— Благодарю вас, сэр, — нелюбезно сказал он, когда рассказ был окончен. — Когда у меня появится возможность побеседовать с мистером Тодменом, я с интересом выслушаю его версию событий.
— Тодмена? Да, конечно. На самом деле тревожит нас... я хотел сказать, Рэнсома и меня... очевидная связь между миссис Порфир и Хамфри Пурпуром.
Тримбл поджал губы.
— Еще бы она вас не тревожила.
— Понимаете, — настаивал Петтигрю, — у мальчика есть предположение, что возможно... Но как глупо с моей стороны! Разумеется, вы уже это знаете. Иначе не стали бы его разыскивать.
— То есть, сэр?
— Что Пурпур был мужем миссис Порфир. В конце концов, если подумать, становится очевидным. «Пурпур» и «порфир» практически два названия одного и того же цвета — просто в глаза бросается.
— Исключительное в этом расследовании то, — взорвался внезапно суперинтендант, — что все, что я узнаю благодаря упорному труду и расследованию должным путем, уже известно всем и каждому в деревеньке. Я устанавливаю, что миссис Порфир была состоятельной женщиной, а потом мне говорят, что об этом уже годами судачат в деревне. Я устанавливаю, что она была замужем за этим Пурпуром, но с известием об этом меня опережает школьник. Надо думать, я последним во всем графстве услышал, что Тодмен вчера разбился под Богнором. Уж и не знаю, какой сегодня прок от детектива... Правда не знаю. Все кругом посмеиваются в кулак, ничем иным и не заняты. Надо полагать, сэр, вас просто распирает от желания сообщить мне, кто убил миссис Порфир и как и почему он это сделал. А я могу сказать только одно: ничего не желаю слушать. Только не сейчас. Когда я закончу дело, арестую преступника и отправлю его на скамью подсудимых, вот тогда, если захотите, можете прийти и сказать: мол, знали с самого начала. А до тех пор будьте так добры предоставить расследование уголовных дел тем, чей долг ими заниматься!
Когда Элеанор вошла в комнату, ее муж сидел на стуле, держась за живот от смеха.
— Что, скажи на милость, тебя так рассмешило?
— Детектив-суперинтендант Тримбл полиции графства Маркшир, — выдавил со слезами на глазах Петтигрю.
— А мне он всегда казался скорее серьезным человеком.
— Он смешон как раз потому, что так серьезен. А еще довольно жалок. По сути, жестоко над ним смеяться.
— Зачем он к тебе приезжал?
— На самом деле это часть шутки. Формально он приехал сказать, что дознание по делу миссис Порфир назначено на вторник. А на самом деле, сознает он это или нет, с явной целью выместить на мне дурное настроение. Ему понадобилось немало времени, чтобы сорваться, потому что я не давал ему справедливого повода, но в конечном итоге удалось, и теперь он уехал, чувствуя себя во сто крат лучше. Тот еще был спектакль.
— Но зачем ему срываться именно на тебе?
— Ему нужно было как-то спустить пар. Бедолага, очевидно, в полнейшем замешательстве. Пурпур исчез, а Тодмен в больнице, так что два первейших подозреваемых ему недоступны и он страдает от острого приступа досады. А почему он выбрал меня, самоочевидно. Понимаешь, вопреки всем моим стараниям быть пай-мальчиком и не совать нос в то, что меня не касается, я, на его взгляд, все еще враг общества номер один. Мерзкий дилетант, который жаждет его опередить и учит делать свое дело. Сейчас он фактически обвинил меня в том, что я желаю сообщить, кто убил миссис Порфир.
— Какая нелепость, Фрэнк! Как будто ты можешь знать!
— Если уж на то пошло, — сказал Петтигрю, внезапно посерьезнев, — я знаю.
Глава восемнадцатая ТРИМБЛ ПРОТИВ ПУРПУРА
Дознание проводилось в зале собраний Тисбери. В глубине зала сидел на возвышении за столом коронер; по одну сторону от него помещалась скамья с растерянными присяжными, по другую — внушительное собрание представителей прессы. Обстановка вполне соответствовала событию: именно в такой часто можно было видеть миссис Порфир, тихую и незаметную, но незаменимую особу в каждом кабинете, которая подсказывала председателю бесчисленных собраний ответы на неловкие вопросы, зачитывала протоколы заседаний всевозможных приходских обществ, скромно принимая неизбежную дань благодарностей за ценнейшую работу по организации того, сего и третьего. Жителям деревни, набившимся в зал, казалось неестественным, что миссис Порфир не пришла сама, чтобы лично удостовериться, все ли в порядке.
