– Пуаро может умереть, – прошептал я. – Но его дух жив. Я закончу его работу! Смерть Большой Четверке!
А потом я упал на спину и потерял сознание.
Даже теперь мне трудно писать о тех мартовских днях.
Пуаро – уникальный, неподражаемый Эркюль Пуаро – мертв! Это была воистину дьявольская идея – соединить заряд взрывчатки со спичечным коробком, который, без сомнения, привлек бы его взгляд, и Пуаро поспешил бы положить вещицу на место… и таким образом вызвал бы взрыв. Но так уж случилось, что катастрофу вызвал я и мучился теперь бесплодным раскаянием. Как и сказал доктор Риджвэй, я лишь чудом не погиб, получив только легкую контузию.
Хотя мне и казалось, что я очнулся почти сразу же после взрыва, на самом деле прошло больше двадцати четырех часов, прежде чем я вернулся к жизни. И только к вечеру следующего дня я смог с трудом дойти на подгибающихся ногах до соседней комнаты и горестно взглянуть на простой сосновый гроб, содержавший в себе останки одного из самых замечательных людей, каких когда-либо знал этот мир.
С того самого момента, как ко мне вернулось сознание, я думал об одном: отомстить за смерть Пуаро, начать безжалостную охоту на Большую Четверку.
Я был уверен, что доктор Риджвэй придерживается той же идеи, однако, к моему удивлению, добрый целитель оказался куда как равнодушен к ней.
– Возвращайтесь в Южную Америку, – таков был его совет, повторяемый при каждом удобном случае. Я спросил, почему он считает попытку мести бессмысленной. И со всей присущей ему вежливостью и мягкостью доктор пояснил: если уж Пуаро, неподражаемый, великий Пуаро потерпел неудачу, что может сделать обычный человек вроде меня?
Но я стоял на своем. Если оставить в стороне вопрос о том, обладал ли я достаточной квалификацией для подобного дела (и между прочим, замечу, что я далеко не полностью был согласен с его точкой зрения по этому поводу), я, в конце-то концов, так долго работал с Пуаро, что полностью постиг его методы и чувствовал себя способным продолжить расследование с того места, на котором остановился Пуаро; и вообще для меня это стало вопросом чести. Моего друга подло убили. Мог ли я спокойно вернуться в Южную Америку, не сделав хотя бы попытки поставить убийц перед судом?
Я объяснил все это и многое другое доктору Риджвэю, который выслушал меня с полным вниманием.
– И тем не менее, – сказал он, когда я умолк, – мой совет остается прежним. Я искренне убежден, что и сам мсье Пуаро, будь он здесь, настаивал бы на вашем возвращении. И я умоляю вас, Гастингс, – умоляю его именем – оставить эти безумные идеи и вернуться на ваше ранчо.
На это можно было ответить лишь одним-единственным образом, и он, печально покачав головой, не добавил больше ни слова.
Прошел месяц, прежде чем я окончательно встал на ноги. К концу апреля я добился встречи с министром внутренних дел.
Поведение мистера Кроутера весьма напоминало поведение доктора Риджвэя. Министр отнесся к моим замыслам отрицательно и в то же время старался меня утешить. Вместо того чтобы поблагодарить меня за предложенную помощь в расследовании, он твердо отказался от моих услуг. Бумаги, переданные ему на хранение моим другом, оставались у него, и министр заверил меня, что он предпринимает все необходимые меры, чтобы справиться с надвигающейся угрозой.
И этим мне поневоле пришлось удовлетвориться. Мистер Кроутер закончил встречу настоятельным требованием: он хотел, чтобы я вернулся в Южную Америку. В целом я счел наш разговор совершенно непродуктивным.
Думаю, мне следовало бы описать похороны Пуаро. Это была торжественная и трогательная церемония, а количество присланных венков оказалось просто невообразимым. Цветы прислали и люди высшего общества, и бедняки, и вся страна, приютившая моего друга-бельгийца, скорбела вместе со мной. Я же, стоя на краю могилы, искренне страдал, вспоминая различные приключения и все те счастливые дни, которые мы провели вместе с Пуаро.
К началу мая у меня был готов план кампании. Я понял, что не могу сделать ничего лучше, кроме как следовать схеме Пуаро и продолжать сбор информации о Клоде Дарреле. Поэтому я дал объявление в несколько утренних газет. И вот как-то раз, сидя в маленьком ресторанчике в Сохо, я просматривал газеты, ища отклик на свой призыв, и вдруг увидел небольшую заметку, повергшую меня в ужас.
