– Думаю, это было именно любопытство, что привело сюда бабушку. Мама, мне кажется, приехала с нею, чтобы сделать этот визит менее… ужасным. – Она стояла, глядя на него через стол с этим вставшим на дыбы бронзовым львом. – Я же приехала, потому что узнала от леди Веспасии Камминг-Гульд и мистера Сомерсета Карлайла, что миссис Шоу была замечательной женщиной, которая отдавала много времени и сил борьбе против власти хозяев трущоб, и что она стремилась изменить законы, чтобы заставить их стать более открытыми и доступными для проверок.
Они стояли едва ли в ярде друг от друга, и Шарлотта чувствовала, как он напряжен и внимателен.
– Мистер Карлайл сказал, что она необычайно упорно занималась этой проблемой, с полной самоотдачей, – продолжала она. – При этом не стремилась добиться общественного признания и взялась за это вовсе не с целью лишь найти себе какое-то занятие, – просто ей было не все равно. Я считаю, что смерть такой женщины не должна пройти незамеченной и нераскрытой и что те, кто ее убил во имя защиты и сокрытия собственных гнусных доходов, должны быть выявлены. И, возможно, подобный скандал мог бы даже помочь решить проблему, которой она занималась. Но ваши тетушки утверждают, что она ничем подобным не занималась. Стало быть, я, вероятно, имела в виду совсем другую Клеменси Шоу.
– Нет, не так. – Теперь его голос звучал спокойно, и он наконец сдвинулся с места, чуть отвернувшись от нее к камину. – Она не считала необходимым сообщать кому-то, чем занимается. У нее были на это причины.
– Но вы-то знали?
– О да. Мне она доверяла. Мы были… – Шоу помолчал немного, тщательно подбирая нужное слово, – друзьями… с давних пор.
Шарлотта удивилась, что доктор выбрал именно этот термин. Неужели он хотел сказать, что они были не просто любовниками? Или, может быть, чем-то менее значительным? Или и тем, и другим?
Шоу снова повернулся к ней и взглянул прямо ей в глаза, уже не стараясь скрыть ни свое горе и печаль, ни их причины. И она решила, что он хотел сказать именно «друзьями», и ничего более.
– Она была замечательная женщина. – Он повторил ее собственные слова. – Я ею всегда восхищался, я обожал ее. В ней таилась огромная внутренняя сила и мужество. Она умела многое видеть и понимать. И смотреть на это открытыми глазами, что могло бы сломать большинство других людей. – Он вздохнул и медленно выдохнул. – Теперь это какое-то ужасно пустое место, там, где она раньше была. И вместе с нею ушли радость и доброта.
Шарлотте хотелось шагнуть вперед и прикоснуться к нему, обнять его, выразить ему свое сочувствие самым непосредственным образом. Но такой жест был бы слишком дерзким, слишком навязчиво-интимным, особенно между мужчиной и женщиной, которые только что познакомились. Все, что она могла сейчас предпринять, это стоять на месте и повторять слова, которые мог бы произнести любой.
– Мне очень жаль, правда очень жаль.
Шоу широко развел руками и снова начал расхаживать взад-вперед. Он не стал ее благодарить; подобные банальности можно было считать чем-то само собой разумеющимся.
– Буду очень рад, если вам удастся что-то разузнать. – Автоматическим движением он поправил тяжелую портьеру, расправив складку, потом повернулся лицом к ней. – Если я могу чем-то помочь, скажите как – и я сделаю все, что в моих силах.
– Хорошо, скажу.
Улыбка на мгновение снова появилась у него на лице, добрая и теплая.
– Спасибо. А теперь давайте вернемся в гостиную. Джозайя и тетушки, несомненно, были страшно скандализированы. Или, может быть, вы хотели еще о чем-то спросить?
– Нет, вовсе нет. Я просто хотела выяснить, не ошиблась ли я в своих предположениях, не существовало ли двух женщин с одинаковыми именами.
– Ну, тогда мы можем покинуть соблазнительный приют и покой библиотеки епископа. – Он огляделся вокруг с унылой улыбкой на губах. – И вернуться в гостиную, в достойное и приличное окружение. А вообще-то, миссис Питт, нам следовало бы удалиться для этой беседы в оранжерею. У них тут великолепная оранжерея, там полно кованых железных подставок с пальмами и папоротниками, цветы в горшках. Это дало бы им еще больше поводов чувствовать себя шокированными.
Она с новым интересом посмотрела на него.
– Вам нравится их шокировать, не правда ли?
Выражение его лица являло собой смесь нетерпения и жалости.
