– Доброе утро.
Сол сел в красное кожаное кресло, Фред пододвинул для себя желтое, а я занял обычное место за своим письменным столом и заявил:
– Я попросил Сола доложить: он был хозяин, а мы – его гости.
– Фред пришел примерно через час после того, как Арчи вам позвонил, – начал Сол. – Я по телефону пригласил Орри к себе на девять часов вечера. Мы решили попытаться вынудить его покончить жизнь самоубийством. Когда Орри пришел, мы обыскали его. Как всегда, у него при себе был револьвер, в кармане пиджака мы обнаружили алюминиевую трубку для сигар «Дон Педро». Затем примерно с полчаса мы беседовали в гостиной. Говорил главным образом Арчи; он заявил Орри, что мы сделаем для него невозможным продолжать жить.
По словам Орри, Бассетт собирался его уничтожить, а Пьер нагрел на тысячу долларов. Я обмотал алюминиевую трубку самоклеющей лентой и положил снова Орри в карман. Револьвер мы оставили у себя. Он ушел около десяти часов вечера.
«Приемлемо», – можно было прочесть в глазах Вульфа, но сам он молчал. Губы оставались крепко сжатыми. Откинувшись на спинку кресла, он закрыл глаза и глубоко вздохнул.
Сол взглянул на меня и уже было хотел что-то сказать, но не успел: ему помешал какой-то звук. Вернее, два звука. Сперва звонок в дверь, а через мгновение – оглушительный грохот. Вскочив, мы помчались в прихожую. Впереди – Фред, сидевший ближе всех к двери. Но в прихожей он остановился, и я обогнал его. У двери, ведущей на улицу, я притормозил, потому что пол был усеян осколками стекла. От нашей фирменной панели с прозрачным изнутри стеклом – три на четыре фута – ничего не осталось, кроме зазубренных краев в пустом проеме. Отодвинув засов, я приоткрыл дверь и выскользнул наружу.
Внизу, на тротуаре, я заметил пальто Орри Кэтера. Ничего другого разглядеть сверху было нельзя. Спустившись по ступенькам, я взглянул на его лицо. Никаких повреждений. Он был слишком влюблен в свою внешность, чтобы держать трубку на манер Пьера. Девять дней и десять часов или двести двадцать шесть часов прошло с тех пор, как я стоял и смотрел на то, что когда-то было лицом Пьера.
Я поднял голову и увидел рядом с собой Сола и Фреда.
– О'кей, – проговорил я. – Стойте здесь, а я пойду позвоню Лону Коэну. Я перед ним в долгу.
В тот вечер, в половине десятого, мы – я и Вульф – после ужина направились в кабинет, чтобы насладиться кофе, когда в дверь позвонили. Вульф мельком взглянул в ту сторону, но не остановился, хотя увидел, кто пожаловал. Перед этим, по моему настоянию, Ральф Кернер из ремонтной мастерской первым делом привел в порядок входную дверь и вставил новую панель с прозрачным лишь изнутри стеклом. Засов тоже заменили, и он еще не совсем свободно скользил в пазах. Отворив дверь, я впустил инспектора Кремера.
Он как-то странно взглянул на меня, будто хотел о чем-то спросить, но не знал, как лучше сформулировать вопрос. Затем он окинул взглядом следы взрыва на стене, на скамье, в прихожей, на вешалке и на полу.
– Стекло, – пояснил я. – Если бы вы только видели!
– Да, конечно, – ответил он, направляясь дальше по коридору. Я-за ним.
Обычно Кремер идет прямо к красному кожаному креслу, но на этот раз он изменил свой маршрут. Переступив порог и сделав три шага, он остановился и обвел глазами помещение, слева направо и справа налево. Затем подошел к большому глобусу и не спеша покрутил его – сперва в одну, затем в другую сторону. Я стоял, в изумлении следя за его манипуляциями. После этого Кремер снял пальто, бросил на одно из желтых кресел и, усевшись в красное кожаное кресло, заявил:
– Уже многие годы мне хотелось покрутить его. Это самый большой и самый красивый из всех глобусов, которые мне когда-либо довелось видеть. Я также никогда не говорил, что это самый лучший из всех известных мне рабочих кабинетов. И самый уютный. Говорю об этом сейчас потому, что, вероятно, мне уже никогда больше в нем не бывать.
– В самом деле? – поднял брови Вульф. – Собрались на пенсию? Вроде бы вы еще вовсе не так стары.
– На пенсию я не собираюсь, хотя, пожалуй, и следовало бы. Вы правы, я еще недостаточно стар, но уже порядком устал. Нет, на пенсию я не ухожу. Это вы уходите. Можете назвать это отставкой.
– Вас, очевидно, ввели в заблуждение. Или, быть может, вы строите какие-то предположения?
