— Да, это правдоподобно, — согласился инспектор.
— Когда ты покончишь с картофелем, Энтони, то поведай, прекрасный мой кузенчик, а что ты думаешь обо всем этом?
— Ну мне кажется, тут все ясно. Мы знаем, что у него было несколько поводов к убийству. Например, он мог ее по-настоящему любить и ужасно ревновал к доктору. Он мог, например, прийти в ярость, когда она ему рассказывала о своем браке.
— Да, мысль хорошая, — согласился Роджер, — то есть никакого шантажа не было и в помине. Но миссис Вэйн испытывала страх. Это подтверждается словами Маргарет, что ее кузина за неделю или две до смерти кого-то очень боялась. Да, кстати, Энтони, теперь ты можешь передать Маргарет, что ей больше не надо рыться в бумагах миссис Вэйн.
— О чем вы это, сэр? — спросил инспектор.
И Роджер рассказал о своих попытках установить личность таинственного незнакомца с помощью Маргарет.
— И это без ведома официальных полицейских властей, а? — заметил инспектор. — Да уж ладно, репортеры всегда останутся репортерами.
— А официальные власти — властями. Так что же вы, один из официальных представителей этой власти, собираетесь предпринять? Конечно арестовать Медоуза?
— А в данном случае кто меня спрашивает, — с осторожностью осведомился инспектор, — репортер?
— Нет, и если вы не хотите огласки, тогда я сообщу в редакцию только, что «каждую минуту может произойти важное развитие событий». Хотите?
— Да, пока действуйте именно так, сэр, будьте настолько любезны. Понимаете, сегодня вечером я не пойду его арестовывать.
— Почему же не сегодня?
— Я после ужина зайду к местному судье и получу ордер, но арестую его завтра утром. Не надо никакой спешки, особенно в таком маленьком, уединенном месте. Так будет лучше. Очевидно, ваша с ним беседа в субботу не вызвала у него никаких опасений, иначе он бы уже скрылся, и я почти уверен, что он пока на месте.
— Но почему надо заходить к местному судье и получать от него ордер на арест? — полюбопытствовал Роджер. — Я считал, что для ареста подозреваемого в убийстве ордера не надо.
— Но я не собираюсь арестовывать его из-за подозрения в убийстве, сэр.
— Не собираетесь? — удивился Роджер. — Но почему же?
— По нескольким причинам, — не очень охотно стал объяснять инспектор. — Во-первых, потому что, когда есть и другие причины, удобнее действовать не по обвинению в убийстве. С преступниками легче управляться, если вы не запугиваете их до смерти подобным обвинением сразу же. Мы обычно остаемся в выигрыше, если арест проходит в более спокойной обстановке. А главное, это дает нам выигрыш во времени, если мы еще не успели собрать исчерпывающие доказательства убийства.
— Понимаю. И узнаю много нового из области официальной криминологии.
— Да, у нас на все есть своя причина, — бодро сообщил инспектор, — такой уж мы каверзный народ.
— Действительно каверзный, и я сам очень серьезно подумаю, прежде чем совершу очередное убийство. Так вы полагаете, что сможете заставить Медоуза чистосердечно во всем признаться?
— Ну, мы умеем делать людей разговорчивыми, — туманно заметил инспектор.
Они снова немного помолчали.
— Ну что ж, мне надо уже уходить, — сказал Энтони и вышел.
Роджер с минуту созерцал закрывшуюся за кузеном дверь:
— Хорошо быть молодым, — сказал он со вздохом, обремененный своим древним тридцатишестилетним житейским опытом.
— Да, хорошо… но, боюсь, не в тех случаях, когда наступает внезапное и тяжкое прозрение, — с удивившей Роджера мрачностью вдруг заметил инспектор.
— Вы как будто стали пессимистом из-за своей профессиональной практики, — улыбнулся Роджер.
Инспектор задумался, а потом сказал:
— Да, возможно, но одно я знаю наверняка: в действительности все обстоит иначе, чем кажется на первый взгляд! И вот эту истину молодость никогда и ни за что не поймет.
— Долой разочарованность, свойственную среднему возрасту! — рассмеялся Роджер, явно не согласный с этим внезапным заявлением и серьезным тоном, которым оно было сделано. И собеседники, расположившись в креслах со всеми удобствами, начали обсуждать перипетии дела.
— Только одно все еще меня удивляет, — сказал немного погодя Роджер. — Все сходится, все объяснимо, но где место в этой головоломке для башмаков миссис Рассел?
— А я все ждал и удивлялся, когда же вы о них вспомните, — поддакнул инспектор.
