— Все были очень добры, — отозвалась Дебора. — Ну, почти все. Питер… — Она оглядела комнату как будто в поисках брата Линли и вздохнула, возможно чувствуя облегчение оттого, что не увидела Питера и Саши. — Как я выглядела, когда спустилась? Наверно, была как неживая? Да уж. До обеда все обращались со мной, как с хрустальной вазой.
— Ты преувеличиваешь. — Сент-Джеймс потянулся за своим кофе, но лишь переставил чашку.
Он не понимал, почему Дебора рядом с ним, ведь ее место рядом с Линли, который в это время беседовал — вместе с Джастином Бруком и Сидни — с членом парламента от Плимута. Сент-Джеймс слышал их смех, слышал, как Джастин сказал: «Отлично», — слышал, как они поминают лейбористскую партию. Потом они все опять засмеялись.
Дебора поерзала в кресле, но ничего не сказала. Вряд ли она подошла только потому, что нуждалась в его обществе или хотела обсудить прошедший обед. Да и молчаливость была не в ее характере. Сент-Джеймс долго не сводил глаз с ее обручального кольца с тяжелым изумрудом в окружении бриллиантов, а когда поднял голову, то обнаружил, что она пристально глядит на него, и вспыхнул. Неожиданная утрата им привычной бесстрастности была под стать необычной неуверенности в себе Деборы. А мы отличная парочка, подумал Сент-Джеймс.
— Почему ты назвал меня так? За обедом.
Так вот отчего она такая.
— Мне показалось это правильным. В конце концов, это правда. Ты всегда была со мной — и ты, и твой отец.
— Понятно.
Ее рука лежала рядом с его рукой. Сент-Джеймс уже обратил на это внимание, однако принял безразличный вид и не стал отодвигать свою руку, чтобы Дебора не подумала, будто он боится прикоснуться к ней. Он расслабил пальцы, заставил их расслабиться. Но, как будто не доверяя себе и опасаясь, как бы рука сама по себе не легла на ее руку, он позаботился о том, чтобы между ними оставалось расстояние хотя бы в четыре дюйма.
Единственного, чего он не мог предусмотреть, это жеста Деборы, которая легко и невинно коснулась его руки, разрушив все поставленные им барьеры. Ее жест ничего не значил и ничего не обещал. Сент-Джеймс отлично сознавал это, однако не сумел помешать своим пальцам захватить и удержать ее пальцы.
— Я правда хочу знать, почему ты так сказал, — повторила Дебора.
Бессмысленно объяснять. Это никуда не приведет. Даже хуже, потому что если приведет, то к немереным страданиям, о которых ему не хотелось думать.
— Саймон…
— Что я должен ответить? Что сказать такого, чтобы не мучить себя и тебя и не возвращаться к прошлому. Я не хочу. Да и ты тоже.
Сент-Джеймс говорил себе, что должен твердо придерживаться своих решений, когда речь идет о Деборе. У нее свои обязательства. Любовь и честь связывают ее с другим мужчиной. Ему надо удовольствоваться мыслью, что когда-нибудь, со временем, они опять смогут стать друзьями, какими были в юности, получать удовольствие от встреч друг с другом и не желать большего. Дюжина самых разных отговорок возникла у него в голове насчет того, что правильно и возможно в их положении, о долге, обязанностях, ответственности, любви, о якорях морали, крепко державших их обоих. И все же ему хотелось поговорить с Деборой, потому что жизнь это жизнь, и даже злость, даже опасность потерять все — лучше, чем ничего.
Какое-то волнение, замеченное Сент-Джеймсом у двери в гостиную, остановило его. Ходж что-то настойчиво втолковывал леди Ашертон, пока Нэнси Кэмбри цеплялась за его руку, словно желая вытащить его в коридор. К ним подошел Линли. Сент-Джеймс не мог оставаться в стороне. В гостиной наступила тишина.
— Этого нельзя. Не сейчас, — громко произнесла Нэнси.
— В чем дело? — спросил Линли.
— Пришел инспектор Боскован, милорд, — тихо ответил Ходж. — Он в холле. Хочет поговорить с Джоном Пенеллином.
В этот момент сам Боскован появился в дверях гостиной с таким видом, словно ожидал неприятностей. Он виновато оглядывал присутствующих, пока его взгляд не остановился на Джоне Пенеллине. Было ясно, что обязанности, не доставлявшие ему никакого удовольствия, привели его в гостиную графов Ашертон.
