Буш поднял свободную руку и потер подбородок.
– Я вошел, а когда завернул за угол, откуда видно орган, то заметил, что занавеска отдернута, а мистер Харш лежит на полу у табурета.
– Свет горел?
– Только над органом. Пистолет лежал рядом с телом. Когда я понял, что мистер Харш мертв, то растерялся. Я ничем не мог ему помочь, поэтому решил, что лучше позаботиться о себе. Я подумал: «Плохо, что именно я на него наткнулся – в одиночку и в такой час». Я решил, что мистера Харша обязательно хватятся дома и кто-нибудь пойдет искать, – так будет лучше. Не хочется связываться с полицией.
– Продолжайте, – велел Лэм. – Что же вы сделали?
Буш, казалось, задумался.
– Я ничего не трогал. Я знал, что нельзя. Я только переложил ключ.
Лэм издал резкий возглас. Буш продолжил:
– Ключ всегда лежал на табурете рядом с ним.
– На табурете?!
– Ну да. Мистер Харш отпирал церковь, садился за орган и клал ключ рядом на табурет. Я однажды увидел и сказал: «Вы когда-нибудь потеряете ключ, мистер Харш», – а он покачал головой, сказал «нет» и убрал его в жилетный карман. Поэтому, увидев, что ключ лежит на табурете, я сунул его мистеру Харшу в карман.
Лэм быстро вмешался:
– Тогда почему на нем нет ваших отпечатков?
Буш явно слегка удивился.
– Я держал ключ носовым платком.
Оба уставились на сторожа.
– Зачем?!
– Я решил, что так будет правильно.
– Почему?
Вопрос прозвучал как пистолетный выстрел. Буш снова потер подбородок.
– Чтобы не оставлять свои отпечатки.
– Вы и об этом подумали?
– Да, я сообразил.
Лэм сказал:
– Ладно, давайте дальше. Что случилось потом?
– Я выключил свет, вышел, запер дверь и пошел вокруг церкви, как уже говорил.
– Который был час?
– Пробило десять, как только я вернулся к калитке.
– Дверь церкви была заперта или открыта, когда вы к ней подошли?
Инспектор смотрел проницательно, пронизывающе, но Буш невозмутимо ответил:
– Открыта. Мистер Харш крайне редко не запирал ее.
Сержант Эббот подумал: «Обвинение против Мэдока идет к черту» и записал ответ Буша.
Лэм подался вперед, выпятив тяжелую челюсть.
– Почему вы не заговорили раньше? Умолчав об этом, вы бросили тень подозрения на других. Когда вы в последний раз видели Эзру Пинкотта?
Буш, непоколебимо спокойный, ненадолго задумался и ответил:
– Вчера вечером в «Быке».
– Вы ушли вместе?
– Нет.
– Во сколько вы покинули паб?
– Без семи десять.
– И что вы делали потом?
– Обошел церковь.
– Вы заходили внутрь?
– Да.
– Вы точно не брали с собой Эзру?
Буш впервые показался встревоженным:
– А зачем?
– Вам известно, что он хвастал, будто располагает какими-то сведениями о смерти мистера Харша, которые помогут ему разбогатеть.
– Это знали все. Эзра сидел в «Быке» и болтал не сдерживаясь.
Следующий вопрос прозвучал внезапно:
– Вы держите дома бренди?
Буш двинулся вместе со стулом. На лбу показалась неглубокая складка.
– Ничего плохого тут нет. У тетушки миссис Браун спазмы.
– Да, мне так и сказали. Вы давали Эзре бренди в тот вечер?
Складка разгладилась, губы разошлись в улыбке.
– Эзра никогда не нуждался в угощении. С чего вы решили, что я стану поить его хорошим бренди?
Лэм стукнул по столу кулаком.
– Кто-то угостил Эзру бренди, а потом оглушил и бросил в лужу, где он и утонул.
Буш уставился на инспектора.
– Быть того не может!
– Может.
Буш продолжал смотреть на него.
– Но зачем?
Лэм ответил сторожу столь же пристальным взглядом.
– Чтобы он перестал болтать о смерти мистера Харша.
Буш уронил кепку на пол, как будто она просто выскользнула из пальцев, и нагнулся за ней.
– Да у кого же рука поднимется? – спросил он.
– Они ни за что не простят, если я не нанесу ответного визита, – сказала мисс Софи. – Я знаю их всю жизнь, и потом, Мэри Энн, бедняжка, тяжело больна.
Мисс Сильвер улыбнулась и с полной искренностью ответила:
– Я буду очень рада навестить обеих мисс Донкастер.
– Тогда я допишу письмо кузине Софи Феррарс. Это не займет много времени, а мисс Донкастер как раз успеют допить чай.
День стоял теплый и ясный. Мисс Сильвер надела шляпку, перчатки и легкое летнее пальто и принялась прогуливаться по саду, среди деревьев, отбрасывавших узорную тень на лужайку. Было очень хорошо – право, очень. Если бы не тревожные мысли, мисс Сильвер искренне наслаждалась бы визитом. Но мозг у нее отнюдь не пребывал в покое, о нет. Она ходила туда-сюда по лужайке и обдумывала нюансы дела Харша.
