– Нили, я считаю, что знаю законы и немного разбираюсь в людях, – сказал Мейсон. – И я не собираюсь сидеть и безучастно смотреть, как моей подзащитной, у которой цента лишнего в кармане никогда не водилось, выносят суровый приговор лишь потому, что кому-то вздумалось свалить на нее всю вину. И в том, что касается Холкомба, я тоже не испытываю особых угрызений совести, ибо убежден в том, что, когда бы сержант ни нашел пулю, он принялся бы корчить из себя великого сыщика и зарапортовался до такой степени, что у меня не осталось бы ни малейших надежд докопаться до истины. Он, разумеется, поклялся бы, что заметил след от пули сразу же после того, как оказался на месте преступления, а остальные полицейские его прошляпили. Я мог бы допрашивать его до посинения, а он только смеялся бы мне в ответ. Он лгал бы мне в глаза, а я не мог бы доказать, что он лжет. Вогнав же в столб пулю, которой, что совершенно очевидно, не могло там быть в то время, когда сержант Холкомб подкатывал к месту происшествия, и дав сержанту возможность скрепить клятвой утверждение о том, что пуля была найдена именно тогда, я заложил основу для результативного допроса.
– Возможно, тут есть некие тонкие нюансы чисто формального характера, – сказал Нили. – Возможно, вы и в самом деле имеете право утверждать, что не подтасовывали улик… Поверьте, я восхищаюсь вашей смелостью, но вы, на мой взгляд, несетесь так, что мне за вами не угнаться.
– Когда ступаешь на тонкий лед, – сказал Мейсон, – выход один – беги во весь дух, иначе провалишься.
– Я боюсь, – без обиняков признался Нили. – И, хоть убейте, не могу понять, к чему вы клоните.
– Я взбалтываю факты, – ответил Мейсон.
– Что вы делаете?
– Взбалтываю факты, – повторил Мейсон. – Вам приходилось когда-нибудь в компании жарить яичницу?
– Да, но при чем тут это?
– А у вас не случалось такое: вы хотели сделать глазунью, а желтки возьми да растекись? И как вы тогда поступали, чтобы не дать повода для насмешек? Взбалтывали яйца и заявляли, что с самого начала хотели накормить друзей омлетом, не так ли?
– Так, – улыбаясь, сознался Нили.
– Вот то же самое и в судебной практике, когда имеешь дело с оговором. Взболтайте яйца, и никто уже не сможет определить, которое из них случайно растеклось. Взболтайте факты, и вы, по меньшей мере, нарушите планы человека, считавшего, что он сплел из них великолепную паутину.
Судья Киппен недовольно поморщился, оглядев набитый до отказа зал.
– Я хочу высказать несколько замечаний обвинению, защите и публике, – заявил он. – Суд осуждает обстановку сенсационности, складывающуюся вокруг этого процесса. – Он скользнул взглядом по Мейсону и остановил его на зрителях. – Согласно нашей Конституции судебные разбирательства должны вестись открыто, дабы не превращать их в заседания тайных обществ. Но из этого вовсе не следует, что любой процесс, в котором находится место полемике, можно превращать в балаган. Присутствующим в этом зале следует уяснить, что суд в своей работе руководствуется строго определенной процедурой, имеющей исследовательский характер. Публика должна воздерживаться от каких бы то ни было комментариев в ходе процесса, иначе я прикажу очистить зал. Суд не одобряет манеры, в которой процесс подается в прессе. Утренние газеты полны сенсационных репортажей, спекулятивных комментариев досужих писак и интервью с лицами, не имеющими к делу никакого отношения. Суд не может, конечно, контролировать прессу, но он обращает внимание представителей обеих сторон на то, что нынешнее слушание посвящено одному-единственному вопросу: установлению в предварительном порядке, существуют или не существуют основания для привлечения ответчицы к суду. Суд крайне неодобрительно отнесется к каким бы то ни было попыткам любой из сторон витийствовать или устраивать здесь концертные представления. Суд желает ознакомиться с фактами – это все. А теперь давайте приступим к делу. Мистер Редфилд провел экспертизу. Пройдите, пожалуйста, к свидетельскому креслу, мистер Редфилд.
Эксперт повиновался.
– Хотите, чтобы я допросил свидетеля? – спросил Гамильтон Бергер.
– Я займусь этим сам, – ответил судья Киппен. – Мистер Редфилд, вы завершили баллистическую экспертизу?
– Да, сэр.
– Что она показала в отношении оружия, из которого были выпущены интересующие нас пули?
