— Ты обещал спасти меня! Любить меня! Все сделать для меня!
Дрейтон вытянул руки, но не для того, чтобы обнять её, а чтобы оттолкнуть.
— Я была с тобой, потому что ты обещал спасти меня! — выкрикнула она, бросаясь к Дрейтону и раздирая ему щеки обгрызанными ногтями, не оставлявшими царапин. Что-то холодное задело его подбородок. Это была серебряная цепочка, которую Энсти стащил у своей жены.
Бэрден оттащил её прочь и крепко держал. Линда рыдала и вырывалась. Дрейтон закрыл глаза. Он не разбирал её возгласов и ругани. Он понимал только одно: она никогда не любила его. Это было страшное открытие. Слова звенели в ушах, и казалось, будто барабанные перепонки скребут ножами. Дрейтон отвернулся от устремленных на него настороженных взглядов, выбрался из переулка на какой-то задний двор, привалился к стене, и его вырвало.
Она ждала в кабинете Уэксфорда. Две минуты назад, в коридоре, его предупредили о её приходе, и старший инспектор приблизился к ней с таким же самодовольством, с каким во время оно Стенли подошел к Ливингстону в африканских дебрях.
— Мисс Марголис, я полагаю?
Наверняка она зашла домой. Вернувшись из странствий, Анита переоделась в оцелотовый полушубок, набросив его поверх красно-бурого брючного костюма. Уэксфорд заметил, что девушка загорела, а её черные волосы отливают бронзой. Значит, их недавно освещало гораздо более жаркое солнце, чем то, которое ласкает своими лучами Сассекс.
— По словам Руперта, вы причисляли меня к покойникам, — заговорила она. — Но от него толку не добьешься, вот я и решила зайти и выяснить, что к чему. — Она села на край стола, отодвинув какие-то бумаги. Уэксфорд почувствовал себя гостем в собственном кабинете. Он не удивился бы, если бы она властно-любезным тоном пригласила его присесть.
— Полагаю, мне известно больше, чем ему, — твердо заявил он. — Давайте, я расскажу, как было дело, а вы меня поправите, если будет нужда.
Она улыбнулась и сделалась похожей на довольную кошку.
— Вы были в Испании или Италии. Может, в Ибизе?
— Верно. Прилетела нынче утром, — она закинула ногу на ногу. Брюки у неё были расклешенные, с розовой каймой.
— Дикки Фэрфэкс спустил за неделю сто пятьдесят фунтов моих денег. Возможно, по мне не скажешь, но в глубине души я — обывательница. Любовь прекрасна, но это химера. Деньги же — вещественны и имеют свойство уходить без возврата. — Она помолчала и задумчиво добавила: — Так что я оставила его и вернулась домой. Боюсь, ему придется клянчить помощи у консула. — Ее черные брови сошлись на переносице. — Возможно, имя Дикки ничего вам не говорит.
— Попробую угадать. Дикки — тот самый молодой человек, который покинул вечеринку у Которнов, не застав там вас, и отправился на поиски, горланя вирши Омара Хайяма.
— Какой вы умный!
Если она так же смотрит на мужчин и так же льстит, неудивительно, что они, мурлыкая, ходят за ней и позволяют уничтожать себя, подумал Уэксфорд.
— Видите ли, — сказала она, — я была твердо намерена пойти на вечеринку, но моя дурацкая машина сломалась. Я понятия не имела об этом до половины десятого, пока не поехала в гости. Радиатор всю дорогу кипел, будто чайник. Тогда я подумала о Рэе. Я знала, что он поможет мне… О, но ведь говорить собирались вы!
Уэксфорд улыбнулся ей, хотя и без большого воодушевления. Он уже начал уставать от молодых женщин, их ужимок, уловок и противоречивых натур.
— Я могу только гадать, — сказал старший инспектор. — Энсти не было дома. Вы решили попытаться доехать, но машина заглохла.
— Вы кое-что упустили. Сначала я увидела Рэя. Я пыталась вывести машину из переулка, когда увидела, как подъезжает дочка Гроверов. Рэй сидел рядом с ней и имел ужасный вид. Девица сказала, что он пьян, но, боже мой, он был похож на покойника. Она не дала мне подойти к нему. Я только вывела машину из переулка и уехала.
— Он умирал, — сказал Уэксфорд. — Или уже был мертв.
Она вскинула брови, едва не коснувшись ими бронзовой челки, но ничего не ответила.
— Вы могли прийти к нам, мисс Марголис. Ведь вы слывете человеком, не чуждым гражданской ответственности.
— Но я уже рассказывала вам, — мягко сказала она. — Или Руперту. После Гровера я проехала сотню ярдов по дороге, и мотор заглох. У меня было немного воды, и я залила её в радиатор. Проползла пол-пути до Стауэртона, а потом сидела в этой чертовой машине, проклиная невезение. Тогда-то и появился Дикки, горланя что-то о спелом винограде. Понимаете, полгода назад у нас кое-что было, и мы сели в машину поговорить. Все деньги лежали у меня в сумочке. На ловца и зверь бежит. Дикки вечно не хватает денег, и, когда он узнал, что у меня они есть, то предложил махнуть в Италию. Здесь ужасный климат, правда?
