Я открыл глаза и уперся взглядом в потолок. Еще несколько деталей можно было поставить на свои места, и я как раз собирался это сделать, когда услышал голоса за дверью.
Они не считали нужным говорить тихо. Двое хвастались, что теперь я готов выложить все начистоту, третий сказал, что это было бы для меня самое лучшее. Спокойный голос, который я сразу узнал.
— Пойду взгляну, а вы подождите здесь.
— Может, пойти с вами, босс? А ну как станет упираться?
— Надо будет, позову.
— Как скажете, босс.
Послышался звук передвигаемых стульев, и через отворившуюся дверь я увидел двоих за столом в тот момент, когда один из них открывал бутылку. Дверь закрылась, и вошедший стал шарить по стене. Не найдя выключателя, он коротко выругался, чиркнул спичкой и посветил перед собой. В комнате не было лампочки, но на стуле стояла свеча в бутылке, и он зажег ее. Потом поставил свечу на пол рядом с кроватью, пододвинул стул и закурил.
Ароматный дымок сигареты защекотал ноздри. Заметив, что я смотрю на багровый огонек, он с улыбкой выпустил струю мне в лицо.
— Привет, Карл, — сказал я вызывающе развязным тоном, но его улыбка ничуть не изменилась.
— Бесславный конец Майка Хаммера, — сказал он. — Надеюсь, ребята хорошо поработали. Они могут добавить, если я разрешу.
— Они поработали на совесть. — Я повернул голову и пристально взглянул на него. — Значит, ты и есть… босс?
На этот раз губы его скривились, улыбка сделалась язвительно-насмешливой.
— Пока еще… не совсем. — Пламя свечи плясало в его глазах сатанинскими огоньками. — Может, завтра стану. Пока я только… местный босс.
— Ты мразь, — сказал я. Мне было трудно говорить. Воздух толчками вырывался сквозь стиснутые зубы. Я закрыл глаза и услышал его смех.
— Ты за нас хорошо побегал, сыскарь. Я слышал, ты случайно наткнулся как раз на то, что мы ищем.
Я промолчал.
— Ты хотел меняться. Где твой товар?
Я позволил себе приоткрыть глаза.
— Сначала отпустите ее.
На его лице опять зазмеилась кривая улыбка.
— Я на нее не меняюсь. Как ни странно, я даже не знаю, где она. Дело в том, что она не в моей компетенции.
Мне стоило огромных усилий сдерживать себя, и я стиснул кулаки, чтобы унять нервную дрожь в руках.
— Я меняюсь на тебя самого. Ты скажешь мне кое-что, или я скажу кое-что ребятам за дверью, и тогда ты сам захочешь говорить.
— Пошел к черту!
Он чуть наклонился ко мне.
— Один из них большой любитель побаловаться ножичком. Может, помнишь, что он сделал с Бергой Торн? — Улыбка на его лице превратилась в уродливую гримасу. — Но это пустяки по сравнению с тем, что он сделает с тобой.
Ребром ладони он чертил линии над моим телом, вкладывая в эти жесты самый мерзкий смысл. Затем он для большей убедительности рубанул меня в пах, и я задохнулся в крике, который перешел в невнятное бормотание. Наверно, Карлу очень хотелось уловить смысл, потому что он наклонился и переспросил:
— Что, что?
Эти слова стали последними словами Карла Эвелло, потому что он наклонился слишком низко, и мои руки сдавили ему горло мертвой хваткой. Не разжимая пальцев, я стащил его со стула и поставил на колени, ни единым звуком не нарушив тишины. Его глаза-буравчики вылезли из орбит, ногти вцепились мне в запястья с дикой яростью, но через несколько секунд он обмяк, голова упала, язык вывалился изо рта. Когда я разжал руки, из горла у него вырвался какой-то хлюпающий звук, потом послышалось слабое шипение воздуха.
Я расположил его на кровати в той же позе, в какой лежал до этого сам. У меня в голове родилась остроумная комбинация, и это продлило ему жизнь ровно на минуту. Я постарался сделать свой голос похожим на голос Карла и сказал через дверь:
— Он раскололся. Теперь можно его убрать.
Ножки стула царапнули по полу, раздался короткий возглас, потом медленные шаркающие шаги приблизились к двери. Он даже не взглянул на меня. Он подошел к кровати, и я услышал щелчок выкидного ножа. Парень был дока, он не заносил руку для удара. Он уперся лезвием в нужное место и резко нажал на рукоятку. Тело Карла выгнулось, по нему пробежала дрожь, и когда я отодвинулся от свечи, парень увидел свою ошибку и понял, что она последняя в его жизни. Я вложил все оставшиеся силы в боковой удар в шею, который перебил ему позвоночник, и он был мертв еще до того, как я опустил его на пол.
