Терри ушел от Альмы Рентон приблизительно в час тридцать ночи. Тогда она еще была в своей квартире. Он помнит, что она намеревалась лечь спать сразу после его ухода. Поскольку установлено, что дома она не ночевала, можно предположить, что свою квартиру она покинула вскоре после половины второго, во всяком случае, до трех часов ночи, когда был убит Мандра. Совершенно очевидно, что прокурор постарался сделать все возможное, чтобы допросить ее до своей беседы с Клейном, и коль скоро не допросил, то лишь потому, что не смог найти ее. Можно заключить, что ее нет ни в одном из тех мест, которые она обычно посещает. Если все попытки отыскать Альму оказались безуспешными, значит, она не хочет, чтобы ее нашли, следовательно, действия ее не случайны, а преднамеренны.
Во время беседы прокурор четыре раза нажал на кнопку. Терри явственно различил два длинных и два коротких звонка. Без всякого сомнения, это был какой-то сигнал, на который, однако, тогда никто не откликнулся. Поэтому Терри предположил, что этим сигналом прокурор дал команду сыщикам следовать за ним, Терри.
Клейн правильно сделал, что не стал оглядываться назад через плечо и не проявил никаких признаков беспокойства. За тот короткий промежуток времени, пока он подносил спичку к сигарете, из беспорядочной массы событий ему легко удалось выделить самые главные.
Неудивительно поэтому, что оба следовавших за ним сыщика подчеркнули впоследствии в своих отчетах, что слежки Терри Клейн не обнаружил.
В толпе пешеходов он ничем не отличался от простого служащего, который спешит куда-то по своим делам, ничего не подозревает, не чувствует за собой никакой вины. Он остановился прикурить, но спичка, вероятно, погасла, он зажег вторую, прикурил сигарету, потом купил газету, сел в такси и отправился прямо к себе домой. За все это время он ни разу не обернулся. Выйдя из такси, он поднялся в квартиру, такси, однако, отпускать не стал, из чего сыщики заключили, что Клейн намеревается поехать куда-то еще.
Минут через пять из подъезда дома вышел пожилой китаец с перекинутым через руку мужским костюмом. Как впоследствии выяснилось, этим китайцем оказался не кто иной, как слуга Клейна — Ят Той. Он передал этот костюм таксисту, из чего сыщики сделали вывод, что Клейн попросил таксиста отвезти костюм к портному.
Клейн позвонил Ят Тою из холла, велел ему вынести костюм, сам же через черный ход вышел во внутренний дворик, где стояла его собственная машина, сел в нее и уехал. Все это было проделано просто, естественно и, вероятно, без скрытого мотива.
Такого рода действия часто сбивают с толку самых лучших филеров. Изучая их донесения, прокурор обратил особое внимание на то, что Клейн ни разу не обернулся. Будучи человеком осторожным и недоверчивым, он все же не заподозрил Клейна в преднамеренной попытке отделаться от «хвоста», тем не менее свои соображения на этот счет он решил придержать и не стал ничего говорить ближайшим сотрудникам, потому что воспоминания, связанные с неудачной попыткой с наскоку выбить из Терри Клейна информацию, мучили и раздражали его. Нечасто прокурору доводилось беседовать со свидетелем, столь обескураживающе вежливым, столь абсолютно уравновешенным, а потому столь неудобным в общении.
Тем временем Клейн проехал по Баш-стрит, свернул в район Гоуф и остановил машину у одного из жилых домов. Он вошел в лифт, поднялся на самый верхний этаж, вышел в коридор, разыскал дверь с табличкой «Вера Мэтьюс» и нажал на кнопку звонка.
Внутри раздался какой-то шорох, однако дверь никто не открыл.
Тогда Клейн постучал и через секунду-другую услышал едва различимые звуки, какие обыкновенно возникают, когда человек на цыпочках идет по ковру.
— Альма, это я, Терри, — тихо произнес он. Щелкнул замок, дверь приоткрылась. Терри увидел знакомые тонкие, словно из мрамора выточенные черты лица, пышные волосы цвета пшеничных колосьев, залитых солнечным светом, испуганно-настороженные серые глаза.
— Как вы узнали, что я здесь? — Альма Рентон широко распахнула дверь, потом, когда он прошел внутрь, осторожно закрыла ее.
На этот вопрос он ответил не сразу, а, нежно коснувшись рукой подбородка Альмы, приподнял ее голову так, чтобы можно было заглянуть прямо в глаза.
— Излишняя суета, — объявил он, — вредней самой черной работы.
Она нервно засмеялась и оттолкнула его.
— Перестаньте, Терри, — сказала она, — знаете, у меня такое чувство, будто своим взглядом вы просвечиваете меня насквозь. Так как вы узнали, что я здесь?
