– Понятия не имею. Поставьте крикуна на стол. Оттуда ему будет открываться вид из окна. Насколько я понимаю, нам не так уж и важно, что сказала бы Ирен по поводу нового квартиранта. Важно, что скажет птица. Вы хотите, чтобы я записывала все, что будет говорить попугай?
– Все.
– Тогда вам лучше откланяться, чтобы я могла приступить к делу. Я полагаю, нашему пернатому донжуану есть что сказать.
Когда мистер Нортон ушел, я сменила в клетке воду. Даже попугаям сложно говорить, когда в горле пересохло. После этого я взяла карандаш и бумагу, села и приступила к делу. По правде говоря, я сгорала от любопытства. Вспомнив занятия с детьми в мою бытность гувернанткой, я решила задобрить своего питомца.
– Попка хороший? – игриво прощебетала я.
– Хватит болтать! – визгливым голосом крикнул в ответ Казанова и вцепился клювом в один из прутьев клетки. Только теперь я поняла, почему жилище птицы в таком печальном состоянии.
«Хватит болтать», – прилежно вывела я карандашом. Надо ведь с чего-то начинать.
Глава пятнадцатая
Так говорил Казанова
Пока мы ехали в экипаже домой к мисс Маттерворт, Годфри Нортон тщательно изучил записи бредней попугая, которые я в шутку озаглавила «Размышлениями Казановы о скудности современного языка».
– Я так погляжу, вам пришлось выслушать от него выражения, не предназначенные для ушей леди.
– Мне повезло, мистер Нортон. В силу моего воспитания смысл самых грязных ругательств остался для меня скрытым, так что попугай надрывался напрасно.
– Насколько я понимаю, смысл ряда выражений ускользнул и от мисс Маттерворт.
– От нее-то тем более, – смело заявила я. – У меня хотя бы есть опыт…
– Общения с Ирен Адлер? – перебил меня Годфри.
– Я вообще-то собиралась сказать: опыт работы в конторе адвоката, где мне довелось познакомиться с изнанкой жизни.
– Понимаю и соглашаюсь. Правосудию, как правило, вечно приходится иметь дело с чем-нибудь гадким и недостойным.
– Недостойным? Вы прекрасно знаете, что с общепринятой точки зрения адвокату недостойно поступать, так как вы. Вы же сейчас занимаетесь не своим делом, по собственному почину вторгаетесь в чужую область! Вы действуете так, как хотите, как считаете нужным. Совсем как Ирен.
– Где хотенье, там и уменье. – Годфри жуликовато улыбнулся мне, но на этот раз его обаяние на меня не подействовало.
– Как вы собираетесь отыскать состояние покойного Кавендиша? – спросила я.
– Положусь на свое безупречное чутье. Я уже понял, что это был за человек.
Я уставилась на Годфри, не веря своим ушам. Сколько раз я говорила ему о том, что он заблуждается в своих суждениях об Ирен. Подумать только, безупречное чутье! Не слишком ли он самоуверен? Мистер Нортон улыбнулся, словно прочитал мои мысли:
– Будет вам, мисс Хаксли, Кавендиш все-таки был мужчиной, а уж поверьте, в мужчинах я разбираюсь лучше вашего. Покойный был озлобленным человеком и всю свою жизнь провел бобылем бок о бок с незамужней сестрой. Они были друг другу совершенно чужими – просто делили кров. Я полагаю, Кавендиш купил Казанову только с одной целью: чтобы досаждать своей сестре. Кстати сказать, у Казановы был целый гарем попугаев-самочек. По словам нотариусов, мисс Маттерворт выпустила их, когда брат слег.
– Понятное дело, он купил попугая назло сестре. Зачем же еще он ему понадобился?
– Ага, значит вы, как и мисс Маттерворт, считаете, что Казанова – само очарование? – ехидно улыбнулся адвокат.
– Мистер Нортон, я просидела полночи, вытягивая у попугая грязные ругательства, срывавшиеся с его губ, точнее клюва. Ни одна благовоспитанная женщина не выдержала бы и часа в его обществе.
– Не говоря уже о том, чтобы вслушиваться в его ругань?
– Ну конечно. Я же сидела с Казановой не из удовольствия, а потому что выполняла ваше поручение…
– Я понимаю, как вам было неприятно, и хочу выразить вам признательность за усердие. Скажите, пожалуйста, быть может, какие-нибудь слова и фразы повторялись чаще других?
– Да, и все они были ругательствами.
– Я так погляжу, вы подчеркнули те из них, что попугай повторял чаще всего. Ладно, давайте доберемся до особняка Маттерворта. Там уже будем соображать дальше.
Казанова что-то приглушенно крикнул в знак согласия из прикрытой тканью клетки. «Интересно, можно ли из попугая приготовить похлебку?» – раздраженно подумала я.
Сейчас в поведении Нортона и его манере держаться я увидела то же, что в подобные моменты прежде замечала у Ирен: нетерпение гончей, готовой вот-вот броситься за лисой, и своего рода опьянение, никак не связанное с потреблением горячительных напитков.
Надо признаться, я и сама сейчас испытывала схожие чувства. Подавшись к окну, я выглянула наружу и увидела в отдалении особняк мистера Маттерворта.
– Одинокий дом, от которого так и тянет бедой, – мрачным тоном промолвил мистер Нортон, словно выступал сейчас в суде.
– Ни дать ни взять, Грозовой Перевал[30], – промолвила я.
– Где Кавендиш угасал, – быстро среагировал Годфри, кинув на меня взгляд. – Не удивлюсь, если бы здесь зачах даже Казанова, ведь мисс Маттерворт приказала разогнать его гарем.
– Похоже, вы склонны всегда и во всем винить женщин.
– Не я. Кавендиш. Он так и написал в завещании: «Моей сестре Иезавель[31]…»
– Иезавель?!
– Да, по сравнению с этим прозвищем кличка попугая кажется вполне невинной. Так вот: «Моей сестре Иезавель я оставляю самое дорогое, что у меня есть, – попугая Казанову, который скрасит ей одиночество, избавив от необходимости разговаривать с самой собой».
Экипаж проехал в широко распахнутые ворота из кованого железа и свернул на дорожку, ведущую к дому. Вздымающиеся к небу печные трубы теснились друг к другу, напоминая сбившихся в кучу уличных мальчишек. Печально закричал грач, сидевший на голом буке. Я не смогла сдержать дрожи.
– Дом вас пугает?
– Нет, мне просто зябко, – соврала я.
Экипаж остановился, и я вышла, с благодарностью опершись на руку подоспевшего мне на помощь кучера.
Экономка проводила нас в приемную, где уже поджидала мисс Маттерворт.
– Насколько я могу судить, ваш особняк построили во времена короля Якова[32]?
– Никогда ни о чем не судите по внешнему виду, – фыркнула старуха. – Мой брат построил его сорок лет назад, чтобы дурачить выскочек вроде вас.
Годфри с явным удовольствием огляделся:
– Невероятно тонкая работа. Что, неужели все новодел? А ограда? А сад?
– Говорю же вам, всему этому сорок лет. – Мисс Маттерворт подалась вперед, к столу, на который мистер Нортон водрузил клетку с попугаем: – Говорят, эти птицы могут жить как раз столько… а то и больше, – с явной грустью в голосе добавила она.
– И давно ваш брат завел себе попугая?
– Несколько лет назад. Может, лет пять.
– И при этом он сумел заставить Казанову вызубрить столько слов и фраз?
– Именно так. Впрочем, признаться, когда Кавендиш купил эту болтливую тварь, она уже довольно бойко молола языком. Вроде бы птицу продал брату какой-то матрос. Попугай стал Кавендишу закадычным дружком. Брат мог часами сидеть с ним, кормить с руки семечками и шептать заговорщицки на ухо всякие скабрезности.
Мистер Нортон посмотрел на меня, изогнув бровь. Бьюсь об заклад, он обучился этому еще в колыбели.
– Нам можно осмотреть дом и сад? – спросил он у хозяйки.
– Делайте что хотите. Все равно скоро меня выставят за дверь.
– Это мы еще посмотрим, – промолвил мистер Нортон, забрав со стола клетку с попугаем.
Мы вернулись с адвокатом в аванзал, где брала начало лестница, расходящаяся налево и направо, затем снова сходящаяся, чтобы образовать площадку, и потом вновь разветвляющаяся.
Мистер Нортон двинулся верх по ступеням, и я проследовала за ним, держась рукой за перила из орехового дерева. Достаточно быстро я обнаружила, что на стойках перил в конце каждого лестничного марша вырезаны гротескные, искаженные гримасами лица. Когда я обратила на них внимание мистера Нортона, он лишь кивнул и показал на лепной фриз под потолком. Узор вновь и вновь повторял рисунок, который мы с адвокатом впервые увидели на визитке Кавендиша.
На третьем этаже уже ждала служанка, которая отвела нас в покои Кавендиша. Там я обнаружила, что изображение искаженного гримасой лица украшает даже керамический ночной горшок, ручки которого были выполнены в виде поднятых вверх человеческих рук. Я постеснялась обратить на это внимание мистера Нортона – он как раз был занят тем, что стягивал ткань с клетки, которую водрузил на постамент, похоже, специально предназначенный для нее.
Казанова закряхтел, прочищая горло. Он подвинулся на жердочке, подобравшись к прутьям, и повернулся бочком ко мне.
