5
Едва пожарные приехали, офицер дал Талли совет подождать в коттедже — хотя это больше походило на приказ. Талли понимала: они хотят, чтобы у них не путались под ногами. Она и сама не горела желанием подходить к гаражу. Но усидеть в четырех стенах оказалось невозможно; вместо этого женщина наматывала круги позади дома, вдоль парковки, выбираясь время от времени на дорожку. Талли ходила взад и вперед и вслушивалась, не приехал ли кто.
Первой появилась Мюрел. Дорога у нее заняла больше времени, чем рассчитывала Талли. Когда Годбай припарковала «фиесту», обеспокоенная Талли вывалила на нее свою историю. Молча все выслушав, Мюрел твердо сказала:
— Ждать снаружи совершенно бессмысленно, Талли. Пожарным мы только мешаем. Мистер Маркус и мисс Кэролайн и так спешат изо всех сил. Подождем-ка лучше в коттедже.
— Именно это и сказал офицер, и все-таки мне было необходимо выйти наружу.
Мюрел внимательно поглядела на нее при свете фонарей.
— Я здесь. В коттедже нам будет лучше. Мистер Маркус и мисс Кэролайн поймут, где нас искать.
И они вместе вернулись в коттедж. Талли уселась в свое кресло, Мюрел — напротив. Они сидели молча, так как обе нуждались в тишине. Талли не представляла, сколько это продлилось. Наконец они услышали, что по садовой дорожке кто-то идет. Мюрел оказалась проворнее и первой очутилась у двери. Талли разобрала голоса, а вслед за тем вернулась Мюрел и с ней мистер Маркус. Талли разглядывала его несколько секунд и не верила собственным глазам. «Он превратился в старика!» — подумала она. Лицо Маркуса посерело, звездочки от лопнувших сосудов выступили на скулах, будто царапины. Над воротником — напряженный рот; Дюпейна словно бы разбил паралич. Когда он заговорил, Талли удивилась, сколь мало изменился его голос. Он отмахнулся от предложения сесть и, пока она повторяла свой рассказ, стоял совершенно неподвижно и молчал до самого конца. Желая хоть как-нибудь выразить сочувствие, Талли предложила ему кофе. Маркус отказался так резко, что она засомневалась, расслышал ли он.
— Насколько я понял, офицер из Нью-Скотленд-Ярда уже в пути. Буду ждать его в музее. Моя сестра уже там. Она навестит вас позже.
Уже стоя у двери, Маркус обернулся и спросил:
— Как вы, Талли?
— Спасибо, мистер Маркус, у меня все хорошо. — Тут ее голос дрогнул, и она сказала: — Я вам сочувствую! Я так вам сочувствую!
Он кивнул, хотел было что-то сказать, но затем просто вышел. Через несколько минут после его ухода зазвонил дверной колокольчик. Мюрел и на этот раз не замешкалась. Вернувшись, она сообщила: заходил офицер полиции, чтобы проверить, все ли у них в порядке, и сказать, что коммандер Дэлглиш придет, как только сможет.
Оставшись наедине с Мюрел, Талли опять села в кресло у камина. Обе входные двери были закрыты, и в холле осталась лишь еле заметная гарь. Сидя у огня, Талли почти поверила, будто снаружи все по-прежнему. Шторы, покрытые узором в виде зеленых листьев, отгораживали ее от ночи. Мюрел включила газ посильнее, и даже Кот, как ни удивительно, вернулся и растянулся на коврике. Талли понимала, что снаружи шумят мужские голоса, топчут сырую траву сапоги, сверкают прожекторы, но здесь, в глубине дома, было совершенно тихо. Она обнаружила, что благодарна Мюрел за присутствие, за властное спокойствие, за молчание, в котором сквозила не суровость, а почти дружеское чувство.
— Ни вы, ни я не ужинали, — сказала Мюрел, поднимаясь. — Нам нужно поесть. Вы сидите, я сама разберусь. У вас есть яйца?
— В холодильнике лежит новая упаковка. Только я не уверена, что они экологически чистые.
— Сойдут любые. Нет-нет, сидите. Думаю, я найду все необходимое.
Как странно чувствовать облегчение — в такой-то момент! — от того, что кухня убрана, что утром она повесила чистое полотенце, что яйца свежие. Ее охватила апатия, от усталости она ничего не могла делать. Лежа в кресле, она машинально, одними глазами исследовала комнату, отмечая каждый предмет, словно успокаивая себя: все по-прежнему, мир пока еще знакомое ей место. От легкого шума, доносившегося с кухни, становилось уютно, он доставлял почти осязаемое удовольствие. Талли закрыла глаза и стала слушать. Казалось, Мюрел ушла очень давно. Потом она появилась с подносом в руках, и гостиную наполнил запах омлета и поджаренного хлеба. Женщины сели к столу, друг напротив друга. Омлет был безупречным: нежным, теплым, слегка поперченным. На каждой тарелке лежало по веточке петрушки. Талли удивилась — откуда? — но потом вспомнила, что только позавчера поставила в кружку пучок зелени.
