— Не завидую ни тебе, ни полиции, — заявил он, пробуя суп.
— Думаю, у тебя тоже есть свои трудности, — заметил я.
Услышав это, Тестер вскинулся, как голубь Ноя, вылетевший за свежим масличным листом.
— Конечно, — кивнул он. — Существуют предосторожности, в связи с завещаниями вроде того, что сделал мистер Рубинштейн. Ответственности избежать невозможно. У нас возникли затруднения сразу же после обнаружения тела.
Я усмехнулся. Мне это начинало доставлять удовольствие. Нравились сдержанность моего друга, его спокойное достоинство.
— Газеты, естественно, создавали нам большую рекламу, привлекая тем самым внимание примерно восьми тысяч воров к стоимости коллекции, которую, кстати, нам не позволили сразу забрать. В конце концов, что такое два года тюрьмы за кражу со взломом по сравнению с возможностью получить пятнадцать тысяч фунтов за награбленное добро? Нам приходилось держать там своих людей, пока мы не сможем перевезти коллекцию — и тщательно закрыть окна и двери.
— Но вы уже получили разрешение на ее вывоз?
— Да. Но мы очень беспокоились. Может, — губы его растянулись в вымученной улыбке, — полиция предвидела, что преступник вернется, как раскаивающийся злодей в ранневикторианских романах, на место преступления?
— Вы проверяли коллекцию?
Тестер бросил на меня суровый взгляд:
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Мне интересно, была ли она полной. Вы, разумеется, получили опись?
— Да, получили.
— И все было в порядке?
Тестер отодвинулся назад вместе со стулом.
— Ты пригласил меня сюда с какой-то целью?
— Да. Я действую в интересах защиты. Хочу знать, не рылся ли кто в коллекции.
Он внимательно посмотрел, но не ответил.
— Мою версию ты не получишь ни из какого другого источника, — предупредил я. — А я могу обратиться в полицию, задать свой вопрос, и тебя официально допросят в интересах правосудия…
Тестер придвинул к себе тарелку с супом.
— Это одно объяснение, — сказал он, вновь принимаясь за еду.
— А другое?
— Например, Рубинштейн иногда ошибался, бывал введен в заблуждение или давал неверную оценку.
— Вряд ли, — заметил я.
— В коллекции была пара нефритовых браслетов… — Тестер сделал паузу, заметив, что я побледнел.
Разумеется, речь шла именно о тех браслетах. Тестер продолжал описывать их, но я не слушал. Я знал, какие они. Это браслеты, которые мы с Фэнни видели на Рочестер-роу, и теперь они лежали среди подлинных сокровищ коллекции Рубинштейна в Британском музее.
Я позвонил Паркинсону и спросил:
— Ты знаешь, где купил Рубинштейн эти браслеты?
Тот ответил, что сообщит мне подробности, если я подожду несколько часов. Ему нужно порыться в бумагах. Вскоре Паркинсон позвонил. Браслеты были куплены в аукционном зале, где иногда придерживали для Рубинштейна первоклассные вещи. Такой громкой была его репутация. Я поехал туда. У меня не было сомнений, что браслеты, которые Рубинштейн купил, были подлинными, а другие попали в коллекцию с Рочестер-роу, но в подобных делах нельзя полагаться на единственный шанс. И копий могло быть две.
Я встретился с человеком по фамилии Байуотерс, он поинтересовался, не подвергаю ли я сомнению подлинность браслетов.
— Нет, — ответил я, — однако браслеты, найденные в коллекции Рубинштейна, не оригиналы, а очень искусные копии. Их предъявили нескольким экспертам, — я достал список с их фамилиями, — и все они подтвердили это.
— И все эксперты, за исключением одного, были приглашены для консультации по поводу браслетов, которые купил мистер Рубинштейн. Они единодушно признали, что браслеты подлинные.
— Это дает нам два объяснения. Либо Рубинштейн продал оригиналы и заменил копиями, что совершенно немыслимо, либо их подменили без его ведома до или после его смерти.
— Разумеется, мистер Рубинштейн волен распоряжаться, как угодно, своими вещами, — напыщенно произнес Байуотерс, — но, как вы говорите, немыслимо, чтобы он умышленно совершил мошенничество. Потом существует вопрос страховки. Он платил большие страховые взносы за каждую купленную вещь.
— Можно навести об этом справки, — заметил я, — но лишь для того, чтобы подтвердить подозрения, которые, в сущности, представляют собой уверенность.
— Откуда взялась вторая пара браслетов?