Уэксфорд вздохнул. Сестрица была вполне под стать своему брату.
— Он был ужасно пьян, — простодушно сказала она. Уэксфорд возблагодарил господа за то, что отправил Бэрдена на другое задание. — Мы просидели около часа. Потом он протрезвел и пошел к Которну за своей машиной, а я отогнала «альпин» домой. Было уже около часа ночи. Руперт спал. Он терпеть не может, когда его будят, и я оставила записку, сообщив, куда еду. Потом вспомнила о Рэе и приписала, чтобы Руперт сходил к Гроверу и узнал, все ли с ним в порядке. У меня были дурные предчувствия.
— Где вы её оставили?
— Что?
— Записку.
— А, записку! Я написала её на большом листе плотной бумаги и прислонила его к груде газет на кухонном столе. Наверное, она потерялась.
— Он её выбросил. Пробки перегорели, и впотьмах он выбросил её вместе с газетами. Он думал, что мы пришлем к нему уборщицу, — Уэксфорд помолчал. — Но мы сочли это ниже своего достоинства. Наверное, надо быть проще.
— Да, это поубавило бы хлопот, — сказала Анита Марголис и вдруг расхохоталась, раскачиваясь на столе так, что стеклянная фигурка опасно затряслась. — Это очень похоже на Ру. Он думает, что мир должен предоставить ему полчище рабов. — Внезапно она вспомнила, что речь идет о весьма печальном предмете, и сразу посерьезнела. — Я встретила Дикки на Хай-стрит, и мы сразу поехали в лондонский аэропорт.
— Почему вы сменили верхнюю одежду?
— Сменила? Правда?
— То, что сейчас на вас, нашли на пассажирском сиденье вашей машины.
— Да, припоминаю. Шел сильный дождь, и я надела красный плащ. Понимаете, у Дикки очень шумная машина, а мне не хотелось тревожить Руперта, поэтому я договорилась с Дикки встретиться на Хай-стрит. — Она лукаво посмотрела на Уэксфорда. — Вы когда-нибудь сидели в машине три часа подряд в насквозь промокшей шубе?
— Пожалуй, не доводилось.
— Это как в поговорке про крысу-утопленницу.
— Полагаю, что тогда же вы захватили и паспорт.
Она кивнула, и Уэксфорд с легким раздражением спросил:
— Вы даже не считаете нужным присылать открытки, мисс Марголис?
— О, зовите меня просто Энн. Все так делают. А что касается открытки, я бы её отправила, кабы отдых был мне в радость. Но там был Дикки, и я тратила миллионы этих поганых жалких лир! Мне их все время не хватало. Бедный Ру! Я подумываю завтра вытащить его в Ибизу. Он столько натерпелся, и, к тому же, здесь я не могу носить свои замечательные новые наряды.
Она легко соскользнула со стола, и Уэксфорд с большим опозданием увидел, как её пятнистая шубка задела хрупкую статуэтку. Мисс Марголис рванулась, чтобы подхватить падающую вещицу, но та со звоном разбилась о ножку стола.
— О, боже, я ужасно виновата, — сказала Энн. Она смущенно подобрала с десяток самых крупных осколков. — Какая жалость!
— Она мне никогда не нравилась, — ответил Уэксфорд. — Последний вопрос, и можете идти. Вы когда-нибудь пользовались той зажигалкой?
— Какой зажигалкой?
— Золотой, подаренной Энн, огоньку чьей-то жизни.
Она задумчиво склонила голову, и волосы тяжелыми полумесяцами упали ей на щеки.
— Зажигалка, которую я когда-то показывала Алану Кэркпатрику?
Уэксфорд кивнул.
— Она никогда не была моей. Это зажигалка Рэя.
— Он ремонтировал машину и случайно оставил ее?
— М-м… Я возвратила её на другой день. Признаюсь, я дала Кэркпатрику понять, что зажигалка моя, — она пошевелила пальцами, торчавшими из золотистых босоножек, и принялась растирать осколки по ковру. — Он очень ревнивый, его так и хочется подразнить. Вы видели его машину? Он хотел катать меня в ней! За кого он меня принимал, интересно? За участницу парада лорда-мэра? Боюсь, что я — любительница подразнить людей.
— Нас вы уж точно подразнили, — сердито ответил Уэксфорд.
Он отодвинул в сторону прошение об отставке вместе с ворохом других бумаг. Оно все ещё не было распечатано — плотный белый конверт с четко выведенным на нем именем старшего инспектора. Дрейтон использовал дорогую бумагу и писал чернилами, а не шариковой ручкой. Уэксфорд знал, что констебль любит хорошие вещи. Но любовь к красоте может быть чрезмерной, опьяняющей, лишающей свободы.