В ней очень коротко сообщалось о таинственном исчезновении мистера Джона Инглза с борта парохода «Шанхай» вскоре после его выхода из марсельского порта. Хотя погода была отличной, высказывалось предположение, что данный джентльмен каким-то образом упал за борт. В конце заметки упоминалось, что мистер Инглз долгое время служил в Китае и имел немалые заслуги.
Новость была весьма неприятной. Я увидел в смерти мистера Инглза зловещий знак. Ни на одно мгновение я не поверил в предположение о несчастном случае. Инглз был убит, и его смерть лишь доказывала могущество проклятой Большой Четверки.
Пока я сидел там, ошеломленный новым ударом, и так и эдак обдумывая происшедшее, я вдруг обратил внимание на поразительное поведение человека, сидевшего напротив меня. До этого мгновения я не обращал на него внимания. Это был худощавый темноволосый мужчина средних лет, с болезненным цветом лица, с небольшой остроконечной бородкой. Он сел за мой стол так тихо, что я почти не заметил его появления.
Но то, что он сделал теперь, было странно, чтобы не сказать больше. Наклонившись вперед, он намеренно насыпал соль на мою тарелку – четырьмя маленькими кучками по краю.
– Извините меня, – произнес он унылым голосом, – но предложить незнакомцу соль означает развеять его печали, так говорят в некоторых странах. Конечно, может оказаться, что это бессмысленно. Но я надеюсь, что это не так. Я надеюсь, вы будете рассудительны.
Потом он с многозначительным видом повторил операцию с солью, на этот раз насыпав ее на свою тарелку. Символ 4 был настолько ясен, что об ошибке и речи не шло. Я внимательно всмотрелся в незнакомца. Он ничем не напоминал ни молодого Темплтона, ни лакея Джеймса, ни других сыгранных им персонажей – и все же я ничуть не сомневался, что передо мной сам устрашающий Номер Четвертый. Лишь в его голосе мне послышалось нечто напоминающее незнакомца в плотно застегнутом пальто, посетившего нас с Пуаро в Париже.
Я огляделся по сторонам, не зная, что делать. Прочитав мои мысли, Номер Четвертый улыбнулся и мягко покачал головой.
– Я бы вам этого не советовал, – заметил он. – Помните, что случилось из-за ваших необдуманных действий в Париже? Позвольте заверить вас, что у меня всегда наготове путь к отступлению. Ваши идеи всегда несколько простоваты, капитан Гастингс, если можно так сказать.
– Вы дьявол! – воскликнул я, задыхаясь от гнева. – Вы чертово отродье!
– Пылко… как всегда, пылко. Ваш уже оплаканный друг сказал бы сейчас, что человек, сохраняющий спокойствие, всегда имеет большое преимущество.
– И вы еще осмеливаетесь упоминать его! – закричал я. – Вы, убивший его так подло! И вы явились сюда…
Он перебил меня:
– Я пришел сюда с целями абсолютно мирными. Чтобы посоветовать вам вернуться в Южную Америку. Если вы уедете, дело на том и кончится – в том, что касается Большой Четверки. Вас и ваших близких больше никогда не потревожат. Даю вам слово.
Я презрительно расхохотался.
– А если я откажусь повиноваться вашему наглому приказу?
– Едва ли это можно назвать приказом. Это скорее… ну скажем, предостережение. – В его тоне прозвучала холодная угроза. – Первое предупреждение, – пояснил он уже мягко. – Вы проявите настоящую мудрость, если не пренебрежете им.
И тут же, прежде чем я успел заметить его намерение, он встал и быстро скользнул к выходу. В следующую секунду я уже вскочил и бросился за ним, но, к несчастью, не сумел разминуться с необычайно толстым человеком, загородившим проход между моим столом и соседним. К тому времени, когда я наконец проскочил мимо, преследуемый уже проходил сквозь двери, и тут, как назло, передо мной возникло новое препятствие в виде официанта с огромным подносом, полным тарелок, – он налетел на меня совершенно неожиданно. В общем, когда я добрался до выхода, я не обнаружил и следа человека с темной бородкой.
Официант рассыпался в извинениях, толстяк безмятежно уселся за стол и принялся заказывать ленч – ничто не указывало на то, что кто-то из них действовал целенаправленно. Все выглядело как случайность. И тем не менее у меня сложилось другое мнение. Я слишком хорошо знал, что агенты Большой Четверки вездесущи.
Нечего и говорить, что я не обратил ни малейшего внимания на их предупреждение. Я должен был или победить, или погибнуть. На свои объявления я получил всего два ответа. И ни один из них не содержал в себе хоть сколько-нибудь ценной информации. Оба сообщения пришли от актеров, в то или иное время игравших на сцене вместе с Клодом Даррелом. Но эти люди не были знакомы с Даррелом достаточно близко и не могли пролить света на его происхождение или нынешнее местопребывание.