– Предположений я не строю, – ответил Кремер, доставая из кармана сигару (не «Дон Педро») и стискивая ее между зубов. (За многие годы нашего знакомства он не выкурил ни одной.) – Бесполезно притворяться, Вульф. На этот раз вам и в самом деле пришел конец. Так думают не только окружной прокурор и полицейский комиссар. Мне кажется, они говорили даже с самим мэром… Наш разговор записывается на магнитофонную ленту?
– Разумеется, нет. Даю вам честное слово, если вы не верите.
– Верю, верю …
Вынув сигару изо рта, Кремер швырнул ее в мою корзину для бумаг – и, как всегда, на два фута мимо цели.
– Мне не известно, – сказал он, – принимаете ли вы меня за дурака, но это не имеет значения.
– Пф! Никчемная болтовня. Мои представления о вас зиждутся не просто на предположениях. Я и правда хорошо знаю вас. Конечно, ваши умственные способности не безграничны – как, впрочем, и мои, – но вы вовсе не дурак. В противном случае вы бы в самом деле поверили, что мне конец, и в мой дом уже не пришли. Вы оставили бы меня один на один с мстительным окружным прокурором, быть может, слегка сожалея о том, что у вас уже никогда не будет предлога побывать в этом уютном кабинете и повертеть большой и красивый глобус.
– Черт побери! Я его не вертел!
– Хорошо, можете по своему желанию употребить любое другое слово, например: «кружить», «вращать», «поворачивать». Так зачем же вы все-таки явились ко мне?
– Это объясните вы сами.
– Ну что ж, согласен. Вы сильно подозреваете, что со мной еще не покончено, что где-то может существовать какая-то щель, протиснувшись в которую я вновь выползу наружу, и вам любопытно знать, где эта щель и как я ею воспользуюсь.
– Вам придется изрядно попотеть, протискиваясь в щель.
– Черт возьми, перестаньте передразнивать мою манеру высказываться! Я выбираю слова, которые более полно выражают мою мысль и служат моим целям. Арчи, скажи Фрицу, чтобы принес кофе. Три чашки. Или вы предпочитаете пиво, коньяк?
Кремер проголосовал за кофе, и я направился в кухню. Хотя позади у меня был трудный день – я, помимо прочего, встречался с Джилл, и у нас состоялся длинный разговор, – я тем не менее не канителился с кофе. Мне тоже хотелось знать – где и как? Когда я, распорядившись насчет кофе, вернулся, говорил Вульф:
– …Но я не стану раскрывать перед вами свои дальнейшие планы. Фактически я не намерен вообще что-либо предпринимать. Собираюсь впервые за десять дней бездельничать, так сказать, плыть по течению: читать книги, пить пиво, обсуждать с Фрицем различные блюда, пустословить с Арчи, быть может, поболтать с вами, если вы найдете время заглянуть в мою обитель. Я ничем не связан, мистер Кремер. Пребываю в благодушном настроении.
– В благодушном настроении? Черта с два! Ведь ваши лицензии аннулированы.
– Не надолго, мне думается. Когда подадут кофе…
Появился Фриц с подносом, поставил его на стол Вульфа и удалился. Разливая ароматный напиток по чашкам, Вульф не забыл, что Кремер пьет его с сахаром и сливками, хотя прошло не менее трех лет с тех пор, когда инспектор в последний раз пил с нами кофе. Поднявшись, я подал Кремеру его чашку и, вернувшись со своей, вновь устроился на прежнем месте за письменным столом, закинув ногу на ногу; очень хотелось надеяться, что к ночи у меня тоже появится благодушное настроение.
Сделав глоток, – он любит кофе более горячим, чем я, – Вульф откинулся на спинку кресла.
– Девять дней назад, во вторник на прошлой неделе, я отказался отвечать на ваши вопросы. И в этом отношении моя позиция осталась неизменной. Но если вы не против послушать, я мог бы описать некую гипотетическую ситуацию, как она мне представляется. Согласны?
– Валяйте. Я всегда в состоянии встать и уйти. – Кремер отхлебнул слишком много чересчур горячего кофе, и я опасался, что он выплюнет жидкость на ковер, но он усиленно заработал челюстями и в конце концов справился.
– Давайте предположим, – начал Вульф, – будто пять дней назад, в последнюю субботу, целый ряд фактов и наблюдений вынудили меня заключить, что человек, связанный со мной профессионально многие годы, совершил три убийства. Первый факт стал известен в то утро, когда Пьер Дакос нашел смерть в моем доме и когда Арчи – я оставляю сейчас формальное обращение – передал мне слова Пьера, сказанные им при появлении у меня в доме. Тогда сообщить Арчи подробности Пьер отказался и заявил, что доверит их только мне. Пожалуй, чрезмерное тщеславие помешало мне тогда обратить на данный факт более пристальное внимание; по словам Пьера, я был величайший детектив на свете. Сказалась людская суетность.
