— Господи Боже, Вардайнер, что вы вообще знаете о людях, которые, чтобы выжить, должны быть максимально лояльны к своему окружению, чья жизнь — как крестный путь, полный непонимания и притеснений?
— Послушайте, как вы сами это выносите?
— Что именно?
— Да ваши вечные приступы горючей жалости к самому себе!
Министр транспорта разрезал широкую белую ленту. Раздались овации, словно какой-то боксер сумел нокаутировать соперника. Духовой оркестр сыграл торжественный марш. Почетные гости направились в туннель на пробный рейс, за ними повалили остальные.
Вардайнер и Шмельц на несколько секунд остались одни. Шмельц хмуро заявил:
— У вас больное честолюбие. Вы уже не в состоянии думать и вести себя как нормальный человек. Но вот однажды придется пожалеть об этом. Возможно, очень скоро.
Вардайнер только усмехнулся. Возможно, последний раз в жизни.
* * *Примерно в то же время, около полудня, в кабинет Циммермана вошел капитан Крамер-Марайн и без тени сомнения заявив:
— Ну, этот орешек мы раскололи!
Циммерман ждал этих слов и предложил капитану кресло. Тот с удовольствием уселся поудобнее.
— Автомобиль по делу на Нойемюлештрассе мы уже можем и идентифицировать. Анализ частиц лака дал абсолютно однозначные результаты.
Он разложил с полдюжины страниц, где были записаны результаты анализов. Из них следовало, что при убийстве Хорстмана был использован автомобиль единственного типа. Новейшая и редкая модель, которую делают только на заказ.
— Изумительно, — признал Циммерман. — Ваши эксперты поработали на славу. И что же дальше? Вы уже знаете, кто может позволить себе такую роскошь?
— В Баварии их тридцать шесть. Мне подготовили список. — Капитан гордо выложил документ на стол. — Если владелец не успел наспех перекрасить машину, то в Мюнхене всего восемь автомобилей этого типа покрыты черным лаком. Владельцы тут отмечены.
Владельцами этими оказались: председатель ландтага, премьер-министр, хозяин крупной строительной фирмы Платтнер, банкир Шрейфогель, известный модельер и, наконец, Шмельц, Вардайнер и Тириш.
— Похоже, на таких машинах ездят только с шофером?
— Так точно, — подтвердил капитан. — Теперь вы мне только скажите, с которой из восьми начать.
— Скажу через пару часов, — заверил его Циммерман. — А как продвигается второй случай?
— Машина, использованная в нападении на Хелен Фоглер? Пока еще работаем. Это нелегко, но надежды не теряем.
— Ну, без надежды не стоит и браться, — почти весело заметил Циммерман. — А этого мы не можем себе позволить!
* * *В понедельник, около часа дня, Сабина Фоглер в стайке одноклассниц вышла из школы. Из всех детей она единственная не вернулась домой.
Хелен Фоглер приготовила дочери на обед ее любимый бульон с клецками, яичницу с жареной картошкой и ванильный пудинг с шоколадным кремом.
Дорога из школы занимала минут пять-семь, и обычно домой Сабина возвращалась в четверть второго. В половине второго Хелен начала сердиться, но все еще верила, что с минуты на минуту увидит дочь. Мало ли, заболталась с подругой или прилипла к витрине…
Без четверти два ее охватил страх. Она позвонила в школу, ей сказали: все ушли как обычно. Быстро спустившись вниз, Хелен пробежала весь путь до школы… Но малышки и след простыл.
* * *
Комиссар Кребс уговаривал Хелен напрасно не беспокоиться, мол, наверняка все выяснится. Только в заключение настойчиво велел:
— Оставайтесь дома, я сейчас же еду к вам.
По пути к машине забежал к Циммерману. Ему как раз принесли обед. В понедельник, как обычно, — жаркое с салатом. Похоже было, что комиссар по каким-то причинам не хочет ни на шаг отойти от своего стола.
— Кажется, Сабина исчезла, — сообщил Кребс. — По дороге из школы.
Циммерман отодвинул поднос с едой, к которой не успел даже прикоснуться. Тут же схватив свой блокнот, решил, словно все приготовил заранее:
— О Хелен Фоглер позаботься сам. Поисками Сабины займется Мамаша Браш, ей в помощь я дам Дрейер.
— Как это, у тебя все уже организовано? Ты знал, что Сабине что-то угрожает?
— Ну, скажем, я с этим считался. — Циммерман вычеркнул несколько пунктов в блокноте. — А тебя, Кребс, хочу кое о чем предупредить. Попытайся втолковать наконец этой Фоглер, что сегодняшняя пропажа ее дочери может быть результатом ее упорного молчания.
