— В чем дело? — спросила мисс Тернер.
Я знал, в кармане пиджака у меня лежит «кольт». Теперь, после «Микадо», я забирал его с собой каждое утро. Но все равно я похлопал себя по карману, чтобы убедиться, что он действительно при мне.
— Я сейчас, — сказал я ей.
Я захлопнул дверцу такси и направился по улице прямиком к «Мерседесу».
День снова был великолепный. Дул теплый ветерок, донося резкий пряный запах свежескошенной травы. У меня над головой медленно раскачивались тяжелые ветви дуба. Листья наверху шуршали и будто перешептывались.
Двое мужчин на передних сиденьях следили, как я приближаюсь. Водитель повернулся и что-то сказал напарнику. Напарник рассмеялся.
Когда я поравнялся с передней дверцей и остановился в метре от нее, водитель опустил стекло. На нем была плоская кожаная кепка. На ломаном английском он сказал:
— Господин Розенберг, он говорить…
Я поднял руку.
— Погодите. Прежде чем вы скажете, что говорит Розенберг, послушайте, что я вам скажу.
Я сунул руку в карман и вытащил «кольт». Глаза водителя округлились.
У «кольта» калибра 32 предохранитель расположен на рукоятке, в виде выпуклости в задней части, и на него надо нажать, прежде чем выстрелить. Сжимая в руке пистолет, вы нажимаете и на предохранитель. Есть еще скользящий предохранитель. Я сдвинул и его и выстрелил в переднее колесо — один раз. Пуля 32-го калибра не самая убийственная штука на свете, но шину она прошила насквозь. Раздался приятный хлопок, приятное шипение, и машина начала медленно оседать на правое крыло.
Я наклонился к открытому окну и опустил левую руку на дверцу. Дуло пистолета было нацелено водителю между глаз с расстояния сантиметров десять. Он скосил глаза, завороженно глядя в дуло. Из него все еще вился дымок.
Это был здоровяк, которому не мешало бы побриться. Пассажир оказался помельче и более щепетилен в вопросах личной гигиены. Но вид у него был встревоженный.
— А сказать я хочу вот что, — обратился я к нему. — Увижу вас еще раз, хоть кого, стрелять буду уже не в шину. Понятно?
Пассажир сглотнул слюну и постарался приободриться. Но это непросто, когда смотришь в дуло нацеленного на тебя пистолета.
Его напарник что-то тихо проговорил по-немецки. Предупредил о чем-то, наверное.
— Так да или нет? — спросил я. — Всего одно слово.
— Да. — Слово вылетело быстро и злобно, под стать шипению выпущенного из шины воздуха.
— Вот и хорошо, — сказал я.
Я отступил назад, щелкнул предохранителем и сунул пистолет обратно в карман пиджака.
Пока я возвращался назад, моя спина служила мишенью размером с экран кинотеатра.
Но я знал, эти двое и шагу не ступят без разрешения Розенберга, а Розенберг, думаю, вряд ли мог приказать им убить пинкертона, которого нанял сам Гитлер. Подходя к такси, я постоянно твердил все это себе для большей уверенности.
Когда я открыл дверцу такси, то услышал, как мисс Тернер пререкается с водителем.
— В чем дело? — поинтересовался я, усаживаясь на место.
— Он хочет, чтобы мы вышли. Думает, мы гангстеры.
Я взглянул на таксиста. Он аж выгнулся дутой на сиденье и смотрел на меня с таким ужасом, словно я только что у него на глазах перестрелял целый класс ребятишек.
Я улыбнулся ему и помахал рукой, убеждая его, что все в порядке. Он все еще не верил своим глазам, потому что сморщился, когда я сунул руку за спину. Я снова помахал рукой и достал бумажник. Открыл его, извлек двадцать долларов и протянул их мисс Тернер.
— Отдайте ему, — сказал я, — и скажите, что гангстеры сидят в «Мерседесе». Скажите, что они белые работорговцы. Объясните, что они хотели вас похитить.
— Он не поверит.
— Поверит, если захочет получить двадцать долларов.
Она взяла банкноту и сказала что-то по-немецки. Он с сомнением перевел взгляд с нее на меня, затем посмотрел на деньги в ее руке, потом глянул мимо меня в заднее стекло автомобиля. Я тоже оглянулся. Те двое уже выбрались из машины и на пару уставились на спустившую шину с таким видом, будто их взорам открылось некое таинственное явление природы.
— Ja, — выдавил из себя водитель, выхватив банкноту из руки мисс Тернер. Повернулся и сунул ее в карман рубашки. Дернул рычаг передачи и рванул с места.
Мисс Тернер откинулась на спинку сиденья и взглянула на меня.
— Кто они?
— Мордовороты. Розенберг подослал.
Она кивнула.
— Эта девушка, Сара. Она наверняка разговаривала с ним вчера вечером. И сказала, когда мы приедем.
