И все-таки инспектор чувствовал себя задетым. Вечно одно и то же!
— Скажи хотя бы, что тебя навело на эту мысль? — попросил он раздраженно. — Я, кажется, и сам не круглый идиот, но будь я проклят, если вижу хоть какую-нибудь…
— Сумка.
— Сумка! — Инспектор в ярости посмотрел на крышку своего стола. — Ты же сказал, что ответ всегда был перед нами. А сумку мы нашли пару часов назад.
— Верно, — согласился Эллери, — но эта сумка сыграла двойную роль — она замкнула цепь ассоциаций и подтвердила то, что случилось раньше, пока дело еще не дошло до открытой конфронтации. — Эллери неторопливо направился к двери.
— Говори со мной по-английски! Как ты догадался? Кто жертва?
Эллери рассмеялся:
— Позволь пока не ослеплять тебя моей ментальной пиротехникой. Я не маг и не волшебник. Его имя — наименее важная часть ответа. С другой стороны, его звание…
— Звание!
— Вот именно. Мне кажется, я даже знаю, почему он был убит, хотя еще недостаточно продумал этот вопрос. Сейчас меня больше беспокоит «как», а не «почему».
Инспектор открыл рот.
— Ты хоть понимаешь, о чем ты… Ради бога, что это значит, Эл? Ты, случаем, не спятил?
— Совсем нет. Тут есть какой-то важный момент, но пока я не понимаю, в чем загвоздка. И я буду заниматься этим, пока не найду ответ.
— Но ты прекрасно знаешь, как он был убит!
— Как ни странно, я этого не знаю.
Инспектор раздраженно покусал ногти, не зная, на что решиться.
— Своими загадками ты сведешь меня в могилу. Можно подумать, тебе наплевать даже на то, что ответит американский консул из Шанхая!
— Наплевать.
— Неужели? Ты хочешь сказать, что для тебя не важно, что он узнает про мертвеца?
— Совершенно не важно, — улыбнулся Эллери и направился далее к двери. — Я могу примерно предугадать его ответ.
— Не знаю, кто из нас спятил, я или ты.
— Мы что, ведем дискуссию о сумасшедших? Брось, папа, ты знаешь, чего от меня можно ждать. Я еще не твердо стою на ногах.
— Ладно, я вижу, мне придется поджариваться на медленном огне. Но ты уверен, что знаешь, кто совершил убийство? Или тебе просто пришла в голову какая-то бредовая идея?
Эллери надвинул шляпу на глаза.
— Знаю ли я, кто это сделал? Почему ты спрашиваешь? Разумеется, я не знаю, кто это сделал.
Инспектор в полном замешательстве откинулся на стул:
— Хорошо, я сдаюсь. Если уж ты начал мне лгать…
— Но я не лгу, — возмутился Эллери. — Я действительно не знаю. Конечно, я могу строить догадки, но… Однако из этого еще не следует, — продолжал он, поджав губы, — что я не узнаю. У меня был отличный старт, просто замечательный. Теперь я должен найти ответ. Было бы странно, если бы после такого…
— Судя по тому, что ты сказал, — с горечью проговорил инспектор, — ты не знаешь ничего существенного. А я подумал, что у тебя действительно появилось кое-что.
— Конечно появилось, — терпеливо ответил Эллери.
— Ладно, тогда скажи, какого черта делали эти африканские копья под одеждой трупа? — Инспектор даже привстал с места, пораженный выражением, появившимся на лице Эллери. — Ради бога! Что с тобой стряслось?
— Копья, — пробормотал Эллери, невидящим взглядом глядя на отца. — Копья.
— Но…
— Теперь я знаю как.
— Я понимаю, но…
Лицо Эллери снова приобрело подвижность. Его скулы затвердели, глаза засияли, а в губах появилась дрожь. Потом он завопил, как безумный:
— Эврика! Вот и ответ! Да здравствуют копья! — И он с криком вылетел из кабинета, оставив за столом ошарашенного и оцепеневшего инспектора.
* * *
Сочиняя свои предыдущие романы, я по дороге потерял одну блестящую идею. Любезные читатели, некогда узнавшие — кажется, с тех пор прошли целые века — о существовании джентльмена по имени Квин и продолжавшие знакомиться с его новыми работами, должны помнить, что в каждой своей книге я имею обыкновение выбирать одно стратегически важное место и помещать в него своего рода «вызов» читателю.
