Поразительно, насколько быстро умела поворачиваться туша Г.М.
— Хотите пригласить на консилиум полицейского врача? — спросил он.
На лице доктора Шмидта выступил пот.
— Я не понимать!
— Осторожнее, сынок, — тихо и угрожающе проворчал Г.М. — Просто ведите себя скромнее, вот и все… Миссис Лейси, так где Пэм?
— Второй этаж, первая дверь — вон туда. Мимо вы не пройдете! Мы уложили Пэм в постель, но оставили свет включенным. Сэр Генри! Вы действительно думаете, что…
— Все в порядке, мадам, — сказал Г.М. — Доверьтесь старику.
С трудом взобравшись наверх по лестнице, устланной ковром, он постучал в дверь. Стелла и доктор Шмидт услышали испуганный голос Пэм, спросившей, кто там. Г.М. буркнул в ответ что-то неразборчивое, и дверь за ним закрылась.
Они стали ждать.
Прошел час, другой, третий.
Доктор Иоганн Шиллер Шмидт наверняка стал бы бурно возражать, если бы ему сказали, будто у него, да и у всей его нации, актерские задатки чрезвычайно развиты; он искренне верил в то, что говорил. Но следует отметить, что в ожидании вестей от Г.М. он заламывал руки, плясал на ковре и бормотал странные ругательства, как персонаж какой-нибудь оперы Вагнера.
Что касается собственно медицинской стороны дела, немец не лицемерил. Доктора Шмидта действительно очень заботило здоровье Пэм, и он верил в действенность своих методов лечения. Он заявил, что тупоголовый сэр Генри уничтожит все достигнутые результаты. Он клялся, что этот тупица еще больше напугает девочку и что он, доктор Шмидт, в таком случае умывает руки и не отвечает за последствия.
Стелла Лейси, сидевшая на кушетке и прерывисто вздыхавшая, ничего не отвечала. Она часто посматривала в сторону лестницы и что-то бормотала, словно молилась.
Доктор Шмидт, конечно, прав. Психоаналитики всегда все знают. То, что он сказал о Пэм, возможно, неприятно и даже шокирует, но факты остаются фактами. Стелла могла лишь ощупью вернуться к своей старой вере, к той серой церкви на холме, в слепой надежде, что хоть какая-то помощь…
Наверху заскрипела дверь.
— …оставь ее приоткрытой, — ворчливо сказал Г.М., — чтобы комната немного проветрилась.
Стелла вздрогнула. Она услышала то, что совершенно не ожидала услышать. Сверху доносились самые чудесные звуки на свете. В них слышались радость и любовь. Пэм Лейси звонко хохотала.
Теперь внизу стало слышно, о чем беседуют Пэм и Г.М.
— Неужели? — с некоторым вызовом спросила Пэм. — Вы в самом деле подбросили английскую соль в суп министру внутренних дел на банкете у лорда-мэра?!
— Чтоб мне лопнуть! — Голос Г.М. звучал так искренне, что двое, сидевшие внизу, поверили ему. И на самом деле — Г.М. рассказывал истинную правду. — Но это еще что! — фыркнул Г.М. — Вот я тебе расскажу, как Пинки Уотерфорд проиграл мне пять гиней. Утверждал, что я не скачусь с Ладгейт-Хилл на роликах. Да, было дело!
— Доктор Мерривейл, — слегка настороженно перебила старика Пэм. — Вы не вернетесь попозже и не посидите со мной?
— Конечно, вернусь, куколка. Вот что! — Г.М. сделал паузу, а потом заговорил очень торжественно и учтиво. — Надеюсь, ты не возражаешь против того, что я называю тебя «куколка»? Я просто так выражаюсь, но если тебе не нравится такое обращение…
— Нет, что вы! Мне очень нравится! Вот когда с тобой говорят презрительно, как будто ты пустое место и не способна ничему научиться… То есть…
— Как будто я не знаю! Я ведь рассказывал тебе о моем дяде, старом грубияне! Но вот в чем дело; ты не должна позволять забивать себе голову всякой ерундой. Чтобы тебе было понятно, вот, смотри!
— Смотреть? На что?
— Смотри! — внушительно повторил Г.М. — Видишь, у меня в руках ничего нет. И в рукавах тоже. Я поднимаю левую руку вверх, вот так… А теперь провалиться мне на месте, — вскрикнул Г.М., словно пораженный увиденным, — откуда взялся пиковый валет? А дама червей? А семерка треф? А девятка бубен? А… нет, давай лучше перетасуем колоду.
Доктор Иоганн Шиллер Шмидт оцепенел. Стелла, смотревшая со своей кушетки на дверь спальни дочери, не верила своим глазам — в них расцветала надежда. Подкравшись к ней, доктор Шмидт зашипел:
— Кто такой есть министр внутренних дел? По-моему, я знать, но что он делать?
— Я… точно не знаю. Он важный член кабинета министров. Кажется, он глава всей полиции.
— Черт возьми! — прошептал доктор Шмидт.