– Я врач, миссис Питт. Я вижу очень много страданий. И меня бесит, когда человек из-за ханжества и чьих-то праздных и больных фантазий испытывает боль, которой можно было избежать. Эти бездельники не способны ни на что хорошее, умеют разве только недобро отзываться обо всем новом; они причиняют людям боль, которой вообще не должно быть. Да, я ненавижу идиотские претензии и притворство и отметаю их везде, где могу.
– А что вашим тетушкам известно о вашей реальной работе?
– Ничего, – признался Шоу, снова печально улыбаясь. – Они выросли здесь. Ни одна из них никогда не покидала этот дом, разве что выезжала куда-то с официальным визитом или чтобы присутствовать на каком-нибудь подходящем мероприятии или на заседании какого-нибудь благотворительного комитета, члены которого никогда не видят, не замечают предмета своих забот и усилий. Старый епископ после смерти жены держал их здесь; Селесте полагалось писать для него письма, читать ему, выискивать ссылки и цитаты для его проповедей и лекций и составлять компанию, когда ему хотелось поговорить. Еще она играет на рояле – громко, когда не в духе, и довольно скверно, – но он в этом не разбирался. Ему нравилась сама идея слушать музыку, а воплощение этой идеи его ничуть не интересовало.
Даже уже стоя в дверях, он не мог скрыть свою мощную внутреннюю энергию, под ее воздействием он никак не мог устоять на одном месте.
– Анжелина должна была следить за домом и заботиться обо всех его потребностях, а еще она почитывала дешевые романтические книжонки, эти, что в коричневых бумажных переплетах, но только когда никто ее не видел. Экономки у них никогда не было. Епископ считал, что истинное призвание и место женщины – содержать дом для мужчины и превратить его в сущий рай, обитель мира и безопасности. – Он помахал руками, сильными и красивыми. – Дом, защищенный от всех зол и от грязи внешнего мира с его вульгарностью и жадностью. И Анжелина именно этим и занималась – всю свою жизнь. Полагаю, вряд ли следует ее винить за то, что она ничего другого не знает. Мне очень жаль, но ее невежество, ее иной раз откровенная глупость – все это не ее вина.
– У них, вероятно, были поклонники? – спросила Шарлотта, не подумав.
– Конечно. Но он быстренько с ними разделался, выпроводил всех и постарался, чтобы чувство долга у его дочерей возобладало надо всем остальным.
Перед Шарлоттой раскрылся целый мир разочарований и семейных неурядиц, подавленных и затоптанных страстей, навсегда погребенных под лавиной благочестивых слов и под неодолимым давлением невежества, страха и чувства вины, когда в конечном итоге надо всем возобладал долг. Чем бы ни занимались сестры Уорлингэм, чтобы занять ум и как-то оправдать бесплодные годы своей жизни, их следовало пожалеть, а не винить в этом их самих.
– Не думаю, что следует особо винить и самого епископа, – сказала она с едва заметной улыбкой. – Хотя, полагаю, он был ничуть не хуже многих других. Это не единственные дочери, чья жизнь прошла именно так – при папе или при маме. Я лично знаю нескольких подобных.
– Я тоже, – согласно кивнул Шоу.
Возможно, этот разговор пошел бы и дальше, если бы в дверях гостиной по другую сторону холла не появились Кэролайн и бабушка и не увидели их.
– Ага, вот и хорошо, – тут же сказала Кэролайн. – Мы тоже готовы уезжать. Мы как раз попрощались с сестрами Уорлингэм. Мистер и миссис Хэтч уже уехали. – Она посмотрела на Шоу. – Мы хотели бы еще раз выразить вам, доктор Шоу, свои соболезнования и извиниться за свой приезд и вмешательство в ваши семейные дела. Вы были очень любезны. Идем, Шарлотта.
– Всего хорошего, доктор Шоу. – Шарлотта протянула ему руку, и он немедленно взял ее в свою и не отпускал, пока она не почувствовала сквозь перчатку тепло его ладони.
– Спасибо, что приехали, миссис Питт. С нетерпением жду новой встречи с вами. Доброго вам дня.
– Вероятно, мне следовало бы… – Она посмотрела в сторону двери в гостиную.
– Вздор, – резко бросила бабушка. – Мы уже сказали все, что было нужно. Пора уезжать. – И она вышла через парадную дверь, открытую для нее лакеем; горничная, по всей вероятности, была занята на кухне.
– Ну? – требовательным тоном осведомилась бабушка, когда они сели в карету.
– Прошу прощения? – Шарлотта притворилась, что не понимает вопроса.
– О чем ты спрашивала Шоу и что он тебе ответил? – нетерпеливо спросила бабушка. – Не притворяйся глупой. Может, ты неуклюжа и, несомненно, тебе здорово не хватает тонкости и изысканности, но мозги-то у тебя с рождения имеются. Что он тебе рассказал?
