Они стояли друг против друга, мешая толпе служащих Шафтсбери-авеню, спешащих перекусить. Но они не видели никого вокруг. Эдвард, не отрываясь, глядел на нее, словно внезапно разбуженный.
— Ну что ж, черт побери, — сказал он. — Мы едем в Айнсвик в 2.15.
И он тростью подозвал проезжавшее такси. Машина подкатила к панели, Эдвард открыл дверь, и Мэдж, немного оглушенная, села. «Паддингтонский вокзал», — распорядился Эдвард, усаживаясь рядом.
Они ехали молча. Губы Мэдж были крепко сжаты, а в глазах был бунт и вызов. Эдвард глядел прямо перед собой. Когда они томились у светофора на Оксфорд-стрит, Мэдж сказала агрессивно:
— Я, кажется, втянула тебя в игру.
— Это не игра, — коротко ответил Эдвард.
Такси рывком тронулось с места. Но лишь когда оно свернуло налево, по Эджвэйр-Роуд к Кембриджской Аллее, к Эдварду как-то сразу вернулось нормальное восприятие жизни.
— Нам не поспеть на 2.15, — сказал он и постучал по стеклу, отгораживающему сиденье водителя. — К «Беркли», пожалуйста.
— Почему это мы не поспеем? — холодно спросила Мэдж. — Сейчас двадцать пять второго.
Эдвард улыбнулся.
— У тебя с собой ничего нет, малышка Мэдж. Ни ночных рубашек, ни зубной щетки, ни тапочек. Знаешь, есть еще поезд в 4.15. А пока мы позавтракаем и все обговорим.
Мэдж вздохнула:
— Это так на тебя похоже, Эдвард, — не забыть практической стороны. На порывах далеко не уедешь, верно? Ну да ладно! Это был хороший сон, покуда он снился.
Она вложила свою руку в его и улыбнулась прежней улыбкой.
— Прости, что я набросилась на тебя, как торговка рыбой, — сказала она. — Но знаешь, Эдвард, ты вывел меня из себя.
— Да, — сказал он. — Наверное.
В «Беркли» они вошли под руку, оживленные. Они выбрали столик у окна, и Эдвард заказал превосходный завтрак.
Когда с цыпленком было покончено, Мэдж вздохнула и сказала:
— Мне надо спешить в магазин. Мое время истекает.
— Ты обязана сегодня хорошо провести время сверх своего перерыва, даже если мне по возвращении придется купить половину платьев в твоем магазине.
— Эдвард, милый, ты прелесть, честное слово.
После блинчиков официант принес им кофе. Размешивая ложечкой сахар, Эдвард мягко спросил:
— Ты по-настоящему любишь Айнсвик?
— Нам обязательно говорить об Айнсвике? Я выжила, хоть поезд в 2.15 ушел без нас, и отдаю себе отчет, что о следующем нет и речи, но не надо посыпать рану солью.
Эдвард улыбнулся:
— Нет, я не предлагаю ехать в 4.15. Но я зову тебя в Айнсвик, Мэдж. Я зову тебя туда насовсем — в случае, если ты сумеешь выносить меня.
Она впилась в него взглядом поверх кофейной чашки. Поставила чашку, умудрившись даже сохранить твердость руки.
— Что ты хочешь этим сказать, Эдвард?
— Я предлагаю тебе выйти за меня, Мэдж. Я не думаю, что это очень романтическое предложение. Я скучный малый, знаю, и от меня мало проку в чем бы то ни было. Я только читаю книги и слоняюсь. Но хоть я и не слишком упоительная личность, мы знаем друг друга и, наверное, сам Айнсвик… ну, в общем искупит остальное. Я думаю, ты будешь счастлива в Айнсвике. Ты согласна, Мэдж?
У Мэдж перехватило дыхание.
— Но я думала… Генриетта, — она осеклась.
Эдвард ответил ровным и невозмутимым голосом:
— Да, я трижды делал предложение Генриетте и трижды получал отказ. Генриетта знает, чего она не хочет, — Эдвард помолчал. — Итак, милая Мэдж, как мы решим?
Мэдж подняла на него глаза. Голос ее прерывался.
— Это кажется таким неправдоподобным, когда тебе предлагают, что называется, небеса на блюде, да еще в «Беркли»!
Его лицо прояснилось. На миг он накрыл рукой ее руку.
— Небеса на блюде, — повторил он. — Вот что ты испытываешь к Айнсвику. Я рад.
Счастье снизошло на них. Эдвард оплатил счет, добавив щедрые чаевые. Людей в ресторане поубавилось.
— Нам пора, — сказала Мэдж с усилием. — Я думаю, надо пойти к «мадам». Она все же рассчитывает на меня. Не могу я взять да и уйти.
— Нет, я полагаю, следует явиться и выйти в отставку, или как это у вас называется? Вручить уведомление? Но уж работать там ты больше не будешь. Я не хочу этого. Но сперва, я думаю, нам лучше отправиться в одну из этих лавок на Бонд-стрит, где продаются кольца.
— Кольца?
