Тщательно притворив за собой дверь, он высмотрел в нижней части рояля выступающий торец и, встав на четвереньки, подлез и как следует потерся о него головой. На волосах любого человека всегда есть какое-то количество жира, и вот уже Роджер с удовольствием созерцал замечательное тусклое пятно, появившееся на сверкающей полировке инструмента; он бы еще добавил тонкий черный волос, но, увы, сие уже превышало его возможности.
Ничего, и так все чудесно! Зная, что полиция станет осматривать рояль, грех не вознаградить ее такой изумительной уликой!
Потом он отправился вниз, чтобы найти Рональда и миссис Лефрой и сообщить им, что именно им надлежало видеть своими глазами и отчетливо помнить. Ведь теоретически Ина Стреттон вполне могла удариться головой о рояль; сомнения же по поводу этического аспекта Роджера не терзали.
* 1 *
Без двадцати шесть Роджер, больше не ослабляя хватки, уединился с Колином Николсоном в кабинете Рональда и приготовился к тяжкому труду.
— Мы прояснили все остальные пункты, — начал он умоляющим голосом. Вплоть до каждого. Осталось только это кресло. Если бы и с ним все объяснилось, то не останется не только оснований для обвинения, но даже для подозрения.
— Так ты хочешь, Роджер, чтобы я пошел в полицию и признался, что я стер с него отпечатки?
— Да.
— И не надейся.
— Но ты должен это сделать, старик!
— Ничего я не должен. Я стер с кресла твои отпечатки, чтобы ты, Роджер, не угодил в переплет по твоей же собственной безалаберности. Я не собираюсь попадать в этот переплет вместо тебя.
— Но как ты не понимаешь…
— Я понимаю только то, что отпечатки за собой надо вытирать. Так что можешь сам идти и признаваться полиции, что ты наделал, старый негодник.
— Но я не могу! — взвыл Роджер. — Я слишком опытный уничтожитель улик. Они сразу заподозрят неладное, если я им скажу такое.
— А, глупости! — грубо перебил Колин. — Ты просто трусишь признаться, вот и все. Боишься, что теперь поссоришься с полицией на веки вечные.
— Так оно и будет.
— Что ж, тут я ничем не могу помочь. Надо было думать раньше, прежде чем встревать во всю эту историю. Нет-нет, это пусть теперь у тебя, Роджер, голова болит. А я тут совершенно ни при чем. Совершенно!
— Послушай, Колин, — в отчаянии воззвал к нему Роджер, — если ты не явишься с повинной, как мужчина, то я сам скажу полиции, что ты вытер кресло.
— Правильно. А я им скажу, что ты его передвинул.
— Но этого делать нельзя! Это выдаст Дэвида, а мы его только-только выгородили!
— Тогда скажи, что стер все отпечатки сам!
Роджер застонал. Колин — типичный упертый шотландец. Но если честно, то нельзя не признать, что у Колина есть свои резоны. Он выполнил то, о чем следовало побеспокоиться самому Роджеру, и теперь не может понять, с какой стати ему, а не Роджеру, держать за это ответ.
Тем не менее оставлять Колину эти резоны нельзя. Не то о совместной работе с полицией Роджеру придется забыть навсегда.
— Послушай, Колин, а если я придумаю для тебя какую-нибудь очень вескую причину, по которой ты вытер кресло, может, ты…
— Не может, Роджер, и точка.
— Проклятье!
В дверь постучали.
— Войдите, — угрюмо отозвался Колин.
В дверном проеме показалась головка миссис Лефрой.
— О, мистер Шерингэм, Рональд попросил передать, что полиция опять здесь. Он вместе с ними наверху, в зале.
— Спасибо. Нет, не убегайте, миссис Лефрой. Заходите и посмотрим, может, вам удастся убедить Колина совершить благородный поступок. Мне так и не удалось.
— О, Колин, ты же благороден, я знаю!
— Не трать на меня свои чары, Агата! Меня этим не проймешь!
— Боюсь, так оно и есть, мистер Шерингэм. А что он должен сделать?
— Просто сказать правду.
— Что ж, это бы внесло в нашу жизнь приятное разнообразие, — прощебетала миссис Лефрой. — По-моему, мне за всю жизнь не приходилось говорить столько неправды!
Роджер взглянул на нее с надеждой.
— А вы бы не могли сказать еще одну?
— Одной больше, одной меньше — какая разница. Какая именно неправда вам нужна?
Роджер колебался. Миссис Лефрой ничего толком не знает, что бы она сама на этот счет ни думала. Будет ли разумно дать ей понять, насколько все на самом деле серьезно?
— Заткнись, Роджер, старый ты осел.
Роджер принял решение. Редкой женщине он бы доверился в подобной ситуации, но миссис Лефрой — это редкая женщина.
