Изабель Д'Онэ засмеялась, оперлась о стол белыми изящными локотками и с притворной застенчивостью посмотрела через стол.
– Разве ты не понимаешь, дорогой? – улыбнулась она. – Это я им нужна. Я виновна. Да, правда! Я убила Жерома. Вот почему его здесь нет…
Ее слова разрядили напряжение. То ли коктейль ударил ей в голову, то ли она нарочно решила развеселить нас, не знаю. Во всяком случае, все засмеялись и тотчас принялись болтать. Левассер, сверкнув белыми зубами, с поднятой рукой поклялся, что он совершил все убийства и совсем недавно сбросил Жерома Д'Онэ с зубчатой стены, потому что у него на то была веская причина. Герцогиня сказала, что всегда это подозревала, и обратилась ко мне за подтверждением. Кресло Д'Онэ оставалось пустым и наводило на мысли. Все сочли это лишь удачной шуткой. Великие финансовые властелины не умирают, как и архангелы…
Подали суп. Bisque d'ecrevisse[12] – бесподобное блюдо, если вы можете его есть. Глядя на пустое кресло, мне сложно было это делать. Запивали еду вином «Монтраше» 1915 года. Обед стал зрелищем ливрейных лакеев, которые изящно, как коты, наклоняли сверкающие бутылки через плечи людей, сидящих за столом. Тонкий запах блюд смешивался с запахом сандалового дерева и маков. Мы погружались в него медленно и сладострастно, как в теплую ванну. Я все меньше и меньше боялся, что банкир займет свободное кресло. Д'Онэ будет оставаться «накрытым» в высоком холле этого высокого дома.
Лязг посуды становился все громче. Подали рыбу, палтус по-дижонски, с отличным сотерном. Салли Рейн, в веселеньком зеленом платье, с оживленными глазами, развлекала меня выдумками об особенностях любви с осьминогом. До меня доносились лишь обрывки разговоров: «…я имею в виду, Левассер, черт возьми, что люблю мелодичные песни! Например, «Мэри из Арджайла»…», «…и прекрасный голубой Дунай», «…Изабель, отправимся по прекрасному голубому Дунаю…», «…может быть, вы помолчите, Маршалл?», «…ах, но, мадемуазель Элисон, вам бы не понравилось, если бы все время играли одну ноту! Вы бы сошли с ума. Так зачем же играть две или три ноты снова и снова?»
Вдруг, внезапно, произошел взрыв. Кто-то постучал по стеклу (по-моему, Галливан), и во время неожиданной паузы заговорила Салли Рейн.
– Есть! – вскричала она, щелкнув пальцами. – Слушайте, все! Я только что пришла к… решению. Все дело в пятерке!
– Хваленая женская интуиция! – воскликнул Левассер…
– Нет, правда! Мы обвиняли друг друга, но виноват всегда тот, кого подозреваешь меньше всех! Это барон фон Арнхайм! Он устроил этот обед для того, чтобы за десертом встать и признаться…
Начался гвалт. Все пребывали в шоке, словно от какого-то святотатства. В этой кутерьме я перевел взгляд с пустого кресла на фон Арнхайма. Он сидел подперев рукой подбородок и слегка прищурившись.
– Кроме того, – продолжала Салли, – где этот забавный мистер Д'Онэ? В последний раз я видела его с бароном фон Арнхаймом! Вот!
Очевидно, она хотела пошутить, но смех внезапно прекратился. Все, пусть и изрядно разогретые вином, заметили, что разговор о нем слишком затянулся. Громкий, пронзительный голос Салли еще звучал в наших ушах, когда я поймал ее за руку и выпалил: «Тише!» Но вышло только хуже. Пустое кресло приобрело необъятные размеры. В полной тишине я увидел, как Изабель Д'Онэ неотрывно смотрит на Салли. И тут голос подвыпившего Данстена напомнил звук камня, падающего в пруд. Он резко подался вперед через стол и показал пальцем на бритую голову фон Арнхайма.
– Когда, – твердо спросил он, – вы в последний раз стриглись?
Кто-то истерически захихикал, но тотчас умолк. Изабель Д'Онэ вскрикнула: «Пожалуйста!» – но Данстен оттолкнул ее руку.
– Я хочу знать, – твердо продолжал он, – потому что в тот вечер, когда было совершено убийство, я был на этом берегу реки. Вот так! – Он просиял. – Я видел, как кто-то поднялся из земли, понимаете? Прямо из земли – брр! – и что-то вытащил. Думаю, это было тело. Никогда раньше об этом не думал. Только сейчас вспомнил…
Данстен постучал костяшками пальцев по голове. Изабель Д'Онэ тяжело задышала.
– А теперь, – продолжал юноша, – я вспомнил еще одну вещь. Я бы с самого начала мог вам сказать, что убийство совершил не тот, кто жил в доме Элисона. Человек, поднявшийся из земли… не мог быть… из числа присутствующих… у него…
Жутковатую тишину впервые нарушил Банколен. Он спросил:
– Почему?
Данстен встал и с сияющей улыбкой оглядел всех, сидящих за столом.
– Потому что, – торжествующе произнес он, – у этого человека были рыжие волосы!