Мюрел заварила чай. Она сказала:
— Мне думается, к омлету чай подходит лучше, чем кофе. Однако я могу сделать и кофе, если вы предпочитаете.
— Спасибо, не надо, Мюрел! Очень вкусно. Вы так добры ко мне.
И вправду! Талли и не предполагала, насколько она голодна, пока не начала есть. Омлет и чай вернули ее к жизни. Ей стало уютно от мысли, что она — часть музея, а не просто экономка, дело которой чистить, следить и быть благодарной за коттедж. Она входит в группу посвященных, для которых Дюпейн стал частью общей жизни. Как же мало Талли о них знала! Могло ли ей прийти в голову, что компания Мюрел будет ей приятна?! Талли считала ее эффективным, спокойным работником, однако такая любезность ее удивила. Насколько она помнила, Мюрел, как только приехала, первым делом пожаловалась, что сарай, где стоит бензин, нужно запирать, что она не единожды говорила это Райану. Впрочем, тут же прекратив ворчать, Годбай полностью переключилась на рассказ Талли и на наведение порядка.
— Сегодня вечером вы, наверное, не захотите оставаться в одиночестве. У вас есть родственники или друзья, к которым вы могли бы поехать?
До сих пор Талли не думала о том, что, когда все уедут, она останется одна. Сейчас ее охватило беспокойство. Если она позвонит в Бейсингсток, Дженнифер и Роджер обязательно приедут за ней в Лондон. В конце концов, это не будет обычный визит. Присутствие Талли — во всяком случае, на этот раз — взбудоражит оба «полумесяца» и станет поводом для всеобщих догадок и пересудов. Она, конечно, им позвонит, но попозже. Талли не станет дожидаться, пока дочь и зять прочтут об этой смерти в газетах. Звонок родственникам можно отложить до завтрашнего дня. Она слишком устала для их вопросов и их заботы. Талли была уверена в одном: она не хочет уезжать из коттеджа. У нее было что-то вроде суеверия — стоит однажды покинуть дом, как ее не пустят обратно.
— Я останусь здесь, Мюрел. Все будет хорошо. Здесь я всегда чувствовала себя в безопасности.
— Не сомневаюсь. И тем не менее сегодняшний вечер — особая статья. Вы испытали жестокое потрясение. Мисс Кэролайн и слышать не захочет о том, чтобы вы здесь оставались одна. Возможно, она предложит поехать с ней в колледж.
Туда Талли не хотелось почти также сильно, как и в Бейсингсток. В ее голове заклубились возражения. Ночная рубашка и халат были чистыми и приличными, но старыми. Как они будут смотреться в квартире мисс Кэролайн в Суотлинге? А завтрак? Они будут завтракать в квартире мисс Кэролайн или в школьной столовой? Первое смущало. О чем им говорить? К тому же Талли и подумать не могла о шумном любопытстве столовой, полной подростков. На фоне тех ужасов, что творились снаружи, ее страхи казались детскими, ничтожными, однако она не могла через них перешагнуть.
Повисла пауза. Затем Мюрел сказала:
— Если хотите, я могу остаться на ночь. Поездка домой за ночными принадлежностями и зубной щеткой займет немного времени. Я бы пригласила вас к себе, но вы же хотите остаться здесь.
Чувства Талли обострились. «Ты сама предпочла бы остаться здесь, чем пускать меня в свой дом». За этим предложением скрывалось как желание произвести впечатление на мисс Кэролайн, так и стремление помочь. И все равно Талли была ей благодарна.
— Если вас это не слишком затруднит, Мюрел, я была бы рада вашей компании. Только на эту ночь.
«Слава Богу, запасная кровать всегда застелена свежим бельем, хоть я никого и не жду. Пока Мюрел будет ездить, я положу туда бутылку с горячей водой, поставлю фиалки, оставлю на ночном столике несколько книг. Я смогу все сделать очень уютно. А завтра тело увезут. И все будет хорошо».
Они продолжили трапезу в молчании. Потом Мюрел опять заговорила:
— Мы должны сберечь силы до прихода полиции. Приготовиться к их вопросам. Думаю, нам нужно соблюдать осторожность при разговоре с полисменами. Нам не нужно, чтобы у них возникло неправильное впечатление.
— Что вы понимаете под осторожностью, Мюрел? Мы просто скажем им правду.
— Конечно, мы скажем им правду. Только мы не должны говорить о том, что нас не касается: о семье, о нашем с вами разговоре, состоявшемся после собрания, например. Не стоит говорить о желании доктора Невила закрыть музей. При необходимости об этом может рассказать мистер Маркус. Нас данный вопрос и в самом деле не касается.
