпизода, в котором он убегал от собаки, четвероногий партнер прокусил ему руку. Подозвав оказавшегося поблизости мальчика, Джеймс весьма энергично выразил свое недовольство тем обстоятельством, что собака не привязана и бегает где вздумается. Джованни ответил, что своей собаки у них нет, но он знает, про какую собаку синьор говорит: эта собака ничейная и порой забегает сюда; перспектива встречи с дикой собакой понравилась Джеймсу еще меньше. Разговор о собаке был прерван шумом мотора.
— Сюда едет еще кто-то, — констатировал Этвуд.
— Еще кто-то?! Это уж слишком! — взорвался Джеймс. — Меня уверяли, что здесь не будет ни души. Безобразие!
С этими словами он стремительно направился к подъехавшей машине; Этвуд, помедлив, пошел следом и, приблизившись к четвертому, если считать с их края, коттеджу, возле которого остановилась машина, с удивлением услышал голос Джеймса, звучавший, вопреки его опасениям, мягко и приветливо.
— … тоже первый раз. Вам здесь понравится, красивая бухта и пляж отличный.
Обогнув кустарник, Этвуд понял причину этой неожиданной доброжелательности: Джеймс разговаривал с молодым человеком, сидящим в инвалидной коляске. Вновь прибывший, Витторио Ольми, обладал тонкими чертами лица, грустными светло-карими глазами и чуть вьющимися на концах русыми волосами; верхняя часть его тела и руки с красивой удлиненной формы кистями