– Пуля, послужившая причиной смерти потерпевшего, она же пуля номер один, и пуля из дома миссис Юнис, или пуля номер четыре, были выпущены из револьвера, фигурирующего в материалах суда как вещественное доказательство под литерой «Д». Пули под номерами два и три были выпущены из револьвера, являющегося вещественным доказательством под литерой «А».
Судья мрачнел прямо на глазах, вслушиваясь в сообщение эксперта.
– Что можно сказать о пустых гильзах? Тех, которые находились в барабане револьвера, являющегося вещественным доказательством под литерой «А».
– Это гильзы от патронов, отстрелянных из револьвера, приобщенного к материалам суда как вещественное доказательство под литерой «Д», а не из того револьвера, в котором были найдены.
– Значит, по вашему мнению, мистер Редфилд, эти две пустые гильзы были извлечены из оружия, из которого оказались отстрелянными соответствующие патроны – то есть револьвера, являющегося вещественным доказательством под литерой «Д», и вставлены в иное оружие – револьвер, являющийся вещественным доказательством под литерой «А»?
– Иначе этого не объяснишь.
– Вы можете сказать, когда это было сделано? То есть я хочу спросить, когда была произведена эта подмена?
– Я могу утверждать лишь то, что это произошло после того, как были отстреляны патроны.
– А что касается неотстрелянных, то есть снаряженных патронов, вы не можете сказать, были они подменены или нет, не так ли?
– Совершенно верно, Ваша Честь. Не могу.
Судья Киппен некоторое время переваривал эту информацию, раздраженно покусывая губу. Когда он наконец заговорил, в его голосе прозвучал металл.
– Прошу представителей обвинения и защиты воздержаться от каких бы то ни было вопросов, которые у них появились или появятся, пока суд не разберется в подоплеке происходящего. А сейчас я хочу предложить мисс Чейни занять место свидетеля.
Из рядов зрителей поднялся тучный мужчина.
– Ваша Честь, – обратился он к судье, – я хотел бы, чтобы в протоколе было зафиксировано, что интересы мисс Чейни представляю я, Хармен Пассинг, ее адвокат.
– Очень хорошо, – кивнул судья. – Она имеет на это право. А сейчас пусть мисс Чейни займет место свидетеля.
– Мисс Чейни здесь нет, – сказал Пассинг.
– Что?! – взметнулся судья.
– Сожалею, Ваша Честь, но ее здесь нет.
– Почему?
Пассинг развел руками:
– Потому, что ее не вызывали в суд.
– Но она была здесь вчера.
– Да, Ваша Честь, была и давала показания.
– И она, конечно же, знала, что потребуется здесь сегодня.
– При всем уважении к суду, – сказал Пассинг, – я должен заметить, что суд не отдал формального распоряжения, обязывающего ее присутствовать здесь сегодня.
– Мне казалось, что я сделал это, – недоуменно сказал судья Киппен.
– Сожалею, Ваша Честь, не сделали. Я стенографировал ход процесса и очень внимательно изучил протокол.
Судья Киппен подался вперед, его лицо побагровело от гнева.
– Вы делали это для того, чтобы посоветовать ей не являться сюда, поскольку нет риска подвергнуться наказанию за неуважение к суду, не так ли?
– Она мой клиент, – вежливо напомнил Пассинг. – Меня наняли для оказания услуг такого рода. Я изучил все материалы процесса и дал ей квалифицированный, насколько мог, совет относительно ее прав и обязанностей.
Судья Киппен, немного поразмыслив, повернулся к прокурору.
– Нужно срочно направить мисс Чейни повестку, – сказал он и, глянув в сторону Пассинга, сердито добавил: – Полагаю, уточнять, в городе ли сейчас мисс Чейни или нет, не имеет никакого смысла.
– Насколько мне известно, она в Лас-Вегасе, штат Невада, – ответил Пассинг. – Деловая поездка.
– Ладно, – пожал плечами судья. – Давайте послушаем, что скажет нам мистер Мервин Олдрич. Мистер Олдрич, займите место свидетеля.
– Мне хотелось бы, чтобы в протоколе отметили, что я являюсь также адвокатом мистера Олдрича, – отозвался Пассинг. – С ним та же история, что и с мисс Чейни. Мистера Олдрича здесь нет. Насколько мне известно, он также находится в Лас-Вегасе. Хочу заявить суду, что я внимательно изучил стенограмму и проинформировал своего клиента о том, что он не вызывался в суд повесткой и не получал никакого устного распоряжения, обязывавшего его присутствовать на процессе. Я указал ему, что у меня сложилось вполне определенное мнение, что вы, Ваша Честь, ожидаете увидеть его на сегодняшних слушаниях, но что касается формальностей, то они не соблюдены.