— Разумеется, этот парень мог найти способ завладеть ими — я сам это сумел. Ну, разумеется, он мог их купить и у старьевщика или найти на помойке, но зачем? И почему они оказались собственностью миссис Рассел?
— Я думаю, можно найти немало объяснений тому, каким образом на сцену появилась именно эта пара башмаков, — задумчиво ответил инспектор. — Вы считаете, что преступник желал оставить именно женские следы, если нельзя было этого избежать?
— Да. И то же самое можно сказать о пуговице от куртки. Если мы на место мисс Уильямсон поставим преподобного Сэмюела, то, полагаю, ваше объяснение насчет пуговицы и каким образом она оказалась в руке мертвой женщины можно признать верным, инспектор. Это кстати самое простое объяснение.
— Но в данном случае, если он хотел оставить женские следы, — возразил инспектор, явно предпочитавший решать за один раз по одной задаче, — то вопрос, кому принадлежали башмаки, теряет важность. И значение имеет лишь одно: это должны были быть женские башмаки, достаточно большого размера, чтобы он мог туда вбить ногу, предварительно распоров башмаки по бокам. Вы тоже так думаете?
— Именно так.
— Ну в таком случае, — сказал инспектор с видом человека, окончательно решившего проблему, — надо иметь в виду, что существует немало способов завладеть башмаками.
— И это совершенно верно, — согласился Роджер.
Через несколько минут инспектор отправился на поиски местного судьи.
Вскоре после его ухода вернулся Энтони. По его словам, Маргарет неважно себя чувствовала, очевидно из-за приступа сенной лихорадки или начинающегося гриппа или еще чего-то такого, повергающего в депрессию, почему не могла остаться надолго и не согласилась, чтобы он проводил ее до самого дома. Оба с сожалением решили, что ей лучше лечь в постель. Однако он все-таки успел сообщить ей великую новость, кто есть на самом деле преподобный Сэм, и она просила передать Роджеру сердечные и прямо-таки восторженные поздравления.
— Ну, я не расстраиваюсь от того, что ты вернулся пораньше, Энтони, должен тебе сказать. Как ни восхитительно для меня мое собственное общество, все же оно начинает мне чуть-чуть приедаться. А кроме того, просто позор сидеть дома в такой вечер. Давай прогуляемся к морю и полюбуемся луной где-нибудь в скалах, а твой дядя Роджер расскажет тебе, какой он великий человек.
Прежде чем расстаться в тот вечер с инспектором, Роджер, пустив в ход угрозы относительно достоинств будущего репортажа, вырвал у него разрешение сопровождать его на следующее утро к мистеру Медоузу. Не очень доверяя прочности обещания, данного почти в экстремальных условиях, Роджер поднялся на следующее утро на час раньше обычного и стал гипнотизировать дверь в комнату инспектора. Ему вряд ли стоило так беспокоиться. Инспектор Морсби очень любил казаться несговорчивым, но совершенно не возражал против того, чтобы миллионы его сограждан, во время завтрака разворачивая газету, лицезрели его фотографии как героя истории, завершившейся арестом преступника, причем истории, изложенной со всеми подробностями «от нашего специального корреспондента», бывшего свидетелем этой сцены. Так что Роджер зря убавил свой утренний сон на целый час.
Они позавтракали и вместе вышли, предоставив Энтони полную возможность слоняться по гостинице или размышлять о красотах природы где-нибудь в уединенном местечке на скалах, если ему это больше нравится.
Дом, в котором преподобный Сэмюел Медоуз, он же Скользкий Сэм, он же Герберт Питерс, он же «как его там зовут», снимал комнаты, находился в центре деревни. Инспектор и Роджер вскоре подошли ко входной двери, Роджер вне себя от предвкушения конца охоты, инспектор — неспешно повествуя о действительно интересных арестах, которые ему доводилось совершать. Дверь открыла полная женщина. Узнав Роджера, она улыбнулась.
— Да, он у себя в гостиной, — сказала она в ответ на вопрос, можно ли видеть постояльца. — Я отнесла туда поднос с завтраком чуть больше часа назад, но он еще не выходил. Очень спокойный джентльмен, преподобный Медоуз. Все больше дома сидит. Не часто выходит. Все домоседничает, как говорится. Лучшего постояльца и не найти. А предпоследний джентльмен, который у меня снимал…
— А можно к нему? — спросил Роджер.
— Ну конечно, сэр, можно, — был самый добродушный ответ. — Вы ведь уже знаете, как пройти? Помнится, вы у него уже были на днях. И скажите ему, что я через минуту спущусь за подносом и посудой, скажете, сэр? Вам тогда будет удобнее разговаривать. Я бы и раньше все убрала, да то одно, то другое, а время-то летит, не угонишься, сами знаете, правда?