Глава 17. «…Убийцу мы увидим еще до кофе»
Фон Арнхайм вскочил. Даже после этого сенсационного сообщения он все равно владел ситуацией – маленькая, гибкая фигурка с выдвинутой вперед головой и зелеными глазами, гневно озирающими стол.
– Да, – отчетливо произнес он, – убийство совершил человек с рыжими волосами! Его совершил фокусник Малеже!
По нашему кружку пронесся какой-то сверхъестественный звук. Но не вздох или стон. Казалось, одним движением плеча рассеялось полдюжины тайных черных страхов. Салли Рейн толкнула свой бокал, и он звонко лязгнул о ее тарелку. Тогда я с любопытством посмотрел на Левассера. Он был бледен. Я чувствовал: он так боялся обвинения, что до сих пор не мог успокоиться. От шока оправился только фон Арнхайм. Он стоял прямо, опираясь пальцами о стол. Его гипнотический голос не позволял нам даже головы поднять.
– Я хочу, чтобы вы посидели спокойно, – вещал он, – и не перебивали меня, пока я не закончу. Я собрал вас для того, чтобы показать вам кое-что… что в конце концов появится. Мой французский друг, очень умный джентльмен, который тем не менее иногда позволяет ввести себя в заблуждение, по сути является причиной этого обеда. Я уважаю месье Банколена и знаю, что он уважает меня. Но когда-то, когда мы были вовлечены в гораздо более далекоидущие дуэли, чем эта мелочь, он сделал замечание, которое я не забыл…
Он посмотрел на Банколена. Лицо француза оставалось совершенно бесстрастным, а его глаза неотрывно смотрели в тень за моим плечом. Сатана на суде – ни дать ни взять.
– Он сказал мне, – продолжал фон Арнхайм, – «Мой друг, вы талантливы. Но из вас в конечном счете ничего не получится, потому что у вас нет воображения». Я никогда не забывал об этом замечании. Сейчас я о нем вспомнил, потому что его замечание и есть решение нашей головоломки.
Фон Арнхайм хлопнул кулаком по столу.
– Ход всей жизни, успеха или безумия может определиться каким-нибудь небрежным замечанием о чьем-то недостатке. И это замечание источает яд еще долго после того, как человек, сделавший его, о нем забыл. Мальчики в военной школе безжалостно смеются над пугалом-корсиканцем и тем самым куют бессмертие Бонапарту. Мы смеемся над заиками, и таким образом рождаются Демосфены. Люди делают это из-за щемящего страха перед тем, что насмешки справедливы. Двадцать лет назад фокусник по имени Малеже вошел в гардеробную театра, в котором с триумфом выступал Майрон Элисон. Он сказал Элисону, что тот никогда не будет актером. Между ними шла непрекращающаяся, страшная борьба, и Элисона в глубине души всегда мучили кошмары…
Фон Арнхайм чуть заметно шевельнул рукой.
– Мне нет необходимости посвящать вас в подробности. Но у Элисона уже была веская причина ненавидеть Малеже. Малеже, всегда такой успешный, обманным путем захватил его алмазы, стоившие целого состояния, точно так же, как проделал это с Жеромом Д'Онэ. В деле, которое я сегодня получил из Берлина, рассказана вся эта история. Я не стану сейчас утомлять вас ею. Но не потеря денег свела Майрона с ума. Это всего лишь насмешка судьбы. Д'Онэ был практичен. Малеже обманул его, а доказательств не было. Следовательно, они должны вернуть свои деньги сами. Так хладнокровный и рассудительный Д'Онэ и невероятно мечтательный Элисон задумали убийство. И я это знаю, поскольку… у меня нет воображения!
Я не смотрел на остальных, потому что слишком пристально вглядывался в бледное, мрачное, волевое лицо фон Арнхайма. За его спиной сверкали огромные пурпурные окна, обрамленные бежевыми шторами, отражая свет свечей в люстрах. Он повысил голос:
– Они задумали самое хитроумное, поистине дьявольское убийство. Это было гениально. План удовлетворял как холодный рассудок Д'Онэ, так и нездоровую любовь Элисона к театральным эффектам. Поскольку у меня нет воображения, меня неожиданно осенило, я понял, каков был этот план. Обстоятельства вам известны. Малеже ехал в поезде один. Кондуктор клянется, что рядом с ним никого не было. Он исчез, а позже его тело нашли в реке. Это мог быть несчастный случай, это могло быть самоубийством, но ни при каких обстоятельствах это не могло быть убийством. И все же это было убийство! За несколько ночей до смерти Малеже его друзья подстроили ловушку в его собственном замке «Мертвая голова». Он жил уединенно, свои путешествия обставлял таинственностью. У него были странности, поэтому ни один его поступок, даже самый непонятный, никогда не ставился под вопрос даже его слугами. Его заманили в ловушку и связали в одном из бесчисленных потайных мест, которые он сам построил в своем замке. У него отобрали кольца, часы, брелоки, даже кольцо-талисман, с которым он никогда не расставался. Его образ жизни, его таинственность позволили им держать его узником в собственном доме. Теперь вы понимаете, кто был тот человек, который тогда сел на поезд? Вы понимаете, кто когда-то дьявольски талантливо сыграл роль Малеже?..
