— Святые водятся только в двух ипостасях — это Роджер Мур[1] и Кристиан Бакке, — заявил я.
Она снова задумчиво уставилась в окно.
— А твой отец, Виктория?
— Отец? О, отец… тоже очень доволен. Он тоже танцевал со всеми нами. Знаешь, отец, оказывается, просто красавец — раньше я этого не замечала…
Итак, они танцевали. Все были довольны, говорили друг другу любезности, ели разные яства, — и вообще праздник удался на славу.
И все это время один из них знал, что я остался дома и обшариваю чердак.
Я покосился на пол — там вплотную к моей левой ноге стоял коричневый портфель.
Мне нельзя хранить его дома.
Что бы со мной ни случилось, старый школьный портфель должен быть цел.
Но прежде всего я должен посоветоваться со специалистом.
Профессор английской литературы при Университете города Осло Кристиан Смидт сидел за письменным столом в своем кабинете в Блиндерне.
Вид у профессора был самый скромный, чего никак нельзя было сказать о его кабинете.
Пол был устлан мягким золотисто-серым ковром, большой диван и два кресла обиты шерстяной тканью ржаво-красного цвета. Стол и стоявшие рядом с ним стулья были красного дерева, еще два стула в стиле чиппендаль стояли у длинной стены по обе стороны большого шкафа. Шкаф был тоже в чиппендальском стиле.
В мои студенческие годы нашим профессорам такие кабинеты не снились.
Из окна, занимавшего всю ширину короткой стены, был виден парк, где снег уже растаял. На письменном столе в левом углу у окна царил беспорядок, а книжные полки за спиной профессора показались мне до странности знакомыми. Впрочем, не мудрено — профессор был филолог.
Кристиан Смидт поднялся мне навстречу. Он был высокого роста, широкоплеч и одет в спортивную клетчатую куртку. Ему в пору было участвовать в кроссе по пересеченной местности. Кроме того, он был, по-видимому, не лишен юмора.
— Мартин Бакке, — представился я. — Доцент Мартин Бакке.
Мне уже порядком надоело это вступление. Но раз я не в силах сам справиться со своей задачей и вынужден прибегать к помощи специалистов, приходится начинать каждую беседу с этих вступительных слов.
— Прошу вас, садитесь. Я вас, кажется, где-то видел.
— По-моему, я вас тоже видел. Наверно, мы встречались в читальном зале университетской библиотеки.
Он был старше меня всего лет на десять. Профессор Кристиан Смидт. На секунду я вспомнил о моей докторской диссертации, о том, что ради нее я исхлопотал себе отпуск.
Но вот уже три месяца я занимаюсь совсем не теми делами.
Впрочем, я во что бы то ни стало наверстаю упущенное.
При виде этих книжных полок меня вдруг неодолимо потянуло к научной работе.
Я сел на ржаво-красный диван.
Профессор сел прямо против меня в одно из ржаво-красных кресел.
— Мне нужна ваша помощь, — начал я. — Я хочу вам кое-что показать.
На мгновение в его глазах появилась скука. Он, как видно, вообразил, что я попрошу его прочитать какую-нибудь статью.
Я положил свой старый портфель на изящный стол красного дерева. Потом открыл портфель и вытащил первую.
— Взгляните, профессор Смидт.
Он взял ее и стал рассматривать так, как библиофилы всегда рассматривают книги. Оглядел переплет спереди и сзади, потом открыл книгу и взглянул на титульный лист.
И тут я испытал детское чувство гордости и удовлетворения — мне удалось ошеломить специалиста. Наверно, это не совсем благородное чувство. Но таков уж был мой индивидуальный вариант шокового метода.
И он подействовал.
Профессор побледнел.
— Я… я просто глазам не верю… ведь это… это Шекспир…
— Знаю, — сказал я.
— …«Сонеты»… первоиздание 1609 года. Это библиографическая редкость. Во всем мире существует всего тринадцать экземпляров этого издания…
— Теперь их будет четырнадцать, профессор, — сказал я. — Но у меня есть кое-что еще.
Я извлек из портфеля следующую книгу.
— Прошу вас, профессор. Это «Страстный пилигрим», тоже в первом издании 1599 года.
Я протянул ему книгу. Он смотрел на нее, словно не отваживаясь взять ее в руки.
Потом все-таки взял и открыл на титульном листе. Руки у него дрожали. Дрожали так сильно, что ему пришлось положить книгу на стол.
— Хотите сигарету, профессор?
— Спасибо, я не курю.
Я все-таки зажег две сигареты, одну для себя, другую для него. Потом передвинул большую эмалевую пепельницу так, чтобы она стояла между нами, но подальше от двух невзрачных коричневых книжиц.