— Очень просто, — улыбнулся он.
— Что значит очень просто? Никто на свете не знал, что я здесь.
Подтянув рукава своего плаща вверх, он насмешливо сказал:
— Смотрите, ни в руках, ни в рукавах у меня ничего нет. Не далее как на прошлой неделе вы вскользь упомянули, что Вера собирается уехать из города и попросила вас присмотреть за ее растениями. Вот я и подумал, что Вера оставила вам ключ. Поскольку вас не нашли ни в одном из тех мест, где вы обычно бываете, я предположил…
— Ах вот в чем дело, — прервала его Альма.
Терри печально покачал головой.
— Фокусники не должны выдавать свои секреты. Если бы я сделал вид, будто умею читать ваши мысли, вы терпели бы меня из одного лишь благоговейного ужаса перед моей сверхъестественной способностью, а так я просто незваный гость.
— С вами опасно иметь дело, Терри, вы никогда ничего не забываете. Я очень сильно подозреваю, что привычка шутить — это маска, за которой вы скрываете свои истинные намерения.
— Да нет, скорей уж так: попытка притворяться, будто у меня есть некие намерения. Это маска, под которой я скрываю свою беспечную несерьезность. Чем вы сейчас заняты?
Она помедлила мгновение, потом сказала:
— Ничем. Правда, цветы тут поливаю, но разве это занятие?
Однако она почему-то бросила быстрый взгляд в направлении двери, ведущей в рабочую комнату.
Клейн достал из кармана портсигар, открыл его и предложил Альме сигарету.
— Интересно, куда вы отправились после того, как я ушел от вас? — спросил он.
— Никуда не отправилась, в постель легла. Вы, что, не помните, сколько времени было, или, может, думаете, я лунатик и брожу по ночам во сне? — Она взяла сигарету.
Терри покачал головой.
— Послушайте, Альма, по природе своей вы человек серьезный, обстоятельный, с развитым чувством ответственности. Поэтому, когда вы напускаете на себя эдакую ветреность, значит, что-то тут не так.
— Что вы имеете в виду, Терри?
— Всякий раз, когда вы хотите что-то утаить, — объяснил он, — вы невольно стараетесь подражать своей сестре, легкомысленной и ветреной, а это совсем не соответствует вашему характеру.
Она нахмурила брови.
— Ничего я не пытаюсь утаить, Терри, просто время от времени восстаю против того, что волей или неволей являюсь регулирующим центром нашей маленькой семьи. Синтия никогда не утруждает себя тем, чтобы хоть иногда всерьез задуматься о чем-то. Напротив, она то и дело попадает в переделки, и кому-то приходится выручать ее… А почему вы думаете, что я что-то скрываю, Терри?
Она поднесла сигарету к губам. Он чиркнул спичкой и поднес ее к сигарете. Когда Альма подалась вперед, каждая черточка на ее лице осветилась пламенем спички.
— Окружной прокурор сказал мне, что вы не ночевали дома.
Непроизвольно она чуть отпрянула назад, но тут же взяла себя в руки и вновь наклонилась к спичке. Своей рукой она чуть приподняла его руку, чтобы удобней было прикурить, и он заметил, что пальцы ее холодны как лед.
— Вы шутите, Терри, — проговорила она.
Когда он с серьезным видом покачал головой, она торопливо добавила:
— Я очень рано встаю, Терри.
— В пять часов утра?
Ее лицо залилось краской. Прежде чем она успела вымолвить слово, он сказал:
— Не думайте, что я чрезмерно любознателен. Дело в том, что эти вопросы вам наверняка потом зададут в прокуратуре, так что хорошо знать их заранее.
Она уже оправилась от удивления. Если она играет, подумал Терри, то это у нее очень здорово получается.
— Терри Клейн, — язвительно произнесла она, — а не могли бы вы сказать, почему это прокурор округа интересуется, где я провела ночь?
Терри сделал глубокую затяжку и с важным видом сказал:
— Да, забавный парень этот прокурор. У него такая приятная, располагающая улыбка, и, глядя на нее, расслабляешься, чувствуешь себя в полной безопасности. Если он будет допрашивать вас, Альма, помните: чего он не любит, так это официальной холодной сдержанности. Он так полагается на неотразимость своей улыбки, что когда этот прием не срабатывает, то начинает злиться и нервничать.
— Он допрашивал вас, Терри?
— Да, и весьма пристрастным образом.
— О чем он спрашивал?
— О вас и о Мандре.
— О Мандре?
— Да, о Джекобе Мандре. Знакомы с ним?
— Нет, но слышала, — какой-то посредник в страховой компании, вы его имеете в виду?
