Тем временем я тщательно изучал криминологию по литературе (и не только), чему подтверждение – мои труды, и видел, что во всех убийствах самое важное – как поступить с трупом. Поскольку я врач, то средства умерщвления всегда у меня под рукой, и я не собирался совершить никаких ошибок. Не собирался я выдавать себя и иллюзорными укорами совести. Единственная трудность заключалась в уничтожении всех нитей, которые могли бы связать труп и меня.
Вспомните, что говорит Майкл Финсбери в любопытном романе Стивенсона: «Людей вешают, потому что их выдают несчастливые обстоятельства совершенного преступления». Мне было ясно, что если я оставлю труп в каком-нибудь случайном месте, то никого не обвинят, потому что не найдут связи с моим трупом. Таким образом, мне пришла в голову идея заменить один труп другим, хотя прошло много времени, прежде чем я получил возможность распоряжаться трупами в больнице Святого Луки. С этого момента я стал искать подходящий материал.
Удача улыбнулась мне лишь за неделю до исчезновения сэра Рувима, когда врач работного дома в Челси сообщил мне о неизвестном бродяге, на которого упали леса, в связи с чем меня могли заинтересовать его нервные и мозговые реакции.
Я поехал, посмотрел на несчастного и был поражен его сходством с сэром Рувимом. Бедняга получил сильный удар в затылочную часть, между четвертым и пятым позвонками, и у него не было ни малейшего шанса остаться в живых и ни малейшего шанса оправиться настолько, чтобы что-нибудь сообщить о себе. Судя по виду, до недавнего времени он мог неплохо содержать себя, однако его ноги и одежда говорили о том, что он потерял работу и не сумел найти другую. Я решил использовать его в своих целях и немедленно распустил в Сити слухи, которые уже давно обдумал. Мозговые реакции, о которых мне сообщил местный врач, в самом деле были интересные, и я взялся за их изучение, кстати, организовал перевозку будущего трупа в больницу Святого Луки, где решил закончить с собственными приготовлениями к решительному событию.
В четверг и пятницу у меня были встречи с брокерами, которые скупили перуанские акции, почти ничего не стоившие. Эта часть моего эксперимента не потребовала больших затрат, однако мне удалось возбудить любопытство и даже кое-какое волнение в Сити. Естественно, я постарался не выставлять напоказ свое имя.
В субботу и воскресенье я боялся, что мой больной умрет преждевременно, однако мне удалось продлить ему жизнь до воскресного вечера, и в воскресенье вечером он даже почти пришел в себя.
В понедельник утром начался ажиотаж по поводу перуанских акций. Слухи дошли до кого следует, и я был не единственным их покупателем на рынке ценных бумаг. Тогда я купил пару сотен акций на свое имя, и на этом моя деловая активность закончилась. Во время ланча я как будто случайно встретился с Леви. Он удивился (как я и ожидал), увидев меня возле своего дома. Тогда я изобразил смущение и пригласил его на ланч в такое место, которое редко посещается людьми его и моего круга. Там я напоил его хорошим вином и сам выпил столько, что он несколько расслабился и перестал опасаться подвоха. Настало время спросить, как его дела на бирже. Он ответил, что дела идут хорошо, но ответил не совсем уверенно и в свою очередь спросил меня, не знаю ли я чего-то такого, о чем ему не известно. Естественно, я похвастался удачей, мол, мне повезло, но при этом подозрительно огляделся и подвинул кресло поближе к нему.
– Насколько я понимаю, тебе известно о перуанской нефти? – спросил он.
Я как будто встрепенулся и еще раз огляделся, а потом прошептал ему чуть ли не на ухо:
– Известно. Но я не хочу, чтобы все узнали. Собираюсь отхватить большой куш.
– А я думал, это все пустое, ведь они бог знает сколько лет не платили дивидендов.
– Это правда, – подтвердил я, – но теперь дела у них пошли на лад... У меня информация из достоверных источников.
Он мне не очень поверил, тогда я выпил еще вина и опять наклонился к его уху.
– Послушай, – сказал я, – мне ни к чему, чтобы все узнали, но для тебя и Кристины я все сделаю. Тебе ведь известно, что я был в нее влюблен да и теперь еще влюблен, но тогда тебе удалось опередить меня... а теперь я хочу сделать вам приятное.
К этому времени я немного возбудился, и он подумал, будто я опьянел.
– Очень мило с твоей стороны, старина, – сказал он, – но я стреляный воробей, и мне нужны доказательства.
Он сидел немного ссутулившись и был очень похож на настоящего ростовщика.
– Есть доказательства, – заверил я его. – Но только не здесь. Приходи ко мне сегодня после обеда, и я все тебе покажу.
– А как ты их заполучил?
– Скажу вечером. Приходи после ужина... После девяти...
– На Харли-стрит? – спросил он.
И я понял, что он заглотил наживку.