Но потом что-то произошло. Я и сам точно не знаю что. Но помню, что, когда я закончил очередной роман, один из корректоров, правивших гранки — чрезвычайно наблюдательный господин, — обратил мое внимание на тот факт, что обязательный «вызов» в нем отсутствует. Похоже, я просто забыл его написать. Несколько смущенный, я поспешил восполнить этот пробел, и в последний момент текст появился на нужном месте. Потом меня стали мучить смутные подозрения, и я провел небольшое расследование. Оказалось, что я забыл вставить «вызов» и в своей предыдущей книге. Longa dies non sedavit vulnera mentis,[24] можете мне поверить.
Теперь мой издатель бдительно следит за целостностью моих книг, поэтому я предлагаю вам… свой новый «вызов». Все очень просто. Я утверждаю, что, если вы дошли до этой страницы «Тайны китайского апельсина», то у вас есть все необходимые сведения для разрешения этой тайны. Иными словами, в ваших силах, здесь и сейчас, разгадать убийство безымянного коротышки в приемной Дональда Керка. Все в ваших руках; все существенные факты налицо. Сможете ли вы собрать их вместе и — разумеется не заглядывая в конец книги, — с помощью логических умозаключений прийти к одному единственно верному решению?
Человеческий мозг — странный инструмент. Он очень похож на море, где есть свои отмели и глубины, темные впадины и солнечные гребни. Его волны то накатывают на берег, то снова уползают обратно. Быстрые подводные течения таятся под его поверхностью, которую колеблет легкий ветерок. В глубине его скрыт вечный пульсирующий ритм, похожий на приливы и отливы. У него тоже бывают периоды спада, когда вся его энергия уходит, растворившись где-то в туманной дали, и моменты высшего взлета, во время которых наша мысль, сильная и бесстрашная, легко преодолевает все препятствия.
Иными словами это выразил Дэниел Уэбстер, как-то сказавший, что разум — это мощный рычаг, переворачивающий любую вещь, а мышление — процесс, в котором все человеческие проблемы поочередно находят свое решение. Но для действия рычага нужно усилие, за которым неизбежно следует реакция; и Уэбстер мимоходом замечает, что весь процесс состоит из чередований и колебаний между периодом инерции и периодом активности.
Мистер Эллери Квин, для которого умственный труд был единственной работой, на собственном опыте установил этот универсальный закон и пришел к выводу, что для того, чтобы пробиться к интеллектуальному свету, нужно сначала пройти через фазу интеллектуального мрака. Случай с загадочным убийством коротышки только лишний раз подтверждал это правило. До последнего дня его мозг на ощупь пробивался сквозь густой туман в напряженных, но бесплодных поисках путеводной звезды. И вдруг яркий свет сам собой брызнул в его зажмуренные глаза.
Он не стал тратить времени и сил на то, чтобы вознести хвалу Хранителю космического равновесия. Реакция наступила. Свет вспыхнул. Но этот свет был еще затемнен остатками тумана. Их следовало рассеять, и сделать это можно было только одним способом — погрузившись в размышления.
И Эллери, будучи человеком логики, глубоко задумался.
* * *
Остаток этого важного дня Эллери провел, завернувшись в свой любимый халат, крепко пропахший табаком и покрытый в разных местах обугленными дырочками — следами ожогов от сигаретных искр. Он сидел в гостиной у камина, приятно гревшего пальцы ног, и, опершись затылком на спинку кресла, смотрел рассеянным взглядом в потолок, машинально бросая в огонь окурки, когда пепел на сигарете добирался до самых пальцев. В этом не было никакой позы — прежде всего, позировать было не для кого, поскольку инспектор хмуро занимался другими делами в Главном управлении, а Джуна сидел в душном мраке какого-то кинотеатра, наблюдая за невероятными приключениями одного из бесчисленных драчливых героев. Кроме того, Эллери совершенно не думал о себе.
Иногда он прищуривал глаза и окидывал взглядом длинные скрещенные мечи, висящие над камином. Это была старая реликвия его отца — подарок инспектору от немецкого друга, с которым он в студенческие годы учился в Гейдельберге. Разумеется, они не имели никакого отношения к волновавшему его делу. Несмотря на это, он разглядывал их долго и серьезно; возможно, в его затуманенных глазах они приобретали зловещую форму копий племени импи с их широкими и острыми лезвиями.
В конце концов он закончил рассматривать мечи и, поглубже устроившись в кресле, с головой ушел в свои мысли.
* * *
В четыре часа дня он вздохнул, встал, покинув скрипнувшее кресло, швырнул в камин последнюю сигарету и подошел к телефону.
— Папа? — произнес Эллери хриплым голосом, когда инспектор взял трубку. — Это я. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.
