— Подумать только, Даниель помнит, как ты любил безе, — сказала она. Брет рассыпался в благодарностях, и старый официант ушел чрезвычайно довольный и растроганный, вытирая глаза ослепительно белым носовым платком, который, казалось, был размером с простыню.
— Спасибо, — сказал Брет Беатрисе. — Я совсем забыл про безе.
— Какой милый старик. Он так рад, будто это его собственный сын вернулся домой. У него погибли на первой мировой войне трое сыновей, а на следующей войне погибли один за другим все внуки. Он всегда любил маленьких Эшби, и, по-видимому, счастлив, что хоть один из дорогих ему людей возвратился из мертвых. А что ты делал все утро?
— Читал свой некролог.
— Господи, зачем тебе это нужно? Хотя вообще-то мы все с удовольствием прочитали бы свой некролог. Ты что, отыскал Макаллана?
— Да. Он просил вам кланяться. Тетя Беатриса…
— Ты уже взрослый. Не надо называть меня тетей.
— Беатриса, а какими машинами увлекался Саймон?
— Насколько я помню, Саймон никогда не увлекался никакими машинами.
— А на дознании вы сказали, что увлекался.
— Разве? Понятия не имею, что я имела в виду. А в связи с чем я это сказала?
— Чтобы объяснить, почему мы в ту субботу не были вместе. А что делал Саймон, когда я наблюдал за птицами?
Брет сделал вид, будто он просто старается вспомнить, как в Лачете протекала жизнь.
— Да так, наверно, возился с какой-нибудь ерундой. Он ничем надолго не увлекался: то за одно возьмется, то за другое. И самое большее через две недели бросит.
— Значит, вы не помните, чем занимался Саймон в ту субботу?
— Как это ни странно, дорогой, я не помню. Я даже не помню, видела ли я его в тот день. Знаешь, когда случается что-нибудь ужасное, то стараешься обо всем этом забыть и никогда не вспоминать. Я помню, что он всю ночь разыскивал тебя верхом на своем пони. Бедный Саймон. Ты ему очень навредил, Брет. Не знаю, понимаешь ли ты это. После твоего исчезновения Саймон очень изменился. То ли потому, что перенес такой удар, то ли потому, что потерял такого уравновешенного здравомыслящего товарища. Так или иначе, он стал другим человеком.
На это у Брета не было ответа, и он промолчал. Через некоторое время Беатриса сказала:
— Ты и со мной обошелся очень плохо. Почему ты ни разу не написал, Брет?
Лодинг неоднократно говорил Брету, что это — самое слабое место во всей их афере.
— Я не знаю, — сказал Брет. — Я просто не могу этого объяснить.
В его голосе прозвучало отчаяние, которое неожиданно для него само по себе послужило своего рода объяснением.
— Ну ладно, — сказала Беатриса, — не буду к тебе приставать, мой милый. Я и не хотела об этом говорить. Просто все как-то не укладывается у меня в голове. Я так тебя любила маленького, мы были такими друзьями. Как-то совсем не похоже на тебя: уехать, жить новой жизнью и ни разу не вспомнить про нас.
На это у Брета был ответ, основанный на его собственном опыте:
— Вы просто себе не представляете, как легко в четырнадцать лет окунуться в новую жизнь и забыть про старую. С тобой постоянно случается что-то новое. Прошлое теряет всякую реальность: кажется, что ты просто видел его в кино и оно не имеет к тебе никакого отношения.
— Надо как-нибудь тоже сбежать из дома, — весело сказала Беатриса. — У меня в прошлом много такого, о чем я хотела бы забыть навсегда.
Тут подошел Даниель с сыром, и они заговорили о другом.
Для Брета было полной неожиданностью найти в пятницу утром рядом с тарелкой подарки ко дню рождения. Он вообще забыл, что предстоит день рождения. «Празднование совершеннолетия отложено до приезда мистера Чарльза Эшби», — сказал ему мистер Сэндел в Лондоне. Только когда ему об этом напомнила Беатриса, он осознал, что независимо от того, будет празднование или нет, вскоре наступит день, когда ему официально исполнится двадцать один год. Плохо представляя себе, как справляют день рождения в семьях, он решил, что раз не будет празднования, все ограничится поздравлениями. Поэтому, увидев около своей тарелки гору свертков, Брет совсем растерялся. Ему стало просто нехорошо при мысли о том, что сейчас ему придется при всех их распечатывать.
Но, увидев в глазах Саймона насмешливый огонек, он взял себя в руки. Ему пришло в голову, что Саймон против своего обыкновения явился к завтраку вовремя не столько из уважения к мистеру Сэнделу, сколько из желания насладиться его, Брета, смущением при виде подарков.
