Догерти направил указательный палец на Шермана и спросил Лилю:
— Что он здесь делает?
Но девушка была так ошеломлена неожиданной помощью, что едва могла говорить.
— Не знаю, — заикаясь, ответила она. — То есть я хочу сказать, теперь, когда вы пришли, это не имеет значения. Только, пожалуйста, отошлите его прочь — немедленно!
Потом, перехватив взгляд Догерти, она взяла его за руку:
— Нет, не надо! Не причиняйте ему никакого вреда! Просто отошлите его прочь!
Но бывший боксер осторожно высвободил свою руку.
— Вреда — ему? О нет. Я совершенно не хочу ему вредить. Всего лишь пожму руку. Правда, я настолько рад нашей с ним встрече, что это может получиться у меня немного грубовато.
Его тон был очень резким, в голосе скрежетало железо, а саркастические нотки делали его еще более угрожающим. Догерти двинулся на Шермана, который прижался спиной к окну и сжал кулаки, оскалив зубы от страха. Лиля, увидев его таким, окаменела от ужаса.
Катастрофу предотвратил Дюмэн. Догерти уже был всего в трех шагах от окна, когда почувствовал, что француз схватил его за руку. Он попытался вырваться. Но Дюмэн только усилил хватку.
— О, Том! Мой боже! Взгляни на нее! Она будет кричать, ей станет ошень плохо! Ты не можешь убивать этот негодяй в присутствии мадемуазель. Это не называть вежливость. Ну! Ты большой больван!
— Ты что, хочешь сказать, что я должен позволить ему уйти? — возмутился удивленный Догерти.
— Сейчас — да. Мы будем убивать его позже. Ну — посмотри на нее!
Лиля тоже подала голос:
— Пожалуйста, мистер Догерти, только отошлите его прочь. Думаю, он больше не будет меня беспокоить.
Догерти вздохнул. Это было выше его понимания.
Если этот человечишка здесь — почему бы не сделать с ним то, что он заслуживает?
Однако он почувствовал, что должен пойти навстречу пожеланиям леди. Возможно, хотя бы для отвода глаз.
Но что-либо сказать он был не в силах, только шагнул в сторону, дав тем самым понять, что против своей воли повинуется желанию большинства.
Шерман сделал попытку с достоинством удалиться.
Но его шаги, когда он пересекал комнату, были слишком торопливыми, а на лестничной площадке он сорвался на бег. Бедняга даже забыл свою шляпу и перчатки. Дюмэн увидел их на столе и бросил ему вслед.
После этого Лиля рухнула в кресло и разразилась слезами.
Это произвело на Дюмэна и Догерти более сильное впечатление, чем присутствие сразу дюжины Шерманов. Маленький француз стал озираться по сторонам, словно в поисках выхода, наконец уставился на вазу, стоявшую на полке, и неотрывно с минуту на нее смотрел.
Бывший боксер вдруг закашлялся и пошел закрывать дверь, захлопнув ее с такой силой, что затрясся весь дом. Они избегали смотреть друг другу в глаза и повернулись спинами к Лиле.
Догерти сколько было сил наблюдал, как Дюмэн изучает вазу на полке, и потом взорвался:
— Ты, болван, тебе что, больше делать нечего?
Тут Лиля улыбнулась сквозь слезы, и Дюмэн, повернувшись, посмотрел на нее и с облегчением вздохнул.
— Это я совсем глупая, — промолвила Лиля, вытирая глаза платком, — но ничего не могу с собой поделать. О, я так рада, что вы пришли! Благодарю вас, благодарю от всего сердца. А почему он, мистер Догерти, так вас испугался?
— Хм! Он боится всех на свете, включая самого себя.
Что он здесь делал?
Лиля потупилась и залилась краской:
— Он… он хотел, чтобы я кое-что сделала. Было бы нехорошо вам об этом говорить. Надеюсь, я его больше никогда не увижу. Он меня напугал. Я так рада, что вы пришли!
Потом она забыла о своем смущении, спохватившись, что не предложила гостям присесть, извинилась и указала им на кресла. Они повиновались: Дюмэн с изяществом, Догерти немного неуклюже.
Наступила тишина. Каждый из мужчин ждал, что первым заговорит другой, а Лиля смотрела на них по очереди. Наконец она сказала:
— Вы пришли из отеля?
— Да, — тут же ответили они.
Снова наступила тишина. Догерти беспокойно заерзал в кресле. Дюмэн теребил свои усы. Лиля думала, что бы такое сказать, но обнаружила, что у нее словно язык прилип к нёбу от смущения.
Наконец Догерти набрался сил и прервал затянувшееся молчание:
— Думаю, вы хотите узнать, зачем мы сюда пришли?
Лиля качнула головой в знак того, что готова слушать.
— Ну, мы увидели, что вас нет в отеле, и подумали, что, возможно, вы дома, и поэтому пришли навестить.
— Мы подумаль не есть ли вы больная.