Откуда-то слева послышался необыкновенно пронзительный голос, который окликал женщину по имени. Его не мог ни с чем спутать никто, если слышал хоть раз. С утра мисс Сильвер задалась целью повстречаться с Сирилом Бондом.
Она повернулась и увидела, что мальчик сидит верхом на стене, разделяющей домик священника и Мидоукрофт. Одной рукой он держался за нависающую ветку, в другой воинственно сжимал палку, видимо воображая, что это копье.
– Что случилось, Сирил?
– А вы, случайно, не знаете, что такое «шприкен зе дойч»?
Мисс Сильвер добродушно улыбнулась.
– Ты неправильно произносишь. Надо говорить «шпрехен зи дойч». Это значит «вы говорите по-немецки?».
Сирил помахал копьем.
– Я спросил мистера Ивертона, и он сказал, что не знает. А у нас в школе есть один парень, его отец – беженец, еврей. Вот он хорошо знает немецкий, так и шпарит на нем.
Мисс Сильвер улыбнулась.
– А ты отлично лазаешь. Надеюсь, сидишь надежно. Из которого окна ты вылез?
Сирил слегка приуныл.
– У меня будут неприятности, если мистер Ивертон узнает.
Мисс Сильвер продолжала улыбаться.
– Я ему не скажу. Так из какого окна?
Сирил понизил пронзительный голос до свистящего шепота и указал копьем:
– Из того. Над библиотекой. Вон там я спустился.
– И ты не боялся, что мистер Ивертон услышит?
Маленький кокни пренебрежительно взглянул на нее.
– Не-е, – протянул он. – И потом, я ж не лазаю, когда он дома.
– Значит, во вторник вечером мистера Ивертона не было дома?
– А то. Пошел к миссис Моттрам чего-то там починить. Она сама ничего сделать не может.
– Откуда ты знаешь, где он был?
– Потому что слышал, как он сказал в коридоре: «Я пойду к миссис Моттрам чинить радио». Кухарка со служанкой так и покатились, когда он ушел.
– И когда он вернулся?
– Не знаю, я заснул. О господи! Заснул и не услышал выстрел!
– Откуда ты знаешь, что мистера Ивертона еще не было дома, когда ты вернулся?
Сирил понизил голос:
– В кабинете затемнение так себе. Не скажу, что совсем плохое, но в щелку видно, горит там свет или нет.
– Может быть, он поднялся к себе.
В голосе мальчика вновь зазвучало презрение.
– Не-е! Он всегда засиживается допоздна. Он воровато посмотрел по сторонам.
– Ну нельзя же знать наверняка, – добродушно, но твердо возразила мисс Сильвер.
– А я знаю! – Сирил вдруг швырнул копье в сад и спрыгнул со стены.
Шагая вместе с мисс Фелл в Пенникотт-коттедж, расположенный через два дома, мисс Сильвер преимущественно молчала. Мисс Софи находила гостью идеальной слушательницей. Почти не переводя дыхания, она за короткий срок поделилась почти всеми сведениями об обеих мисс Донкастер, начиная со школьных дней. В рассказе было немало подробностей, которые весьма заинтересовали мисс Сильвер.
– Но, конечно, во время войны – предыдущей войны – разговоры изрядно поутихли на несколько лет. И мы надеялись, что больше ничего такого не будет…
– И как? – вежливо поинтересовалась мисс Сильвер.
Мисс Софи остановилась напротив Лайлак-коттедж и ответила:
– О, вы себе не представляете. – Она склонилась к мисс Сильвер и прошелестела: – А когда появился такой неумеренный интерес к какому-то маляру…
Через несколько минут они продолжили прерванный путь.
Их впустила пожилая служанка и проводила наверх, в лучшую комнату, превращенную в гостиную ради удобства мисс Мэри Энн (она спала за стенкой, и ее можно было с легкостью перевозить туда и обратно). Когда появились гости, мисс Мэри Энн сидела там, опираясь на подушки, в кресле с резиновыми шинами.
Мисс Софи представила свою спутницу.
– Моя подруга мисс Сильвер. Мисс Донкастер. Мисс Мэри Энн.
Мисс Сильвер присела рядом с креслом больной и заметила, что Борн – очень живописная деревня, а погода просто восхитительная. Одновременно она изучала сестер и интерьер – тесную комнату, стены, увешанные темными масляными картинами в тяжелых золоченых рамах давно минувших дней, обилие уродливой, бесполезной мебели, которая, вероятно, стоила уйму денег лет сто назад. Занавески малинового бархата не впускали в комнату солнечный свет. Под стульями, шкафами и столами виднелся старинный серо-коричневый ковер, всюду теснились безделушки – семейство игрушечных медведей из Берна, резные деревянные рамки с узором в виде эдельвейсов и потускневшие серебряные с выцветшими фотографиями, миниатюрное швейцарское шале, покрытое пылью, маленькие фарфоровые и филигранные шкатулки, стеклянное пресс-папье в виде шара, в котором крутились снежинки, индийский кинжал в потемневших ножнах. Семейная история свелась к сувенирам.
