Ознакомительная версия.
Однако бумажный хлам, опьянявший бригадира, комиссара удручал, и он мрачно глядел на все это своими зеленоватыми глазами.
— О чем задумались, патрон?
— Ни о чем. Я в нерешительности.
— Думаете, его надо освободить?
— Нет, я не об этом. Это дело следователя.
— То есть вы бы его освободили?
— Не знаю. Я с самого начала в нерешительности, браться ли мне самому за это дело.
— Как хотите, — раздосадованно ответил Люка.
— Но это нисколько не должно мешать тебе продолжать свою работу. Если мы сейчас упустим время, потом концов не соберем. Всегда одно и то же: как только вмешивается пресса, всем есть что сказать, а мы тонем.
— Но я все же нашел того шофера, и другого, о котором мадам Мегрэ рассказывала, тоже найду.
Комиссар снова набил трубку и открыл дверь. Рядом в комнате не было никого. Все разбежались, все занимались фламандцем.
— Ну что, решаетесь?
— Пожалуй, да.
Не заходя к себе в кабинет, Мегрэ вышел из полицейского управления и сразу остановил такси.
— Угол улиц Тюренн и Фран-Буржуа!
От этого словосочетания, с утра до вечера звучавшего в ушах, начинало просто тошнить.
Зато у жителей квартала был настоящий праздник. Все по очереди могли увидеть свои фамилии в газетах. Стоило какому-нибудь лавочнику или ремесленнику зайти в «Большой Тюренн», чтобы пропустить рюмочку, как он тут же встречался с полицейскими, а перейдя дорогу и оказавшись в «Табаке Вогезов», где подавали прославленное белое вино, попадал в объятия репортеров.
Десятки раз их спрашивали, что они думают о Стёвельсе, о Фернанде, об их привычках и поступках.
Поскольку трупа не было, то есть не было наверняка известно, что он был, — налицо ведь было только два зуба, — все это скорее напоминало комедию, чем драму.
Мегрэ вышел из машины у «Большого Тюренна», заглянул в кафе, не увидел никого из своих и прошел несколько шагов до переплетной мастерской, где вот уже три недели, как были опущены ставни и закрыта дверь. Кнопки звонка не было, и Мегрэ постучал, зная, что Фернанда должна быть дома.
Выходила она только по утрам. Каждый день с тех пор, как арестовали Франса, она в десять часов утра уходила из дома с судками — тремя кастрюльками, входившими одна в другую и запиравшимися общей металлической ручкой с деревянной рукоятью.
Это была еда для мужа, каждый день она на метро ездила с судками в тюрьму Сайте.
Мегрэ пришлось постучать еще раз, только тогда он увидел Фернанду, поднимавшуюся по лестнице из полуподвала в мастерскую. Она узнала его, обернулась, что-то сказала кому-то невидимому и наконец открыла дверь.
Она была в домашних тапочках и клетчатом переднике. В этой располневшей ненакрашенной женщине никто и никогда не узнал бы ту, которая некогда подлавливала клиентов на узких улочках, прилегающих к Севастопольскому бульвару. Фернанда, похоже, была домоседкой, аккуратной хозяйкой, весь ее облик говорил именно об этом; к тому же она, видимо, до недавних событий и нрава была веселого.
— Вы хотели меня видеть? — спросила она с некоторой усталостью в голосе.
— У вас кто-то есть?
Она не ответила, и Мегрэ пошел к лестнице, спустился на несколько ступенек, глянул вниз и нахмурился.
Ему уже докладывали, что поблизости все время вертится Альфонси, охотно потягивающий аперитивы с журналистами в «Табаке Вогезов», но не рискующий и носа сунуть в «Большой Тюренн».
С видом своего человека в доме Альфонси стоял посреди кухни, где на плите что-то варилось; он слегка смутился, но тем не менее поглядывал на комиссара с усмешкой.
— Ты-то что здесь делаешь?
— Как видите, пришел в гости, как и вы. Это ведь мое право, не так ли?
Когда-то Альфонси служил в уголовной полиции, правда, не в бригаде Мегрэ. Несколько лет он был сотрудником полиции нравов, но в конце концов ему дали понять, что, несмотря на высоких покровителей, больше его терпеть не желают.
Альфонси был маленького роста и всегда носил туфли с очень высокими каблуками. Мало того, ребята подозревали, что он еще и подкладывал под пятки колоду карт. Одевался он всегда вызывающе изысканно, на пальце носил кольцо с бриллиантом. Бог его знает, настоящим или фальшивым.
На улице Нотр-Дам-де-Лоретт он открыл частное сыскное бюро, в котором был и хозяином, и единственным служащим; в подчинении у него была только странноватая секретарша, в основном исполнявшая обязанности его любовницы, но ночам их вместе видели в кабаре.
