Доктор Кандлер углубился в чтение дневника и, похоже, совершенно забыл обо всем происходящем.
Мейсон поднялся и приблизился к свидетельской стойке.
– Ваша честь, раз уж этот документ показан свидетелю, я тоже имею право взглянуть на него. – Он встал рядом с доктором, но тот даже не обратил на это внимания. – Пожалуйста, доктор, могу я посмотреть на него? – Он протянул руку.
– Секунду, не мешайте мне, прошу вас! Одну секунду… – Доктор Кандлер увлеченно читал.
Мейсон обратился к председательствующему:
– Я бы хотел посмотреть этот документ, ваша честь.
Его перебил Гамильтон Бергер:
– Доктор должен прочитать и изучить каждое слово. Это логично и законно.
– Но он уже дал показания, что это почерк подзащитной. Я протестую! Требование окружного прокурора незаконно. Он тянет время и всячески стремится к тому, чтобы я этот документ не увидел. Я имею право взглянуть на него и показать подзащитной. Я должен знать, что она скажет об этом документе.
– И я бы тоже хотел это знать! – едко усмехнулся Бергер.
Доктор Кандлер тем не менее читал и читал.
– Хорошо, мистер Мейсон, – сказал судья, – можете взять документ.
Доктор Кандлер не обратил на эти слова никакого внимания.
Судья Коуди требовательно опустил молоток и повысил голос:
– Доктор Кандлер!
– Да, ваша честь? – Он наконец поднял глаза.
– Я прошу вас передать предполагаемый дневник Арлен Дюваль защитнику.
Свидетель помедлил и выполнил требование судьи с явной неохотой.
Мейсон отошел на место и повернулся к Арлен Дюваль:
– Ваш почерк?
– О боже! Это он. Мне конец.
– Но в чем дело?
– Прочитайте то, что читал Кандлер. – Она указала на запись, в начале которой стояло число 7.
Мейсон начал читать.
«Только что вернулась с прогулки с Джорданом Баллардом. Гуляли долго. Он убежден в том, что знает, как готовилась и была совершена кража. Настаивает, что без участия доктора Кандлера тут не обошлось. Я в шоке, мне горько это слышать. Но Баллард говорит, что собрал множество доказательств. Доктор Кандлер официально являлся врачом, обслуживающим „Меркантайл секьюрити“. Он проводил регулярные медосмотры сотрудников, был личным врачом президента банка Эдварда Б. Марлоу. Именно медсестра Кандлера – Роза Трэйвис – дала Балларду наводку, на какую лошадь ставить, и обстряпала дело так, что Баллард поверил и рискнул сыграть. Она убедила его какими-то фактами. Более того, доктор Кандлер и его медсестра были в банке за полчаса до отправки партии денег. Баллард утверждает, что у Кандлера были все возможности, чтобы отойти и открыть один из шкафов с ящиками, где хранились погашенные чеки; он запросто мог положить эти чеки в свою сумку для инструментов. И он был единственным посторонним, если его можно так назвать, кому позволялось пользоваться той дверью. Он был единственным человеком, кому можно было, не навлекая на себя подозрений, входить и выходить из банка с сумкой в руках. Он…»
Мейсона отвлек Гамильтон Бергер.
– Я утверждаю, ваша честь, что этот дневник является моим вещественным доказательством. Я против того, чтобы защитнику и его клиенту на данном этапе дела было позволено его изучать. Как вещественное доказательство, он в деле еще официально не заявлен. Им следует лишь ознакомиться с документом и сказать, принадлежит ли почерк в дневнике подзащитной, а для этого у них времени было уже достаточно.
– Я не согласен с обвинением, – возразил Мейсон. – Мне кажется, мы имеем право прочитать данный документ до того, как он будет представлен в качестве вещественного доказательства. Может быть, нам захочется опротестовать его. Возможно, мы станем оспаривать его подлинность. И не исключено, что мы обнаружим в нем вставки, сделанные чужой рукой.
– Я думаю, требование защиты справедливо, – сказал свое слово судья Коуди. – Для пользы дела им можно позволить прочитать документ целиком, прежде чем он будет представлен в качестве вещественного доказательства.
– Но, ваша честь, – Гамильтон Бергер в отчаянии начал излагать свой последний аргумент, – в данный момент я не предлагаю этот дневник как вещественное доказательство, я всего лишь использую его с целью установить почерк подзащитной. Я спросил доктора, ее ли это почерк, и доктор ответил утвердительно. Защите в настоящий момент достаточно беглого ознакомления. Позднее, по ходу дела и обязательно до того, как он будет представлен в качестве вещественного доказательства, защита будет иметь законное право и полную возможность прочитать его весь, и либо принять без возражений, либо отклонить, объяснив, на каком основании.