— Не могли бы вы, миссис Лефрой, сказать, что вчера ночью на крыше вытерли спинку кресла, а заодно стерли с нее отпечатки пальцев, притом что вы сами прекрасно знаете, что никогда ничего подобного не делали?
— А, Роджер, хватит. Ты не имеешь права просить ее об этом. Иди, старик, и сам все расскажи…
— А это важно, мистер Шерингэм?
— Можно сказать, вопрос жизни и смерти.
— А Колин не хочет?
— Нет.
— Да и не надо этого, Агата! Роджер может сам пойти и признаться. Нет совершенно никакой необходимости ни тебе, ни мне таскать для него каштаны из огня.
— Не для меня, — осадил Роджер. — И ты это прекрасно знаешь.
— Видимо, Колин, у мистера Шерингэма есть какие-то серьезные причины не брать это на себя.
— Конечно есть, но Колин не желает их видеть. У полиции возникнет еще больше подозрений. Они знают, что я никогда не стану уничтожать подобную улику, не сознавая, что я делаю; а моя явка с повинной заставит их сделать то, что нам совершенно не нужно, а именно — задуматься, чего ради я это сделал. А что мне нужно, так это чтобы кто-то пошел и признался, что это сделал он, и сделал потому, что просто не сознавал, насколько это на самом деле важно. Вы ведь понимаете меня? Потому что Колин-то — нет.
— Ага, да, понял, наконец; но они же не поверят и мне, что я не ведал, что творю. Я же ведал будь здоров!
— Подменяем основания, да?
— Но это же правда!
— Как бы то ни было, хватит ссориться, — умиротворяюще проворковала миссис Лефрой, — потому что я все скажу сама. Мне это будет легко сделать, потому что я побывала на крыше вчера ночью вскоре после того, как нашли Ину.
— Правда? — изумился Роджер. — Вот не знал.
— Правда. Боюсь, вчера я не сообщила об этом инспектору, потому что мне показалось, что это не имеет ни малейшего значения; но коли на то пошло, то меня не было в зале, когда пришел Колин, чтобы нас оттуда не выпускать. Я была… Ну в общем, — продолжала миссис Лефрой, — на лестнице началась какая-то суматоха, и я пошла прямиком на крышу. Осберт был там и рассказал мне, что произошло.
— Осберт ничего об этом не говорил.
— Думаю, — отвечала миссис Лефрой, — он мало что об этом помнит. Но наверняка вспомнит, если ему подсказать.
— Превосходно.
— Да. Так в чем именно мне следует покаяться? Кажется, что-то такое с креслом?
— Дело вот в чем, миссис Лефрой, — и Роджер принялся быстро объяснять. Вы знаете, что под виселицей лежало кресло, которым, видимо, воспользовалась миссис Стреттон. По некоторой причине, в которую я в настоящее время не намерен вдаваться, Колин заполировал это кресло своим носовым платком — и при этом заодно стер все возможно имевшиеся на нем отпечатки, включая отпечатки самой миссис Стреттон. Полиция обнаружила, что кресло вытерли, и предпочла усмотреть в этом злой умысел. Поэтому необходимо, чтобы кто-то признался в этом вытирании кресла, причем с беззаботным смехом, как бы не подозревая, что подобное действие может рассматриваться как серьезное. Вот что я попросил бы вас сделать.
— Что ж, по-моему, это совсем нетрудно, — отвечала миссис Лефрой.
— Как я люблю женщин, не задающих тысячи ненужных вопросов! — Роджер сразу оживился.
— Да, но один вопрос я все-таки задам, явно нужный. Почему я это сделала?
— Действительно — почему? — Роджер на мгновение задумался. — Да, самое главное — иметь по-настоящему вескую причину.
— Причем такую, которая бы охватывала не только спинку кресла, но и сиденье, — добавил Колин.
— Да, и сиденье. Вот бы — стоп, я, кажется, кое-что вспомнил. Нам, пожалуй, повезло.
— Что?
— Как же, я ведь как раз беспокоился насчет сиденья — помнишь, Колин? Но все в порядке. Я сам на него становился. Так что, если даже его немножко и протерли, следы от ботинок все равно проявятся. И вот что я теперь подумал — это хорошо, что его вытерли. Таким образом песок с подошв оставил следы, но стерлась разница между широким плоским каблуком и узким и высоким. Да, это нам повезло.
— Рад, что от меня хоть какая-то польза, — сухо произнес Колин.
— Знаете, мистер Шерингэм, что меня так и подмывает задать тысячу ненужных вопросов? — сказала миссис Лефрой. — И хочу, чтобы вы это знали, потому что не стану задавать ни одного!
— Я расскажу Рональду, какая вы редкостная женщина, — пообещал Роджер. Он, наверное, тоже это подозревает, но вряд ли до конца понимает.
