Ознакомительная версия.
Узнает ее Хейдок или не узнает, вот интересный вопрос. Она заранее подготовила себя к тому, чтобы не выказать ни малейших признаков удивления или узнавания, с кем бы ни довелось столкнуться, и за себя была практически уверена: она не показала виду, что знает его.
Она встала и приняла почтительную позу, какая приличествует простой немецкой женщине перед властелином Вселенной.
– Итак, вы здесь, – сказал капитан-лейтенант.
Он говорил по-английски и держался совершенно так же, как обычно.
– Да, – ответила Таппенс и добавила, представляясь: – Сестра Элтон.
Хейдок улыбнулся, как будто она пошутила.
– Сестра Элтон! Превосходно.
Он одобрительно посмотрел на нее.
– Вид у вас безупречный.
Таппенс наклонила голову, но промолчала. Инициативу она предоставляла ему.
– Вам, я думаю, известно, что от вас потребуется? – продолжал он. – Садитесь, пожалуйста.
Таппенс послушно села. И ответила:
– Я должна получить от вас подробные инструкции.
– Очень верно, – кивнул Хейдок. Ей почудилась в его голосе легкая издевка. – Вам известен день? – спросил он.
– Четвертое число.
Хейдок удивленно вздернул брови. На лбу у него образовались глубокие складки.
– Гм, так, значит, вы знаете?
Таппенс помолчала, а потом произнесла:
– Пожалуйста, сообщите мне, что я должна сделать?
– В свое время, моя милая, – ответил Хейдок. Выдержав паузу, он спросил: – Вы, конечно, слышали про «Сан-Суси»?
– Нет, – ответила Таппенс.
– Не слышали?
– Нет, – твердо сказала Таппенс. «Посмотрим, как ты разберешься с этим», – подумала она.
На лице капитан-лейтенанта Хейдока появилась кривая усмешка. Он раздельно проговорил:
– Значит, вы не слышали про «Сан-Суси»? Это меня удивляет, весьма, ибо у меня было такое впечатление, что вы там жили весь прошедший месяц... – Наступила мертвая тишина. – Так как же, миссис Бленкенсоп?
– Не знаю, о чем вы, доктор Биньян. Я прибыла сюда только сегодня утром. Спустилась на парашюте.
И снова эта усмешка, на сей раз определенно злобная.
– Несколькими ярдами[77] материи в кустах легко можно создать нужную иллюзию, – проговорил он. – И я вовсе не доктор Биньян, уважаемая. Доктор Биньян по официальному статусу – мой дантист, и время от времени любезно предоставляет мне свой кабинет.
– В самом деле? – пробормотала Таппенс.
– В самом деле, миссис Бленкенсоп. Или вы предпочитаете, чтобы я называл вас вашим настоящим именем – миссис Бересфорд?
Опять установилась напряженная тишина. Таппенс глубоко вздохнула. Хейдок кивнул.
– Как видите, игра проиграна. «Ты вошла в мою светелку, молвил Мушке Паучок»[78].
Таппенс услышала легкий щелчок, и в руке у Хейдока блеснуло стальное лезвие. Он продолжал, но теперь уже угрожающим тоном:
– И не советую вам кричать и звать на помощь соседей. Не успеете вякнуть, как распроститесь с жизнью, а если и вскрикнете, никто не обратит внимания, вы ведь в зубоврачебном кабинете, здесь часто, бывает, кричат.
Таппенс сдержанно заметила:
– Вы, я вижу, все предусмотрели. А вам не приходило в голову, что у меня могут быть друзья, которым известно, где я?
– О, все еще надеетесь на голубоглазого героя? В данном случае, впрочем, кареглазого... Сожалею, миссис Бересфорд, но Энтони Марсдон – один из наших самых верных приверженцев в этой стране. Как я уже сказал, несколько ярдов парусины способны создать полную иллюзию. Вы легко клюнули на историю с парашютом.
– Не понимаю, к чему весь этот цирк?
– Ах, не понимаете! Мы хотели, чтобы вашим дружкам было труднее вас выследить. Если бы даже кто-нибудь сумел выйти на ваш след, он привел бы его в Ярроу и к человеку, встречавшему вас в машине. А тот факт, что где-то между часом и двумя в Ледербэрроу пришла пешком медицинская сестра, лицом совершенно на вас не похожая, едва ли кто-нибудь свяжет с вашим исчезновением.
– Сложный расчет, – заметила Таппенс.
– Меня восхищает ваша выдержка, – сказал Хейдок. – Весьма восхищает. Сожалею, что принужден буду, гм, оказать на вас давление, но нам необходимо знать, что вам удалось разведать в «Сан-Суси».
Таппенс не ответила.
Хейдок вполголоса произнес:
– Советую вам не запираться. Зубоврачебное кресло и инструментарий открывают, знаете ли, кое-какие возможности.
Таппенс бросила на него презрительный взгляд.
Хейдок подался вперед. И раздельно проговорил:
– Да, я вижу, вы обладаете изрядной твердостью духа, людям вашего склада это свойственно. Но как насчет второй половины картинки?