Когда Мегрэ сообщили, что Альфонси трется на улице Тюренн, комиссар прежде всего подумал, что он ловит рыбку в мутной воде, то есть надеется чем-нибудь поживиться, раздобыть сведения, которые можно дорого продать журналистам.
Потом выяснилось, что его нанял Филипп Лиотар.
В тот день Альфонси впервые в буквальном смысле встал на пути комиссара, и Мегрэ буркнул:
— Так я жду.
— Чего вы ждете?
— Пока ты уйдешь.
— Очень жаль, но я еще не кончил своих дел.
— Ну, как тебе будет угодно.
Мегрэ сделал вид, что идет к двери.
— Что вы собираетесь делать?
— Позвать одного из своих людей и посадить его тебе на хвост, за тобой будут следить денно и нощно. Это ведь мое право тоже.
— Хорошо-хорошо! Идет! Не надо злиться, господин Мегрэ!
И он пошел вверх по лестнице, но, уходя, с видом заправского сутенера поглядел на Фернанду.
— Как часто он приходит? — спросил Мегрэ.
— Второй раз.
— Советую вам быть с ним осторожной.
— Я знаю. Мне такие люди знакомы.
Быть может, это был тонкий намек на годы, когда она зависела от людей из полиции нравов?
— Как Стёвельс?
— Хорошо. Целыми днями читает. Он верит, что все будет в порядке.
— А вы?
Засомневалась ли она, прежде чем ответить?
— Я тоже.
И все-таки в Фернанде чувствовалась некая усталость.
— Какие книги вы носите ему?
— Сейчас он перечитывает от корки до корки Марселя Пруста.
— А вы тоже читали Пруста?
— Да.
Стёвельс, значит, занимался образованием своей жены, когда-то подобранной на панели.
— Вы будете не правы, если решите, что я пришел как враг. Ситуацию вы знаете не хуже меня. Я хочу понять. Пока что я не понимаю ничего. А вы?
— Я уверена, что Франс не совершал преступления.
— Вы любите его?
— Это слово ничего не значит. Здесь нужно бы другое, особое, которого просто не существует.
Мегрэ поднялся в мастерскую, где на длинном столе перед окном были аккуратно разложены инструменты переплетчика. Прессы стояли сзади, в полутьме, а на полках одни книги ждали своей очереди, другие уже были в работе.
— Он всегда постоянен в привычках, так ведь? Расскажите мне, как у него проходит день, и поточнее.
— Меня уже об этом спрашивали.
— Кто?
— Господин Лиотар.
— Вам не приходило в голову, что интересы Лиотара могут не совпадать с вашими? Еще три недели назад он был совершенно безвестен, ему надо лишь поднять как можно больше шума вокруг своего имени. Для него не так уж и важно, окажется ваш муж виновен или нет.
— Простите. Но ведь если он докажет невиновность Франса, это сделает ему колоссальную рекламу.
— А если он добьется освобождения Франса, не доказав его невиновности самым неопровержимым образом? Он приобретет репутацию ловкача. Все будут обращаться только к нему. А о вашем муже будут говорить:
«Повезло ему, Лиотар вытащил». Иными словами, чем больше Стёвельс будет казаться виновным, тем больше заслуг у адвоката. Вы это понимаете?
— Главное, что Франс это понимает.
— Он вам сказал это?
— Да.
— Он не симпатизирует Лиотару? Почему же он его тогда выбрал?
— Он его не выбирал. Тот сам…
— Минутку. Вы только что сказали очень важную вещь.
— Я знаю.
— Вы сделали это нарочно?
— Может быть. Я устала от шума вокруг нас и понимаю, откуда он идет. Мне кажется, что я не могу навредить Франсу, говоря вам то, что я говорю.
— Когда бригадир Люка пришел с обыском около пяти часов двадцать первого февраля, ушел он не один, а увел с собой вашего мужа.
— И вы всю ночь допрашивали его, — с упреком сказала Фернанда.
— Такая у меня работа. В тот день у Стёвельса не было адвоката, он ведь не знал, что против него будет возбуждено уголовное дело. С тех пор его не выпускали. Сюда он возвращался только вместе с инспекторами и очень ненадолго. Но когда я предложил ему выбрать адвоката, он, не колеблясь, назвал Лиотара.
— Я понимаю, что вы хотите сказать.
— Адвокат, значит, побывал у Стёвельса до бригадира Люка?
— Да.
— Стало быть, двадцать первого после полудня, между визитами Лапуэнта и бригадира.
— Да.
— Вы присутствовали при разговоре?
— Нет, я внизу делала генеральную уборку, меня ведь три дня не было.
Ознакомительная версия.