Он сидел, уставившись на меня и держа сигарету в руке. Я чувствовал себя не то привидением, не то колдуном — так, во всяком случае, меня воспринимал он, судя по его взгляду.
— Нет, нет, профессор, это не сон, — сказал я.
Я по-прежнему чувствовал, что поступаю не совсем благородно, заставляя профессора так волноваться. Но я потратил столько усилий и столько претерпел за последние месяцы, что мне необходимо было почувствовать, что я трудился не зря.
— У вас… есть еще? — выговорил он.
— Вчера у меня был еще один экземпляр, — сказал я. — Но сейчас у меня его нет. И я не знаю, кто его взял.
—..?
— Первое издание «Гамлета».
Он смял в пепельнице сигарету, которую даже не поднес ко рту. Он мял и мял ее, не замечая, что надавливает пальцами на ее горящий кончик.
— Но вот еще, профессор.
Я извлек из школьного портфеля еще одну книгу.
Он посмотрел на нее. Я затрудняюсь описать словами выражение его лица.
— Это первое издание шекспировского «Тита Андроника», — сказал он, — издание ин кварто 1594 года. До сих пор оно было известно в единственном экземпляре. Его нашли в Сконе в 1905 году. Сейчас оно находится в Фолджеровской библиотеке в Вашингтоне. Теперь оно имеется в двух экземплярах.
— Да, — подтвердил я. — Сколько же они стоят?
Он не ответил. Он не отрывал взгляда от трех невзрачных книжиц.
— Откуда они у вас?
— Я их нашел. На чердаке.
Он вдруг оживился.
— На чердаке… Недаром я всегда говорю… Подумать только, какие сокровища валяются на чердаках. И сколько их выбрасывают и сжигают. Старые книги… Для невежд это всего лишь старье — а сколько на свете таких невежд! Вот так и уничтожили почти все… выбросили или сожгли. Но все-таки, значит, кое-кто их припрятал, знал, какую ценность они представляют!
— Да, Вот об этом-то я вас и спрашиваю. Какая им цена?
— Какая им цена? Не знаю… Их на свете считанные экземпляры… А вы… вы хотите знать, сколько они стоят?
— Да. Хотя бы примерно.
Он снова вперил взгляд в коричневые книжицы.
— Эти три, и еще «Гамлет»… Не знаю… в точности не знаю. Но помнится, за экземпляр «Сонетов» заплатили 200 тысяч крон…
Я приберег напоследок козырной туз.
— У меня есть еще одна книга, профессор Смидт. Если вы не возражаете, подойдем к окну, поближе к свету.
Он встал. Во взгляде у него был испуг.
Мы подошли к окну, я прихватил с собой коричневый школьный портфель. У окна я извлек из портфеля последнюю книгу и протянул профессору.
Он открыл ее, взглянул на титульный лист. Потом осторожно перелистал, Не знаю, как долго мы стояли у окна.
Потом он протянул мне книгу каким-то странным, неловким движением. Потом прошел через всю комнату, как заведенный автомат. Как автомат, у которого завод на исходе.
Все-таки ему удалось добраться до дивана. И тут он рухнул — рухнул на свой ржаво-красный диван.
Я испугался.
— Вам дурно… Я принесу воды…
Я оглянулся вокруг. Неужели в роскошных современных кабинетах нет такой элементарной вещи, как водопроводный кран? К счастью, оказалось, что есть. В маленькой нише за дверью была раковина. Я взял стакан и наполнил его водой.
— Выпейте, профессор.
Он отпил воды. Потом выпрямился на диване.
— Это… это сенсация… настоящая сенсация!.. Я, кажется, не совсем здоров… Сенсация… Понимаете ли вы, что у вас в руках… Где они?..
Он вдруг подскочил.
— Здесь, здесь, не беспокойтесь. На столе перед вами.
Он сразу успокоился.
Он сидел и смотрел на ту последнюю книгу, которую я показал ему у окна. Смотрел и не верил своим глазам. Но наконец вынужден был поверить.
— Вы отдаете себе отчет в том, что это за книга, доцент Бакке?
— Да, — сказал я. — Это «Ромео и Джульетта», тоже в первом издании. Но, насколько я понимаю, с собственно-, ручными пометками автора на полях…
— Да…
— Ну а теперь, профессор, что вы скажете о стоимости всех этих книг?
— Не могу… — сказал он. — Не в силах… Это сенсация… Скажите, у вас правда больше ничего нет?
— Нет.
Он вздохнул.
— Слава богу. Я бы не вынес. Я бы лишился чувств.
— Вы и так лишились чувств, профессор. Ну так все-таки сколько они стоят?
— Деньги.. — сказал он. — Разве дело в них? Неужели вы думаете только о деньгах?