— Так заведено, разве нет?
Мэдж засмеялась.
В тусклом свете лавки ювелира Мэдж и Эдвард склонились над выдвижным лотком с лучистыми обручальными кольцами, а молчаливый приказчик доброжелательно наблюдал за ними.
— Только не изумруды, — сказал Эдвард, отодвигая обитый бархатом лоток.
Генриетта в зеленом твиде… Генриетта в вечернем платье словно из китайского нефрита… Да, только не изумруды. Мэдж удерживала, как могла, крохотную, клюющую боль в сердце.
— Выбери для меня сам, — сказала она Эдварду.
Он наклонился над лотком и взял кольцо с одним бриллиантом. Не очень крупным, но прекрасного оттенка и пламени.
— Мне нравится это.
Мэдж кивнула. Она лишний раз убедилась в том, какой у Эдварда безупречный вкус. Она надела кольцо на палец, а приказчик с Эдвардом отошли в сторонку.
Эдвард выписал чек на триста сорок два фунта и с улыбкой вернулся к Мэдж.
— Пойдем-ка, — сказал он, — и будем безжалостны с мадам Элфредж.
— Дорогая! Я вне себя от радости!
Леди Энгкетл протянула Эдварду свою изящную руку, а другой мягко коснулась Мэдж.
— Вы были совершенно правы, Эдвард, что заставили нашу Мэдж бросить этот жуткий магазин и привезли ее прямо сюда. Она, конечно, останется здесь и уже отсюда пойдет под венец. До церкви св. Георгия три мили по дороге, а если лесом — то всего одна, но ведь не идти же венчаться через лес. И, я полагаю, служить будет викарий — бедняга, у него каждую осень ужасный насморк. А у младшего священника такой высокий «англиканский» голос, что обряду, возможно, будет недоставать впечатляющей силы. И религиозной тоже — вы ведь понимаете, что я имею в виду. Так трудно настроиться благоговейно, когда кто-то говорит в нос.
«Прием в стиле Люси», — подумала Мэдж. От этого ей захотелось одновременно смеяться и плакать.
— Мне нравится мысль пойти под венец отсюда, — сказала она.
— Вот и прекрасно, дорогая. Платье кремового атласа, а в руках молитвенник цвета слоновой кости — но не букет! А кто у нас будет подружками невесты?
— Нет, нет, я не хочу этой суеты. Очень тихое бракосочетание.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, дорогая. Возможно, вы правы. На осенних венчаниях обычны хризантемы. Я их всегда считала не слишком восхитительными цветами. А подружки, если только не потратить тьму времени, чтобы их тщательно подобрать, никогда не подходят невесте, и одна почти всегда слишком простовата и портит все впечатление, но ее приходится брать, потому что она обычно сестра жениха. Но конечно же! — Леди Энгкетл так и просияла. — Ведь у Эдварда нет никаких сестер.
— Этот пункт, очевидно, в мою пользу, — сказал Эдвард с улыбкой.
— Но хуже всего на венчании с детьми, — продолжала леди Энгкетл, блаженно следуя поездом собственной мысли. — Все ахают: «Какая прелесть!», но, мои дорогие — какое беспокойство! То наступят на шлейф, то завопят: «няня!», а иногда их тошнит. Я всегда удивляюсь, как это девушка может дойти до алтаря в подобающем настроении, когда она не может быть уверена в том, что происходит позади.
— А позади меня ничего и не должно быть, — весело сказала Мэдж. — Даже шлейфа. Я могу венчаться в жакете и юбке.
— О нет, Мэдж, это по-вдовьи. Нет. Атлас, такой не совсем белый — и не от мадам Элфредж.
— Ну уж, разумеется, — сказал Эдвард.
— Я повезу вас к Мирей, — объявила леди Энгкетл.
— Люси, дорогая, я не могу позволить себе Мирей.
— Ерунда, Мэдж. Мы с Генри даем за вами приданое. Генри, конечно, будет посаженным отцом. Надеюсь, его фрачные брюки не окажутся тесны в поясе. Два года как он в последний раз был на венчании. А я надену…
Леди Энгкетл умолкла и закрыла глаза.
— Да, Люси?
— Голубое, как гортензия, — восторженно провозгласила леди Энгкетл. — У вас, Эдвард, я полагаю, шафером будет кто-то из ваших друзей, а если нет, то есть Дэвид. Я не могу избавиться от мысли, что это должно быть ужасно полезно Дэвиду. У него бы появилась осанка, и он бы почувствовал, что все мы одобряем его. А это, я уверена, для Дэвида очень важно. Как, наверное, вгоняет в уныние сознание того, что ты умный, интеллектуальный, но никому ты от этого не нравишься больше! Впрочем, тут был бы и некоторый риск. Он скорее всего потерял бы кольцо или уронил бы его в последнюю минуту. А это, наверное, слишком тревожило бы Эдварда. Но, в некотором смысле, было бы мило сохранить тех же участников, которые были здесь на убийстве.
Последние слова Люси произнесла тоном самой что ни на есть светской болтовни.