— Это слишком похоже на охоту с приманкой, — бесцветным голосом сказал Кребс. — Этого я никак не ожидал от тебя! Еще от Келлера — куда ни шло. Видимо, и ты можешь быть безжалостным, даже с друзьями!
— Бывает, что чувства нужно отставить в сторону! — Циммерман листал блокнот, не глядя на Кребса. — И не забывай, что теперь нам Фоглер уже не нужна как коронный свидетель. Пусть лишь назовет имя, остальное мы сделаем сами.
* * *
Программа похорон Хайнца Хорстмана, понедельник, 14.30, Лесное кладбище:
Ритуальный зал № 1 будет открыт с 13.45. Первые два ряда кресел забронированы для родных и близких покойного.
В 14.00 — траурный акт в ритуальном зале.
1. Струнный квартет Бетховена.
2. Молитва — священник.
3. Траурные речи шеф-редактора газеты, представителя союза журналистов и одного из коллег.
4. Заключительное слово священника.
5. Струнный квартет Бетховена.
После этого — траурный обряд у могилы на Лесном кладбище, сектор С, ряд 3, могила № 189.
* * *
Эксперт Рогальски осмотрел могилу и запомнил ее расположение на случай возможной эксгумации.
Из «родных и близких» была одна Хельга Хорстман. Сопровождал ее Вольрих. Расходы оплатило издательство.
* * *Обе сотрудницы — и Браш, и Дрейер — не откладывая взялись за дело. Поскольку Кребс взял на себя Хелен Фоглер, они начали с места исчезновения, допросив директора, учителей и одноклассниц.
Из беседы инспектора Браш с директором, учителями и одноклассниками Сабины Фоглер:
Эвальд Зенгер, директор: Сабину я хорошо знаю, с самого начала уделяла ей особое внимание. Больно уж тиха она была, для девочки в ее возрасте это как-то подозрительно. Никогда не знаешь, что может произойти.
Эрика Абромайт, учительница: Сабина — нервный ребенок, зато очень интеллигентный. Все в классе ее любили бы, сумей она сблизиться с детьми. Но она держится на дистанции, предпочитает оставаться одна, насколько я знаю, не завела ни одной близкой подруги. Поэтому я удивилась, когда случайно заметила, как Сабина, выйдя из школы, разговаривает на той стороне улицы с каким-то мужчиной. Мне показалось, он ее поджидал.
Браш: Что за мужчина и как он выглядел?
Эрика Абромайт: Ну, такой среднего роста, ни худой, ни толстый. Очень прилично одет. Лица я не видела, у него на глаза была надвинута шляпа. Возраст… не скажу, но явно не юноша. Единственное, что бросилось в глаза — он заметно сутулился.
Хильдегард Бендесдорф, одноклассница: Да, Сабина моя подруга. Но об этом никто не знает. Это наша тайна.
Браш: Хорошо, Хильда. Вы с Сабиной шли из школы. И что произошло?
Хильдегард: Она вдруг от меня убежала!
Браш: А почему? И куда?
Хильдегард: На другую сторону улицы. Там стоял какой-то мужчина. Сабина что-то крикнула и побежала к нему.
Браш: Что это был за человек? Какого возраста?
Хильдегард: Думаю, как мой отец. Лет тридцать, а то и больше.
* * *В ритуальном зале закончилась траурная церемония. Процессия потянулась к могиле. Возглавлял ее кладбищенский служка, за ним четыре могильщика везли на стальной тележке останки Хайнца Хорстмана в гробу под дуб. Сквозь тучи выглянуло блеклое солнце, подсушившее дорожки.
Сразу за гробом шагала «безутешная вдова» Хельга, вся в черном, потупив взор. «Она несла свой крест, — как сообщал «Мюнхенский утренний курьер», — в высшей степени достойно». Шла между пастором и Вольрихом, надевшим ничего не выражавшую скорбящую маску.
За ними, бок о бок, Шмельц с Тиришем, потом Вардайнер с Гольднером, которые, шагая рядом, о чем-то перешептывались, сохраняя смертельно серьезные мины, за ними следовал почетный эскорт коллег и сослуживцев, нетерпеливо ожидавших, когда все кончится. Впрочем, две женщины плакали по-настоящему.
И позади всех скромно держалась Генриетта Шмельц, «истинная сенсация этого представления», как позднее говорил Гольднер. Отказавшись идти с мужем, она попросила сопровождать себя фон Готу. Тот с удовольствием исполнил ее желание, хотя предварительно и испросил согласие своего шефа — комиссара Циммермана.