Решающее слово судьи Коуди оказалось в пользу окружного прокурора:
– Возражение принято. Если вы хотите использовать его лишь для определения почерка автора записок, то защите будет дана возможность ознакомиться с ним позднее и во всех деталях.
Самолюбие Гамильтона Бергера было удовлетворено, он не скрывал чувства триумфа.
Так же неохотно, как и доктор Кандлер, Мейсон вернул дневник окружному прокурору, который сразу же закончил опрос свидетеля.
– Больше, доктор, я вас спрашивать ни о чем не буду. Я приглашу вас снова чуть позже, а теперь мне бы хотелось высказать еще одно соображение по поводу необходимости и ценности данного дневника для слушаемого дела.
– Одну минуту, мистер Бергер, – заговорил Мейсон, когда доктор Кандлер уже повернулся, чтобы покинуть место свидетеля, – я хочу провести перекрестный допрос.
– Но свидетель не сказал ничего, что могло бы дать пищу для перекрестного допроса. Он еще будет мною вызван для дачи показаний, когда я посчитаю нужным представить этот дневник в качестве вещественного доказательства.
– Но свидетель показал, что дневник написан почерком моей подзащитной.
– Что касается почерка, то о нем вопрос уже не стоит – дело решенное. Почерк принадлежит Арлен Дюваль.
– Не будьте так уверены, господин окружной прокурор.
Мейсон встал и подошел к свидетелю. Доктор Кандлер стоял неестественно прямо, на побелевшем лице его напрягся каждый мускул.
– Скажите мне, доктор, – заговорил Мейсон, – вам знаком почерк подзащитной?
– Да, мистер Мейсон.
– Сейчас я хочу вам показать фотографию одного документа и спросить: написан ли и он рукой Арлен Дюваль?
С этими словами Мейсон вытащил из внутреннего кармана увеличенный снимок листка с цифрами, который ему удалось хитростью выманить и сфотографировать на пляже при встрече с Томасом Сэккитом.
Доктор Кандлер взглянул на цифры на листке и отрицательно покачал головой. Лицо его, а Мейсон внимательно следил за ним, не выражало абсолютно никаких эмоций.
– Минуточку, – послышалось возражение Гамильтона Бергера, – я хочу заявить, что сейчас уже я имею право взглянуть на документ, который представляет противоположная сторона. Если, конечно, уважаемый суд позволит…
– Не имею ничего против. – Мейсон протянул фотографию Бергеру. – Пожалуйста, взгляните.
Гамильтон Бергер посмотрел на фотографию, и глаза его от удивления широко раскрылись. Он повернулся, быстро прошел к своему месту у стола истца. Порывшись в бумагах на столе, он взял оттуда какую-то тетрадку и стал сравнивать номера из нее с номерами на фотографии.
Мейсон в это время, тихо пройдя за ним следом, понаблюдал какое-то время, как Бергер смотрит то в тетрадку, то на фотографию, а потом, улучив момент, когда окружной прокурор отвернулся к своим записям, спокойно взял фотокарточку, так что Бергер ничего и не успел заметить. Мейсон уже почти вернулся на место, когда услышал сзади возмущенный возглас:
– Эй, погодите-ка! Верните ее, я хочу посмотреть!..
В ответ Мейсон только улыбнулся.
– Но, ваша честь, – закричал Гамильтон Бергер, – это же новый важный поворот в деле! Этот документ находится на руках у защитника незаконно. Я… я хочу с ним ознакомиться!
– У вас было достаточно времени, чтобы убедиться, каким почерком он написан, – невозмутимо ответил Мейсон, – подзащитной или же другим человеком.
– Но я требую, чтобы мне дали возможность его изучить! Я настаиваю…
Мейсон, однако, уже обращался к слегка озадаченному судье Коуди:
– Ваша честь, я предъявил этот документ и хочу, чтобы вы это учли, единственно с целью идентифицировать его автора. Следовательно, по предложенному самим же обвинителем порядку, на данном этапе слушания дела он не имеет права читать документ. Он взглянул на него, и этого вполне достаточно.
– Но, ваша честь, – умолял Гамильтон Бергер, – этот документ носит настолько секретный характер, что… то, что там написано, охранялось самым строгим образом. В разбираемом нами деле нет ничего более секретного, чем этот документ, и я требую, чтобы он был представлен.
– Он и был представлен, – рассудил судья.
– Но я требую, чтобы он был представлен в качестве вещественного доказательства.