– О чем вы?
– О Томасе Бересфорде, вашем муже, проживавшем последние недели в «Сан-Суси» под именем мистера Медоуза, а в настоящее время лежащем наготове в подвале моего дома.
Таппенс резко возразила:
– Я в это не верю!
– Потому что получили письмо от Пенни Плейн? Неужели вы не догадываетесь, что это была ловкая работа молодого Марсдона? Вы ему прекрасно подыграли, открыв код.
Голос Таппенс дрогнул:
– Значит, Томми?..
– Ваш Томми, – провозгласил капитан-лейтенант Хейдок, – находится сейчас, как, впрочем, с самого начала, в моих руках. И теперь дело за вами. Если вы дадите мне требуемые ответы, у него появится шанс. Если же нет, – что ж, сработает первоначальный план. Он получит удар по голове, будет вывезен в море и выброшен за борт.
Некоторое время Таппенс просидела молча. Потом спросила:
– Что вы хотите знать?
– Я хочу знать, кто вас послал, как вы осуществляете связь с этим лицом или этими лицами, какую информацию они от вас уже получили и что именно вам известно?
Таппенс пожала плечами.
– Я могу наговорить вам что мне вздумается, – заметила она.
– Э, нет, потому что я немедленно подвергну ваши показания строгой проверке. – Он пододвинул свой стул ближе к ней. И заговорил совсем иначе, настойчиво и даже вкрадчиво: – Уверяю вас, уважаемая, мне вполне понятны ваши чувства. Я действительно восхищен и вами, и вашим мужем. Уважаю вашу отвагу и твердость духа. Такие люди, как вы, будут нужны в новом государстве, которое воздвигнется на обломках вашего теперешнего безмозглого строя. Мы хотим, чтобы кое-кто из наших нынешних врагов, те, кто достоин, стали нашими союзниками. Если я вынужден буду отдать приказ о лишении вашего мужа жизни, я это сделаю, так велит мне долг, но буду, право же, очень огорчен, что долг велит мне это сделать. Он славный малый, спокойный, скромный, толковый. Позвольте мне объяснить вам то, что, по-видимому, мало кто в этой стране понимает. Наш фюрер не имеет намерения завоевывать вашу страну – в том смысле, как вы все думаете. Его цель – создать новую Британию, Британию сильную собственной силой, где будут править не немцы, а сами англичане. Лучшие из англичан, люди высокого ума, чистых кровей и большого мужества. «Прекрасный новый мир», говоря словами Шекспира[79].
Он подался еще ближе.
– Мы хотим покончить с бездарностью и бестолковщиной. Со взяточничеством и коррупцией. С корыстью и стяжательством. И в этом новом государстве нам понадобятся такие люди, как вы и ваш муж, – храбрые, предприимчивые, еще недавно наши враги, но в будущем – союзники. Вы бы удивились, если бы узнали, как много народу в этой стране, да и в других тоже, сочувствуют нам и разделяют наши взгляды. Вместе мы создадим новую Европу, – Европу мира и прогресса. Постарайтесь взглянуть на вещи так, потому что, уверяю вас, именно так оно все и есть...
Голос его давил, гипнотизировал. И это говорил человек, с виду такой типичный честный английский моряк...
Таппенс смотрела на него и старалась подыскать подходящий ответ. Пришел в голову только один, детский и в то же время издевательский.
– Гуси, гуси, вы куда? – произнесла Таппенс.
Эффект получился ошарашивающий.
Хейдок подскочил, лицо его стало пунцовым от ярости, и в одно мгновение от сходства с добродушным английским моряком не осталось и следа. Она увидела перед собой, как раньше Томми, разъяренного прусского офицера.
Он разразился целым потоком немецких ругательств. Потом перешел опять на английский и грубо заорал:
– Дура! Чертова идиотка! Ты что, не понимаешь, что выдала себя с головой? Теперь прощайся с жизнью, и ты, и твой драгоценный муж. – Он позвал: – Анна!
Вошла женщина, которая раньше открыла Таппенс дверь. Хейдок сунул ей револьвер.
– Сторожи ее. Если что – стреляй.
И, топая, выбежал вон.
Таппенс вопросительно посмотрела на Анну. Та стояла с револьвером в руке, устремив на Таппенс бесстрастный взор.
– Неужели вы вправду меня застрелите? – спросила Таппенс.
Анна ровным голосом ответила:
– Напрасно стараетесь меня разжалобить. В прошлую войну ваши убили моего сына, моего Отто. Мне было тогда тридцать восемь лет, а теперь шестьдесят два, но я не забыла.
Ее широкоскулое неподвижное лицо напомнило Таппенс лицо несчастной полячки Ванды Полонской – та же пугающая ненависть и одержимость. Материнство беспощадно. Такие же чувства наверняка испытывает и в Англии не одна скромная миссис Джонс и миссис Смит. С женским полом бесполезно спорить, мать, потерявшую дитя, не убедишь.
Ознакомительная версия.