— Да что с вами такое?
— Ваш Мерривейл совершать серьезный преступление против важный рейхсминистр! Но Мерривейл не посадить в тюрьму или…
— Или что?
— Это есть не важно. Но… боже мой!
Стелла почти не слышала доктора. Она, не отрываясь, смотрела на дверь наверху. Однако вскоре дверь словно нарочно закрыли. Еще целый час, показавшийся вечностью, они молча ждали. Доктор Шмидт начал раздражаться.
— Я есть человек ученый. Я не иметь время, — презрительно заявил он, — на карточные фокусы и шутки. Жизнь есть серьезный вопрос. Я не шутить с моими пациентами.
— Очень жаль, — произнесла Стелла, награждая доктора неприязненным взглядом.
— Bitte?
— Замолчите!
Дверь снова приоткрылась!
Да, приоткрылась — неизвестно зачем. Очевидно, Г.М. снова присел на край кровати Пэм. Их разговор, по крайней мере, по мнению доктора Шмидта, был напряженным.
— …так что, видишь ли, куколка, больше можешь не бояться глупого колбасника, который сидит там, внизу. Он просто надутый индюк в золотых очках. Он светит тебе в глаза лампой и болтает всякую ерунду. Но ты напугана и расстроена, и оттого у тебя болит животик, а маме кажется, будто ты заболела. Но с тобой на самом деле ничего плохого не происходит, ведь правда?
— К-конечно!
— Вот и хорошо. Обними меня за шею — вот так, не стесняйся. Если хочешь, поплачь; никто не узнает об этом, только ты и я. Но я готов поспорить, что через минуту ты будешь смеяться.
Вслед за словами Г.М. последовали сдавленный смех и всхлип.
— Я уже объяснял тебе, моя куколка, — продолжал великий человек, — что примерно половина того, что внушали тебе взрослые, наглая ложь. Провалиться мне на месте, если я понимаю, зачем обманывать человека, которому больше четырнадцати лет. Но так поступают многие взрослые… Теперь ты понимаешь, что нужно делать? Если тебя будут убеждать в чем-то, а тебе кажется, что тебя обманывают, подумай обо всем как следует, и окажется, что это действительно обман. Если обман презренный, жалкий, не обращай на него внимания, и все. Но если речь идет о чем-то нелепом, смешном, как вещи, которые втолковывает тебе доктор Шницель, можешь рассмеяться ему в лицо и сказать, как тебе смешно.
— Но иногда смеяться нельзя, — возразила Пэм. — Просто нельзя, и все!
— Знаю, куколка, — ласково проговорил Г.М. — За одну ночь ты не можешь измениться, верно? Поэтому я к тебе и пришел.
— Что в-вы имеете в виду?
— Что тот колбасник больше тебя не побеспокоит. Никогда!
Стелле показалось, что ее дочь громко всхлипнула.
— Честно?
— Чтоб мне лопнуть. Я о нем позабочусь, обещаю!
— Но мама говорит…
— Не волнуйся насчет мамы. Я поговорю с ней, когда спущусь вниз. Или ты не веришь, что доктор Мерривейл делает то, что обещает?
— О, верю! Верю!
— Значит, все решено. Если доктор Шмидт еще раз приползет сюда — он, конечно, не приползет, но вдруг, — пошли мне весточку в «Лорд Родни». Я сразу приду и выкину его в окошко. Кстати, почему бы не выкинуть его из всех окон подряд?
— Вы… все-таки глупый! Нельзя никого выкинуть из всех окошек подряд!
— Почему это нельзя? — возмутился Г.М. — Ведь можно поднять его, притащить назад и снова выкинуть, уже в другое окно. Кстати, об окнах. Я вижу на столе у кровати толстенные русские книги. Давай-ка избавимся от них прямо сейчас!
Зашуршали страницы, и три тяжеленных тома Достоевского, Толстого и Чехова полетели в открытое окно и упали к подножию дуба.
— Вот в чем дело, — втолковывал девочке Г.М. — Я хочу, чтобы ты прочла книги таких парней, как Дюма, Марк Твен, Стивенсон, Честертон и Конан-Дойл. Да, они умерли; но они, надо признать, умели чертовски завлекательно рассказывать разные истории. Я подберу тебе книжки в лавке у Рейфа. А остальные можешь взять в школьной библиотеке.
— А разве… — Пэм вдруг осеклась. — Вы больше не посидите со мной?
— Конечно, куколка. Готов поспорить, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Мама часто забирает тебя из школы, потому что считает, что либо там плохо кормят, либо ты сидишь на сквозняке, либо по еще какой-нибудь такой же… кхм… глупой причине.
— Я ничего такого не говорила.
— Знаю, что не говорила, и прошу меня извинить. Но мы и со школой устроим.
Голос Пэм, приглушенный оттого, что она уткнулась головой в живот Г.М., звучал все тише и тише.
— Вы просто не знаете, что обо мне говорят! Говорят, что… — Голосок затих, стал неслышным, сменился шепотом.