— Если не ошибаюсь, с Рочестер-роу. Поеду туда, может, удастся выяснить что-нибудь там.
Я позвонил Круку, и мы поехали на такси. Магазин нисколько не изменился; мне казалось, что тот же китайский дракон царствует на той же консоли, те же антикварные серебряные ложечки и сахарница располагаются в витрине вокруг прекрасных древних серебряных чайника и кофейников. За витриной висел персидский ковер, одну ее сторону окаймлял старый английский фарфор, которым я никогда не восхищался. Не было лишь браслетов. На их месте лежали прекрасные нефритовые ожерелья китайской работы. В магазине было темно, как в пещере, редкие маленькие лампочки, отбрасывающие небольшие озерца света, только усиливали общую мрачность. Человек, вышедший из-за прилавка, походил на джинна. Когда он заговорил, мышцы лица остались неподвижными.
— В ноябре, — заговорил я, — я увидел у вас в витрине китайские браслеты. Подумал, что они могут быть подлинными. Зашел осмотреть их.
— С женщиной, — сразу же произнес торговец. Голос его, казалось, был лишен глубины и звука. Казалось, я смотрю представление театра теней. — Она поняла, что браслеты лишь очень хорошая копия.
— А потом эти браслеты оказались в коллекции Рубинштейна.
Торговец протянул руку и снял с полки резного хрустального слона.
— С ведома мистера Рубинштейна?
— Полагаю, что нет. Но эти ваши браслеты — вы продали их?
— Несколько недель назад.
— Знаете фамилию человека, который их купил?
— Не могу вам сказать.
— Почему?
— Было бы неэтично открывать фамилию покупателя, — вежливо ответил он.
В голове у меня ярко вспыхнула догадка.
— На тот случай, если я профессиональный вор и собираю сведения? Так вот, я не вор. Но эти подделки обнаружены в коллекции Рубинштейна.
Кое-кто выражает настроение изгибом губ, а опускание века передает полную перемену мысли. Мой собеседник воспользовался бровями: они поднялись двумя вершинами, выражая неверие, потрясение, замешательство.
— Сомнений в точности данного сообщения нет? — отважился спросить он.
— Ни малейших.
Он немного помолчал, а потом проговорил:
— Я знал мистера Рубинштейна. Пару раз помогал ему. Он был по преимуществу художником. И ни за что не позволил бы положить браслеты, которые я продал, в свою коллекцию. Кстати, как случайно мне стало известно, у него имелись оригиналы.
— Кто еще это знал?
Торговец пожал плечами.
— Каждый, кто интересуется подобным вопросом, мог бы ответить, где находятся качественные вещи. Дом Рубинштейна рассматривался чуть ли не как общественная собственность, нечто вроде музея.
— И вы все равно не хотите сообщить, кто купил браслеты?
Торговец заколебался.
— А если я не скажу?
— Естественно, этим заинтересуется полиция. Подмена означает для Британского музея тяжелую финансовую утрату, помимо художественного аспекта данной проблемы.
— Да, — согласился мой собеседник, потирая нос. — Верно. Я не знал того человека. В таком месте, как это, начинаешь быстро различать людей, которые хотят купить что-то необычное, возможно, для перепродажи, и настоящих коллекционеров. Тот человек принадлежал к первому типу. Он вошел и попросил показать браслеты. Сказал мне: «Они не подлинные, так ведь?» Но в их подлинности поклялся бы кто угодно. Я заметил, что для обнаружения разницы нужно быть специалистом, а он усмехнулся: «Да, но каков процент специалистов среди населения?»
— Вы сказали ему, что оригиналы находятся в коллекции Рубинштейна?
— Нет, сэр, это сказал он. Спросил, видел ли я их, и я ответил, что не удостоился такой привилегии. Конечно, фотографии лучших экземпляров появлялись время от времени в таких журналах, как «Конесер» и «Арт коллектор». Он произнес: «Этот человек, Рубинштейн, очень счастливый. Мало кто может позволить себе потакать своим увлечениям в таком масштабе». У меня мелькнула мысль, что мало у кого есть увлечения, стоящие потакания.
— И он купил браслеты?
— Да.
Торговец назвал сумму.
— Расплатился чеком?
— Нет, сэр. Наличными.
— Вам не показалось это странным?
— Он говорил как американец. Они часто платят купюрами.
— Вы, конечно, не сохранили эти купюры?
— Они были однофунтовыми. Во всей пачке не было хотя бы одной пятифунтовой.
— И это не вызвало у вас подозрения?
— Я торговец, сэр, а не полицейский, — ответил он.