Помимо неизбежного отсутствия предмета разбирательства, наличествовало все требуемое для деревенского «эпохального события». Каждый житель, кто мог втиснуться в здание, был налицо, и большинство терпеливо ждали начала разбирательства уже более часа, когда Петтигрю пробрался на место, оставленное за ним верным своему слову суперинтендантом. Толпа разочарованных опоздавших, которых на его глазах заворачивали у дверей, состояла, как он подметил, в основном из приезжих. Чего и следовало ожидать. В конце-то концов, это местный спектакль. Жаль, подумал он, что предстоящее будет таким коротким и таким скучным.
Слова «суд коронера» еще не утратили былого блеска, но славные дни таких судов прошли.
Время ожидания он коротал, стараясь вспомнить, когда именно парламент избавил коронера от обязанности любительски дублировать работу магистратов и полиции. Вспомнить он не смог. Не важно. Сегодня все равно не случится ничего интересного, и, хоть убейте, он не понимал, зачем сюда пришел, если не считать, что, закончив лекцию по гражданским правонарушениям, он не знал, куда девать сегодняшнее утро, а сидеть рядом с соседями по деревне все-таки лучше, чем пропалывать сад.
Он огляделся по сторонам, выхватывая в толпе знакомые лица. Он бросил ободряющую (как он надеялся) улыбку Годфри Рэнсому, который сидел на отведенном для него стуле неподалеку от него, и занялся извечно увлекательным делом — попытался читать газету соседа, стараясь, однако, не слишком привлекать внимание владельца. Заголовок был виден довольно ясно. «ГДЕ ХАМФРИ ПУРПУР?» — значилось большими буквами через всю первую полосу. Расплывчатое пятно под ним, вероятно, было фотографией, но в зале царил полумрак, поэтому оставалось только гадать. Прищурившись, Петтигрю едва-едва разобрал часть абзаца жирным шрифтом: «...полагает, что сможет оказать содействие в расследовании».
Он все еще был занят этой игрой, как вдруг сообразил, что дознание началось и присяжных уже приводят к присяге. Запинаясь на незнакомых словах, они нестройным хором пообещали, что будут настойчиво дознавать и выносить верные вердикты и так далее до конца освященной веками формулировки, как будто им действительно предстояло совершить что-то полезное.
Вопреки всем традициям коронер оказался тихим молодым человеком со скромными, почти застенчивыми манерами. Голосом, едва слышным дальше первых рядов, он сообщил присяжным, что намерен представить им свидетеля, который опознает покойную, а после перенести разбирательство. Будет ли оно созвано вновь, зависит от результатов расследования. Он вызвал полицейского констебля Меррета.
Выйдя размеренным шагом на середину зала, Меррет поднял Библию и звучным голосом произнес клятву. Потом объявил, что в девять часов сегодня утром явился в морг Королевской больницы графства Маркшир в Маркгемптоне для опознания тела...
— Прошу прошения, господин коронер, могу я сказать пару слов? — прервал происходящее низкий вежливый голос, раздавшийся от входной двери.
Меррет осекся на полуслове, зрители повернулись к входной двери, повисла тишина. Петтигрю, который, как и многие люди, никогда не слышал, но втайне надеялся услышать, как некто неизвестный прерывает бракосочетание в церкви, решил, что сейчас происходит нечто похожее. Оглянувшись, он увидел только толкотню у двери, где вмешавшийся, видимо, старался пробиться вперед.
— Тишина! — приказал коронер с неожиданной хрипотцой. — В случае дальнейших помех я велю очистить зал суда. — Он подал знак Меррету. — Продолжайте.
Но Меррет не продолжил. Стоя у возвышения, он смотрел в зал с выражением полнейшего замешательства на широком честном лице. Он повернулся посовещаться тихонько с коронером, и пока они говорили, тот же голос произнес:
— У меня есть право быть услышанным, и я настаиваю на том, чтобы меня выслушали. Пожалуйста, дайте пройти.
Мгновение спустя к возвышению прошествовал Хамфри Пурпур, чуть помятый после столкновения с приставом у дверей, но полностью владеющий собой. Он был одет в элегантный голубовато-серый костюм, к которому уместно присовокупил черный галстук.
— Господин коронер, — продолжил он, — я должен просить прощения за вмешательство, но разве я не прав, полагая, что обычно опознание на разбирательствах такого рода проводится ближайшим родственником? Я, как супруг покойной, заявляю, что следовало бы вызвать меня, а не этого свидетеля.
Коронер, как с удовлетворением отметил про себя Петтигрю, оказался на высоте.