В комнате воцарилась полная тишина. Джон Пенеллин подошел к Босковану, отдав свою рюмку доктору Тренэр-роу.
— Эдвард, — кивнул он Босковану. Нэнси тем временем исчезла в коридоре, где прислонилась к комоду, не сводя глаз с полицейского. — Может быть, пойдем в мой кабинет?
— Не стоит, Джон. Ты уж извини.
Все сразу поняли, что стоит за этим. Боскован никогда бы не пришел, если бы не был уверен, что нашел убийцу.
— Ты хочешь меня арестовать? — спросил Пенеллин без особых эмоций, но с любопытством, словно он уже успел подготовить себя к чему-то подобному.
Боскован огляделся. Все смотрели на него.
— Только не здесь, — сказал он и вышел в коридор.
За ним последовали Пенеллин, Сент-Джеймс и Линли. Еще один полицейский ждал на лестнице. Крепкий, наверное боксер, он наблюдал за происходящим, скрестив на груди сжатые в кулаки руки.
Боскован стоял лицом к Пенеллину и спиной — к полицейскому. Говоря с другом детства, он переступил черту, разделяющую полицейских и всех остальных, нарушил все правила и порядки. Однако его это явно не беспокоило, и он продолжал разговаривать с Пенеллином как друг, а не представитель власти.
— Джон, тебе нужен адвокат. У нас есть первые отчеты судебных экспертов. Они не в твою пользу. Ты уж извини, — повторил он, ни у кого не оставляя сомнений в своей искренности.
— Отпечатки пальцев, нитки, волосы? Что у вас есть? — спросил Линли.
— Много чего.
— Папа приходил в коттедж, — вмешалась Нэнси.
Боскован покачал головой. Сент-Джеймс знал, что это значит. Если об отпечатках пальцев еще можно спорить, то нитки и волосы, найденные на трупе, — неоспоримая улика. Если так, значит, Пенеллин убил своего зятя и накануне врал им.
— Пойдем, — сказал Боскован уже более или менее официальным тоном, и это стало сигналом для другого полицейского, который подошел к Пенеллину и положил руку ему на плечо.
Через минуту их уже не было в коридоре.
* * *
Когда стихли их шаги, Нэнси Кэмбри потеряла сознание, но Линли успел ее подхватить.
— Позови Хелен, — попросил он Сент-Джеймса.
Пришла Хелен, и они проводили Нэнси в комнату леди Ашертон в восточной части дома. Это было и удобно, и полезно. Оказавшись среди знакомых вещей и в дружеской обстановке, Нэнси обретет способность мыслить, решил Линли. И даже позволил себе благодарность по отношению к матери, которая взяла на себя продолжение «праздника».
Сент-Джеймс не забыл захватить из гостиной виски и теперь прижал стакан к губам Нэнси. Леди Хелен держала ее руку. Нэнси успела сделать лишь маленький глоток, как в дверь постучали, после чего послышался голос Джастина Брука.
— Мне надо кое-что сказать. — Не ожидая ответа, он открыл дверь и просунул в проем голову, ища глазами Линли. — Можно вас на одно слово?
— На одно слово? — переспросил Линли, не понимая, зачем он мог понадобиться Бруку. — Какого дьявола?..
— Это важно, — стоял на своем Джастин Брук.
Он поглядел на остальных, напрасно моля о поддержке. Откликнулась только леди Хелен:
— Я провожу Нэнси в охотничий домик, Томми. Зачем держать ее тут? Ей же надо к ребенку.
Линли подождал, пока за женщинами закрылась дверь, и заговорил с Бруком, который развернул кресло и облокотился на его спинку. Линли стоял возле письменного стола своей матери, Сент-Джеймс — возле камина.
— Это касается вашей семьи, — сказал Брук и посмотрел на Сент-Джеймса, как бы говоря, что без свидетелей лучше.
Сент-Джеймс двинулся было к двери.
— Нет, останься, — попросил Линли, не желая быть наедине с Бруком, тем более не желая, чтобы он так или иначе владел ситуацией в отсутствие Сент-Джеймса. Брук был неприятен ему своей фамильярностью и в то же время мелькавшей на лице злобой.
Взяв со стоявшего рядом круглого столика бутылку виски, Брук наполнил стакан, из которого пила Нэнси, и сказал:
