Маркус, судя по всему, начал нервничать, Кемпион огорчился, но инспектор, совершенно не меняя выражения лииа, наиарапал какие-то иероглифы в своем блокноте, а потом, глядя прямо в глаза дяди Вильяма, спросил его:
— Не могли бы вы мне показать вашу рану, сэр? — спросил он.
Дядя Вильям надул щеки.
— Это довольно-таки странная просьба с вашей стороны… хм… офицер, — сказал он.
Инспектор пропустил мимо ушей эту колкость, и Кемпион уже в который раз восхитился этим спокойным человеком с проницательными серыми глазами.
— Я хотел бы увидеть вашу рану, сэр. — Тон инспектора был одновременно уважительным и повелительным.
В какое-то мгновение показалось, что дядя Вильям был уже готов решительно отказаться, но в дело вмешался тактичный Маркус.
— Позвольте мне помочь вам с повязкой, — сказал он.
Пожилой человек бросил на него недобрый взгляд.
— Хорошо, — сказал он, — будь по-вашему. Но если это не понравится доктору Левроку, то я не виноват. Он сказал, что мне еще повезло, что не была задета артерия, к тому же я не уверен, — добавил он вполголоса, — что юридическая этика допускает, чтобы адвокат помогал полицейскому подвергать своего несчастного клиента черт знает каким экзекуциям в разгар болезни.
— Юрист обязан сделать все возможное для зашиты интересов своего клиента, сэр, — довольно язвительным тоном ответил Маркус.
— Фу! — осудил его дядя Вильям.
К этому времени верхние бинты были уже сняты, и Маркус с исключительной осторожностью приподнял полоску промасленного шелка, которая лежала под бинтами. Ее удаление оказалось более трудным делом, и только путем осторожного смачивания теплой водой удалось освободить рану.
Станислаус встал, чтобы ее осмотреть, и выражение его лица стало более жестким.
— Потребовалось три шва, насколько я вижу, — сказал он. — Один разрез. — Спасибо, мистер Фарадей. Это все, что я хотел увидеть.
Дядя Вильям, несмотря на недомогание, достаточно хорошо соображал, чтобы понимать, что вид раны противоречит его рассказу. Поэтому он надолго погрузился в процесс повторной перевязки, и прошло немало времени, прежде чем он был удовлетворен достигнутым результатом.
Инспектор с терпеливым и вежливым видом дожидался, пока закончится перевязка и, наконец, задал следующий вопрос:
— Не могли бы вы рассказать мне еще раз, сэр, как вы получили эту резаную рану?
Дядя Вильям аж взвизгнул от возмущения.
— Неужели я теперь до конца своих дней должен буду повторять рассказ о самом заурядном происшествии? — с горечью воскликнул он. — Вы в своем уме, сэр? Я же сказал вам, что ночью ко мне в комнату забралась кошка и что она меня поцарапала. Куда же катится эта страна? Нас ожидает засилье некомпетентных людей.
Инспектор никак не прореагировал.
— Опишите мне эту кошку, — попросил он самым мирным тоном.
Дядя Вильям взревел, но никто из присутствующих не придал этому значения, и в конце концов он сдался.
— Это была большая кошка, — сказал он. — Темная. Я ведь ее не изучал. Я хотел выбросить ее из комнаты, а не приручать.
Никто не сказал ему в ответ ни слова, и он продолжал, все больше и больше погружаясь в трясину:
— Я видел таких кошек в Южной Африке. Очень свирепые и довольно большие.
— Она была вам знакома? — проговорил инспектор совершенно бесстрастным тоном.
Дядя Вильям покраснел, но держался стойко.
— Как это она была мне знакома? Что вы имеете в виду? — сердито спросил он. — Я не вожу знакомства с бродячими кошками. Нет, я ее никогда до этого не видел. Это вас устраивает?
— Когда вы схватили эту кошку, у вас горел свет или нет? — спросил инспектор, торопливо что-то записывая.
— Нет, — торжественно провозгласил дядя Вильям.
— Откуда же вы узнали, что это была кошка? — спросил инспектор с невозмутимым видом. Если не считать того, что он перестал говорить «сэр», он ничем не выдал растущего раздражения.
Глаза дядя Вильяма остекленели.
— А? — едва вымолвил он.
— Откуда вы узнали, что это была кошка? — повторил свой вопрос инспектор.
И тут дядя Вильям взорвался. Подземные толчки вылились в извержение такой силы, которую ни он, ни присутствующие не могли даже предположить.