– Нет. На Принс-оф-Уэльс-роуд. Мне еще надо поработать в больнице. И, знаешь, никому не говори, что идешь ко мне. Я сегодня купил несколько сотен акций на свое имя, и наверняка многие это уже обсуждают. Если узнают, что мы скооперировались, нам несдобровать. Короче говоря, здесь не место для нашей беседы.
– Хорошо, я никому не скажу, – пообещал Леви. – Приду в девять. А ты уверен, что дело стоит того?
– Еще бы! Все предусмотрено.
Я ведь и в самом деле так думал.
Мы расстались, и я отправился в работный дом. Больной умер около одиннадцати. Я осматривал его сразу после завтрака и потому не удивился этой скоропостижной смерти. Уладив все формальности, я перевез труп в больницу. Это было около семи вечера.
В тот день мне не надо было принимать больных на Харли-стрит, поэтому я заехал к старому другу, который живет возле Гайд-парка и который должен был уезжать в Брайтон по какому-то делу. Мы выпили с ним чаю, и я проводил его на вокзал «Виктория». Он уехал в 5.35. Мне пришло в голову просмотреть газеты, и я направился к киоску, но толпы людей стремились попасть на вечерние поезда, и меня затянуло в противоположный поток, из которого я с трудом выбрался и решил ехать домой на такси. Уже в такси я обнаружил, что к моему воротнику прицепилось чье-то пенсне. С 6.15 до семи я сочинял документы, которые могли бы выглядеть достаточно убедительными для сэра Рувима.
В семь я пошел в больницу, куда как раз приехала перевозка из работного дома, так что я сразу отправил труп в прозекторскую и сказал Уильяму Уоттсу, что собираюсь поработать вечером.
Еще я ему сказал, что сам приготовлю труп для работы... Это было самое слабое звено в моем плане. Отослав Уоттса, я пошел домой и пообедал. Слуге я тоже сказал, что буду работать вечером в больнице и он может ложиться спать в 10.30, как обычно. Он давно привык к моим чудачествам. В доме при больнице у меня всего двое слуг – муж с женой. Тяжелую работу выполняет приходящий слуга. Комната слуг на самом верху и окнами выходит на Принс-оф-Уэльс-роуд.
Пообедав, я устроился в холле с бумагами. Слуга закончил убирать в пятнадцать минут девятого, и я, попросив его принести сифон и графин, отпустил его. Леви позвонил в дверь в двадцать минут десятого. Я сам впустил его. Слуга появился в противоположной стороне холла и тотчас ушел. Леви был во фраке и в пальто, а в руках держал зонт.
– Да вы совсем промокли, – сказал я. – На чем вы приехали?
– На автобусе. Идиот-кондуктор высадил меня в начале улицы. А дождь льет, как из ведра. К тому же, совсем темно, и я не знал, куда мне идти.
Я обрадовался, что он не взял такси, но все же не мог не съязвить:
– Ваша экономия доведет вас до смерти.
Я был прав, но тогда я не знал, что его экономия станет причиной и его, и моей смерти. Всего не предусмотришь.
Усадив его возле камина, я подал ему виски. Он был взволнован какими-то аргентинскими делами, которые ему нужно было уладить на другой день. Мы проговорили с четверть часа, а потом он сказал:
– Ну, а как ваши пepyaнcкue чаяния?
– Нормально. Смотрите сами.
Я привел его в библиотеку и включил верхний свет и лампу на письменном столе. Потом усадил его в кресло спиной к камину и разложил на столе приготовленные мною бумаги, которые я для убедительности предварительно убрал в сейф. Он стал читать, низко склонившись над ними, потому что был близорук, а я занялся камином. Как только я увидел, что он склонился именно так, как мне нужно, я ударил его изо всех сил кочергой, постаравшись попасть в четвертый позвонок. Я должен был точно рассчитать удар, чтобы убить его, не повредив кожу, и меня выручил мой долгий опыт. Он вскрикнул, но всего один раз, и бесшумно повалился головой на стол. Тогда я поставил кочергу на место и осмотрел его. Он был мертв. Перетащив его в спальню и раздев, я посмотрел на часы. Они показывали без десяти десять. Я затолкал его под кровать, которая была уже расстелена, убрал бумаги в библиотеке, спустился вниз, взял зонт Леви, вышел в холл и громко крикнул: «Спокойной ночи», – чтобы услышали слуги. Потом быстро зашагал по улице, вошел в больницу с другой стороны и бесшумно возвратился к себе домой. Меня никто не должен был видеть, и, перегнувшись чрез перила, я прислушался. Кухарка и ее муж разговаривали в кухне. Проскользнув в холл и оставив там зонт и бумаги, я опять поднялся в библиотеку и позвонил. Когда пришел слуга, я приказал ему запереть все двери, кроме той, что ведет в больницу. Все время, пока он занимался своими делами, я провел в библиотеке, а потом, когда он и его жена ушли в свою комнату, то есть в 10.30, отправился, подождав для верности еще минут пятнадцать, в nрозекторскую.