— Вы очень добры, — промолвила Лиля.
— И, — продолжил Догерти, делая глотательные движения и с трудом выдавливая из себя слова, — мы хотели поговорить насчет Ноултона.
Лиля посмотрела на боксера широко открытыми глазами, а Дюмэн одобрительно и ободряюще ему кивнул.
— Понимаете, мы вчера вечером видели Шермана, и он нам все рассказал. Я не хочу, чтобы вы думали, что мы имеем к этому какое-то отношение. Мы никогда никого не закладываем, кто бы он ни был.
— Я и не думала, что вы на это способны, — заверила его Лиля.
— Но, — продолжил Догерти, уже полностью взявший себя в руки, — нам не жаль, что Шерман это сделал. Мы рады, что он убрался туда, откуда больше не сможет пакостить. Нам не нравится способ, но…
— А мистер Шерман ничего не говорил… обо мне? — прервала его Лиля.
Бывший боксер отвел взгляд.
— Да, — кивнул он. — Мы все знаем.
— Тогда зачем же вы пришли…
— Вот это я и собираюсь вам сказать. Именно поэтому я начал издалека. Хочу, чтобы вы поняли, что мы ничего не имеем против Ноултона. Теперь бесполезно копаться в прошлом. Нам нет никакого дела до того, что он натворил. Мы даже не хотим сказать что-то вроде: «Мы же вас предупреждали». Мы только хотим вам помочь. Ноултон арестован, и о нем сейчас беспокоиться бесполезно, но, исходя из того, что вчера вечером наговорил Шерман, мы боимся, что вас к этому делу тоже притянут и у вас будут неприятности, а мы хотим, чтобы вы знали, что мы сделаем все, чтобы помочь вам этого избежать. Вот примерно это я хотел сказать.
Лиля подалась вперед в своем кресле:
— Но вы сказали «ничего не имеем против Ноултона»?
Догерти твердо это подтвердил, а Дюмэн энергично кивнул.
— Тогда… тогда я вас благодарю, — тихо произнесла Лиля.
Тон ее голоса заставил бывшего боксера быстро на нее взглянуть.
— Вы имеете в виду…
Лиля поднялась. В ее глазах были слезы, а пальцы она сцепила так сильно, что костяшки покрылись красными и белыми пятнышками. Ее голос был спокойным и приглушенным, но его тональность говорила о том, что слова исходили из самого ее сердца.
— Я имела в виду, что нам бесполезно дальше разговаривать, мистер Догерти. Я — глубоко несчастная женщина. А теперь я вас немного обижу — понимаю это, но ничего не могу поделать. Я не могу воспользоваться вашей помощью, потому что никогда не предам мистера Ноултона.
Догерти выругался, тут же вскочил и начал извиняться, а Дюмэн испуганно на него смотрел.
Лиля на все это не обратила никакого внимания.
— Понимаете — не могу. О, не расценивайте это как неблагодарность. Я знаю, как добры вы были, но вы не знаете о нем всего того, что знаю я. И я не могу оставить его в беде — не могу думать о нем так, как вы… — Она попыталась улыбнуться. — Потому что я собираюсь стать его женой.
— Мой бог! — выпалил Дюмэн.
Догерти лишился дара речи.
— Да, — сказала Лиля, и в ее голосе звучала гордость, — мы должны пожениться. Теперь вы все знаете, и мне… то есть нам, не приходится рассчитывать на вашу помощь. Прошу прощения, потому что я очень хорошо к вам отношусь, но вы бы никогда не поняли…
Она замолчала. Бывший боксер и маленький француз одновременно тяжело вздохнули. Они посмотрели друг на друга, и каждый прочитал в глазах приятеля свои собственные мысли. Француз многозначительно кивнул, Догерти повернулся к Лиле и сказал:
— Мы ведь ваши друзья, мисс Уильямс, не так ли?
Она удивленно кивнула.
— Старые добрые друзья?
— Да.
— Тогда я хочу задать вам один вопрос. Если не хотите, можете не отвечать. Возможно, я не имею права это спрашивать, но мне очень хочется узнать. Вы любите этого Ноултона?
Щеки Лили сделались пунцовыми, она замялась и потом просто сказала:
— Да.
— Насколько сильно вы его любите?
— Настолько, — ответ был таким же быстрым, как при чтении катехизиса, — насколько он любит меня.
Дюмэн вскрикнул: «Браво!» — а Догерти усмехнулся. Потом они поднялись, и оба по-дружески протянули ей руки.
Она все поняла, но была не в силах что-то сказать и только пожала протянутые ей руки. После этого она обрела дар речи и попыталась их поблагодарить.
— Тихо! — оборвал ее Догерти. Он не любил нежностей, и для него это была тяжелая сцена. — Теперь надо его вызволить оттуда. И, наша маленькая девочка, положись в этом на нас. Это дело верное. Но, поверь, тебе придется за это заплатить. Нужно будет сделать одну вещь.