— С днем рождения, Брет! — раздался хор поздравлений, осыпавших его, как конфетти.
Как жаль! Как бы ему хотелось, чтобы это на самом деле была его семья, чтобы эти подарки принадлежали ему по праву и чтобы сегодня действительно был день его рождения! Оказывается, это очень приятно — праздновать день рождения в кругу семьи!
— Ты как привык, Брет, — спросила Элеонора, — открывать подарки до или после завтрака?
— После, — не раздумывая, ответил Брет. По крайней мере, у него будет время собраться с духом.
Может быть, выпив несколько чашек крепкого кофе, он наберется храбрости.
Возле тарелки Саймона, кроме подарков, лежала стопка поздравительных телеграмм от многочисленных знакомых, которые ещё не знали о возвращении его старшего брата. Саймон открывал одну за другой, читал их вслух и вкратце комментировал содержание каждой:
— Машинка для нарезания сыра! Стоит шиллинг, и ни пенни больше. Это от Вивиен. Стоило приглашать ее в дорогой ресторан, когда я в прошлый раз был в Лондоне! Интересно, что Бобби делает в Шотландии? Он ненавидит горы, и его всегда поедом едят комары…. Гор и Бауман. С чего это они вздумали меня поздравлять? Напоминают про неоплаченный счет? Кто это — Берт Бурт? Я такого не знаю. Может, букмекер?
Когда Брету пришлось, наконец, распаковывать свертки — дальше тянуть уже было неприлично — оказалось, что все не так уж страшно. В основном, ему дарили то же, что и Саймону. Мистер Сэндел подарил обоим по старинному ситечку для чая, Беатриса — по серебряной фляжке, Элеонора — по хлысту, а близнецы — по записной книжке. Только чета Пеков сделала им разные подарки. Брет обнаружил в их свертке маленькую деревянную шкатулку, которая, когда поднимали крышку, наигрывала нехитрую мелодию. Брет, никогда в жизни не видевший музыкальной шкатулки и даже не знавший про их существование, пришел от нее в такой восторг, что совсем забыл про свое смущение.
— Это из Клер-парка, — сказала Беатриса.
Ее слова напомнили Брету о Лодинге, он вспомнил, кто он и почему здесь, и опустил крышку. Нежные колокольчики умолкли.
Сегодня днем ему предстоит окончательно продать душу черту. Так что нечего слушать трогательные наигрыши.
Процедура продажи души оказалась совсем не такой, как Брет ее себе представлял. Он наивно предполагал, что перед ним положат бумаги, он их подпишет, и на этом все кончится. Всего и дела-то минут на двадцать. Но церемония заняла несколько часов. Они с мистером Сэнделом уселись рядом за большим столом в библиотеке, и на рассмотрение Брета была представлена полная история экономической жизни Лачета. «Коссет, Тринг и Ноубл» отчитывались перед своим юным клиентом в том, как они управляли его состоянием прошедшие восемь лет.
У Брета голова шла кругом, но все же он с интересом следил за объяснениями мистера Сэндела и не мог не отдать ему должное: старик очень четко излагал все юридические и математические тонкости дела.
— Состояние вашей матушки уже, естественно, не так велико, как оно было в те старые добрые времена, когда оно ей досталось. Но состояние вполне обеспечит вам безбедную жизнь в Лачете. Как вы, конечно, заметили, положение дел в имении порой приближалось к критическому, но мисс Эшби категорически отказывалась занимать деньги под ваше будущее наследство. Она считала, что оно должно остаться в целости до вашего совершеннолетия.
Мистер Сэндел выкладывал перед Бретом различные финансовые документы, и тот впервые осознал, какие героические усилия приходилось делать Беатрисе, чтобы сводить концы с концами и поддерживать видимость благополучия, которую являл постороннему глазу Лачет.
— А что случилось вот в этот год? — спросил он, показывая пальцем на особенно низкую цифру общего дохода.
Мистер Сэндел полистал бумаги.
— А, помню! Это был неудачный год. Очень неудачный. Одна кобыла погибла, у двух других не было приплода, очень хороший жеребчик сломал ногу, Ужасный был год. Вообще, конный завод — дело очень ненадежное. Вот, например, в этом году, — костлявый палец мистера Сэндела ткнул в еще одну низкую цифру, — дела в Лачете шли замечательно, но никто не хотел покупать лошадей, и за однолеток на ярмарке не дали даже гарантированной цены. Тут уж как повезет. В тот раз не повезло. Но зато были и удачные годы, когда удавалось покрыть потери прежних лет.