Остроумная комбинация, но она еще не закончилась. Я выскочил из двери с криком, которого не мог больше сдерживать, и рванулся к парню, сидевшему за столом. Пока он пытался вытащить хлопушку, я вцепился ему в лицо и сшиб со стула. Пистолет стукнулся об пол и отлетел в сторону. Я прыгнул коленями ему на грудь и выжал из него крик, который оборвался, когда мой кулак свернул ему челюсть. Он больше не тянулся за пистолетом. Он только старался прикрыть лицо руками, но я не мог дать ему такой поблажки, и он видел все, что я с ним делаю, пока голова его с погасшими глазами не стукнулась об пол. Кровь текла у него из носа и ушей, огненно-красная кровь под цвет сжигавшей меня ярости. Я подтащил его к двум другим и усадил в обнимку с напарником, который все еще сжимал в руке нож.
Я вышел на улицу, подставил лицо под холодные капли дождя и стоял до тех пор, пока не погас сжигавший меня огонь. Какие-то частицы жизни, оставленные внутри дома, возвращались ко мне с каждым глотком воздуха. Парень, сидевший в дверях в нескольких шагах от меня, услышал мой смех и пьяно дернул головой. Возможно, его напугало мое лицо, потому что он вздрогнул и захлопал глазами, мутными от дешевого виски, а когда я засмеялся еще громче, он поднялся на ноги и нетвердыми шагами ушел в дом, опасливо оглядываясь на меня.
Я узнал это место. Если вы хоть раз побывали на Второй авеню, вы никогда ее не забудете. Дверь, из которой я вышел, вела на первый этаж пустующего дома с грязным облупившимся фасадом. Когда-то здесь была закусочная, теперь от нее осталась лишь заляпанная витрина с корявой надписью «сдается в аренду». Пивнушка на углу уже закрывалась, и последний посетитель из числа местных забулдыг неуверенно пересек улицу и скрылся за пеленой дождя.
Я шел неторопливой походкой, один из многих, один из неприкаянных, один из тех, кто ищет убежища от дождя. Завернув за угол, я остановился у телефона для вызова полиции, нажал кнопку, услышал ответ и сказал «алло». Мне не пришлось особенно стараться, чтобы сделать свой голос хриплым.
— Слышь, коппер, скажи там своим, чтобы ехали сюда побыстрее. Кто-то орет как резаный в пустом крысятнике за два квартала отсюда.
Им понадобилось всего две минуты. Вой сирены разрезал мокрую мглу, и мимо меня, взметая брызги, промчалась патрульная машина. Их ждет приятное зрелище. Если там и остался один живой, ему все равно не миновать электрического стула.
Я проверил бумажник. Все было на месте, кроме денег. Мелочь, и ту взяли. Мне позарез нужна была монетка, чтобы позвонить, а вокруг ни души, даже попросить не у кого. В конце улицы огни ночного бара бросали желтое пятно света на тротуар. Я постоял секунду около входа, глядя на двух пьяных и парня с тромбоном в футляре, сидевших за стойкой. Теперь мне нечего было терять, поэтому я вошел, позвал бармена и положил перед ним свои часы.
— Мне нужны десять центов. Можете взять в залог мои часы.
— За десять центов? Ты что, парень, чокнулся? Слушай, если тебе нужна чашка кофе, так и скажи.
— Мне не нужен кофе, мне нужно срочно позвонить.
Он ощупал меня глазами сверху донизу, поцокал языком, потом порылся в кармане, бросил на стойку десятицентовик и пододвинул мне часы.
— Видать, ограбили? Иди, звони, парень. Всякое бывает.
Пэта не было дома. Тогда я позвонил ему на работу. Дежурный полисмен сказал, что капитан Чемберс в данный момент отсутствует, но если ему надо что-то передать, он это сделает, как только капитан вернется.
— Послушай, приятель, — сказал я. — У меня срочная информация по тому делу, которое он раскручивает, и если я не смогу связаться с ним прямо сейчас, он будет очень недоволен.
Дежурный с кем-то поговорил, потом сказал мне:
— Мы попробуем связаться с капитаном по радио. Как вам позвонить?
Я посмотрел на диск, сообщил ему номер телефона и сказал, что буду ждать. Когда я повесил трубку, бармен по-приятельски улыбнулся мне и кивнул на стойку, где стояла дымящаяся чашка кофе, а рядом лежала открытая пачка сигарет.
Кофе был очень кстати. Наверно, мой желудок не принял бы ничего другого, но кофе улегся в него, как миллион долларов в руку. Он унял дрожь в ногах и боль в теле.
Я закурил, расслабился и взглянул в окно. На улице хлестал дождь, стекла дребезжали под порывами ветра. В распахнувшуюся дверь ворвалась сырая струя воздуха, и в бар вошел еще один музыкант со скрипкой под плащом. Он устало опустился на стул и заказал кофе. Где-то вдалеке взвыла сирена, минуту спустя другая, потом наперерез умирающему эху понеслись еще два сигнала — далекие голоса, спешащие к больному месту на распростертом теле огромного города.