— Потому что она мяукала! — заорал он. — Вот так: «Мяу, мяу!» Я не знаю, о чем вы думаете, приходя сюда и задавая мне эти идиотские вопросы. Фезерстоун, вы никуда не годный адвокат, если вы не можете защитить меня от подобных вещей. Я больной человек и не могу себе позволить общаться с компанией полоумных.
Маркус кашлянул.
— Мистер Фарадей, — вежливо начал он, — как адвокат, я советую вам рассказать инспектору все, что вы знаете. В ваших же собственных интересах полиция должна узнать всю правду.
Вмешательство Маркуса успокоило дядю Вильяма, но никоим образом не умерило его упрямства.
— Я не знаю, почему вас не устраивают мои показания, — сказал он. — Все это не имеет к вам никакого отношения. Я знаю, что это была кошка, потому что она мяукала. Возможно, это была не кошка. Возможно, это был тиф, откуда я знаю. — И он сам засмеялся собственной шутке.
— Вы не уверены, что это была кошка, — отметил инспектор с некоторым удовлетворением, и сделал запись в блокноте. — А вы уверены, что это было животное?
Дядя Вильям, уступивший один раз, собрал все свои силы.
— Кто бы это ни был, я выставил это существо в окно, — резко ответил он.
Инспектор встал, подошел к окну и выглянул наружу. Окно было прямо над клумбой. Он ничего не сказал и вернулся на свое место.
Дядя Вильям снова начал закипать.
— Знаете, инспектор, — сказал он, — у меня создалось впечатление, что вы не верите ни одному моему слову. Я вам все сказал, и отказываться от своих слов не собираюсь. Своим недоверием вы наносите мне оскорбление в моем собственном доме.
Мистер Оатс решил никак не реагировать на это замечание.
— Не могли бы вы дать мне адрес вашего врача? — спросил он.
— На кой черт? — спросил дядя Вильям, широко раскрыв глаза. — Он вам ничего особенного не скажет. Доктора не имеют обыкновения болтать, как вам известно. Но я могу вам кое-что сообщить, чтобы вам не пришлось потом это из него выдавливать. Он проявляет такое же упрямство в отношении этой кошки, как и вы. Этот дурак даже спросил меня, не была ли это кошка с одним когтем. Его фамилия Леврок, если уже вам обязательно нужно встревать в мои личные дела. Это все, что я могу вам сказать.
Инспектор встал.
— Очень хорошо, сэр, — сказал он. — Я должен вас предупредить, что вам, возможно, придется все это изложить коронеру. А он может решить, что в этом рассказе не все сходится.
Маркус тоже поднялся.
— Инспектор, — сказал он, — вы ведь побудете здесь еще немного, правда? Я хотел бы сказать два слова моему клиенту прежде, чем вы уйдете.
Впервые за все время этого разговора на лице мистера Оатса появилась улыбка.
— Я еще побуду в доме некоторое время, мистер Фезерстоун, — ответил он.
Оставив Маркуса наедине с его неуступчивым клиентом, инспектор и Кемпион вышли из комнаты в коридор. Инспектор остановился и сказал:
— Теперь я хочу осмотреть мансарду. Я хочу увидеть этот оконный шнур и кобуру от револьвера.
— Мне очень жаль, что так получилось с дядей Вильямом, — пробормотал Кемпион.
Инспектор фыркнул.
— Такие свидетели заставляют меня чувствовать себя идиотом, — сказал он. — Я бы отправил его в кутузку только за то, что он рассказывает мне такие бредни. Это самая настоящая ножевая рана. Судя по ее виду, можно допустить, что она сделана перочинным ножом. Он явно кого-то выгораживает, а это значит, что он, возможно, знает виновника.
Кемпион покачал головой.
— Я не уверен, что он его знает, — сказал он. — Но, возможно, сам он думает, что знает.
— Отведите меня в мансарду, — решительно сказал инспектор. — Повседневная, рутинная работа — вот единственный способ чего-нибудь добиться. Все к тому идет.
15
Человек со стороны
Было уже почти три часа дня. Инспектор сидел в библиотеке, служившей ему штаб-квартирой, и завершал работу, намеченную на этот день. Боудич и фотограф из полиции, закончившие работу над отпечатком ноги, стояли рядом с инспектором, который рассматривал обувь, расставленную перед ним на полу. Станислаус взял по паре обуви у всех обитателей дома, включая отца и сына Кристмасов, живших в небольшом коттедже на краю поместья.