— Точно.
— Что им нужно?
— Мы так далеко еще не заходили.
Она посмотрела на меня и вдруг рассмеялась.
— Знаете, а ведь вы в бешенстве.
— Не в бешенстве. Просто рассердился. Надоело, что за нами по пятам постоянно таскаются.
Она снова засмеялась.
— Но стрелять из пистолета среди бела дня! Да еще здесь, в таком районе!
— Всего-то один раз. Если соседи что и расслышали, решат, это автомобильный выхлоп.
Она улыбнулась.
— А если бы вы промахнулись, пусть впервые?
— Колесо было в метре от меня. И в ответ не стреляло.
— Розенбергу это не понравится, — заметила она.
— Вот и чудесно.
Вернувшись в гостиницу, мы остановились поздороваться с господином Брауном. Он сказал, что у дежурного регистратора для меня есть письмо.
Мы подошли в конторке, и я поговорил с дежурным. Он деловито развернулся, сложил руки за спиной и принялся рассматривать ячейки с цифрами, обозначавшими каждая соответствующий номер. Найдя мою ячейку, он извлек оттуда конверт, снова повернулся и галантно передал мне. Дежурный был из тех, кто очень серьезно относится к своим обязанностям. Я поблагодарил его.
Мы с мисс Тернер отошли в сторонку, и я раскрыл конверт. Внутри лежал листок, похожий на тот, что я видел накануне.
На нем было написано: «Г-н Шмидт, гостиница „Бекер“. Имплерштрассе, дом 16».
— Что это? — спросила мисс Тернер. Я протянул ей листок.
— Офицер Мюллер нашел нам господина Норриса. Хотите его проведать?
Имплерштрассе находилось в Зендлинге, на юго-западной окраине города, недалеко от Южного вокзала. Гостиница «Бекер» оказалась узким пятиэтажным зданием, втиснутым между швейной мастерской и рестораном, который был закрыт и, очевидно, предназначен на слом. Гостиница, как и ресторан, казалось, знавали и лучшие дни, правда, давным-давно.
Мисс Тернер поговорила с дежурным. Нам повезло. Дежурный сказал, что господин Шмидту себя в номере.
Лифта не было, и нам пришлось подниматься на четвертый этаж по лестнице. Даже в мутном свете неяркой электрической лампы я разглядел, что ковровая дорожка на полу сильно истоптана, а темная краска на залапанных за долгие годы деревянных перилах во многих местах облупилась. На этой лестнице пахло так же, как и на многих других лестницах, которых я понавидался за долгие годы, — табачным дымом, потом и разбитыми надеждами.
Норрис проживал в номере 505. Я постучал в дверь.
Некоторое время никто не отзывался.
Я постучал еще раз.
Послышался голос, выкрикнувший что-то по-немецки.
По моей просьбе мисс Тернер отозвалась, сказав, что она горничная.
Снова послышался голос — на этот раз ворчливый.
Мисс Тернер что-то сказала.
Я услышал, как брякнула цепочка, дверь приоткрылась сантиметров на десять, и в щели показалась половина лица Норриса. Я сунул ногу в щель и, обращаясь к проступившей половине лица, сказал:
— Привет. Есть минута?
Я думал, постоялец попытается захлопнуть дверь. Но он опустил голову и покорно отступил в сторону, давая нам пройти. Что мы и сделали.
Как и сегодняшний утренний таксист, Норрис был небрит. Щеки, поросшие седой щетиной, казались белыми. На нем были мятые черные штаны и мятая белая сорочка без воротника, с тремя расстегнутыми верхними пуговицами. Ноги босые. Зато на голове сидел красивый седой парик, однако господин Норрис, видно, очень торопился, когда надевал его, и тот малость перекосился.
— Помните меня? — осведомился я. — Фил Бомон. А это Джейн Тернер.
Тут Норрис вскинул голову — чувство покорности у него вдруг сменилось отчаянной веселостью.
— Да, да, конечно, дорогой вы мой. Простите за беспорядок. Видите ли, я не ждал гостей.
Простить такой кавардак было трудно. В слабом свете, проникавшем через грязное окно, комната казалась захламленной и запущенной, провонявшей грязным бельем и давно не мытым телом. Стены — бледно-зеленые, цвета жиденького горохового супа. Кровать вроде бы заправлена, если считать, что матрас прикрывали простыня и видавшее виды одеяло. Хотя после уборки на кровати уже успели полежать. На одеяле отпечаталась продолговатая вмятина — в виде человеческой фигуры, а на подушке — округлая серая ямка. Рядом с подушкой лежала раскрытая книга переплетом вверх. Дверь в дешевенький гардероб была открыта — внутри я разглядел костюмы на плечиках, а под ними стопку белья. На столике рядом с кроватью стояла бутылка виски, а рядом — полупустой стакан.
