— Вы чувствовали себя зависимым от Кристины из-за ее богатства?
— Пожалуй, нет. Правда, многие считали и считают, что я женился на деньгах.
— А это не так? Деньги здесь роли не играли?
— Клянусь вам, нет!
— Предприятие записано на имя вашей жены?
— К несчастью, нет. Ей принадлежала значительная часть состояния, но почти такая же была выделена мне шесть лет назад.
— По вашей просьбе?
— Нет, по инициативе Кристины. И заметьте, сделала она это вовсе не для того, чтобы вознаградить меня за труды… Просто, чтобы платить меньше налогов, не уступая акции посторонним… Увы! Я не могу это доказать, и теперь все обернется против меня… Равно как и тот факт, что Кристина составила завещание в мою пользу… Я его не читал… не видел… Я даже не знаю, где оно находится. Она сама мне сказала… Однажды вечером она была в мрачном настроении, подозревала, что у нее рак…
— Она была здорова?
Жоссе колебался. Казалось, он подбирал слова, стараясь точно передать их смысл.
— У нее не было ни рака, ни болезни сердца, ни одной из тех болезней, о которых каждую неделю пишут в газетах и на борьбу с которыми производят сбор денег на улицах… Но все же, мне кажется, она была очень больна… В последнее время она только несколько часов в день бывала в ясном уме, а иногда проводила по два или по три часа, запершись у себя в комнате…
— А вы спали порознь?
— Да… В течение многих лет у нас была общая спальня… А потом, поскольку мне приходилось вставать очень рано и она от этого просыпалась, я стал спать в соседней комнате.
— Она много пила?
— Если вы спросите об этом у ее друзей, а вы это, конечно, сделаете, они вам скажут, что пила она не больше, чем другие… Но ведь они видели ее только тогда, когда она была в «форме», понимаете?.. Они не знали, что перед тем, как выйти в свет на два или три часа, Кристина подолгу лежала в постели, а на следующее утро ей необходимо было либо опохмелиться, либо прибегнуть к медикаментам…
— А вы не пьете?
Жоссе пожал плечами, как бы давая понять, что достаточно взглянуть на него, чтобы получить ответ.
— Во всяком случае переношу меньше, чем она, и это не так болезненно. Иначе наши лаборатории давно бы прекратили свое существование. Но зато, когда мне случается напиться; то те же друзья могут сказать, что из нас двоих больший алкоголик я. Это потому, что я бываю грубым… Если вы сами этого не испытали, вам трудно понять.
— Попытаюсь! — вздохнул Мегрэ.
И тут же, глядя на него в упор, спросил:
— У вас есть любовница?
— Ну вот! Этот же вопрос мне задали сегодня утром, а когда я ответил утвердительно, у инспектора был такой торжествующий вид, словно он, наконец, доискался до истины.
— С каких пор?
— Вот уже год.
— Значит, это произошло много спустя после того, как у вас изменились отношения с женой. Ведь вы сказали, что это случилось пять или шесть лет назад?
— Да. Моя связь началась намного позже. Раньше у меня, как и у всех, бывали интрижки, чаще всего довольно короткие.
— Ну, а теперь вы серьезно влюблены?
— Я не решаюсь назвать это чувство любовью. Ведь его нельзя сравнить с тем, которое было у меня к Кристине. Но как можно выразиться иначе?
— Кто она?
— Моя секретарша. Когда я ответил так же на вопрос инспектора, то стало ясно, что этого он и ждал и восхищен своей прозорливостью. Ведь в наше время это стало явлением настолько распространенным, что служит темой для шуток.
В бокалах больше не было пива. Прохожие, которые только сейчас ходили по мосту и набережным, теперь разбрелись по своим конторам и магазинам. Там снова началась работа.
— Ее зовут Аннет Дюше, ей двадцать лет. Отец ее — начальник отдела супрефектуры в Фонтенэ-ле-Конт. В настоящее время он в Париже, и я буду удивлен, если он не явится сюда, как только выйдут газеты.
— Чтобы обвинить вас?
— Возможно. Не знаю. Уж если произошло такое событие, если при таких неясных обстоятельствах убит человек, все становится очень сложным. Вы понимаете, что я хочу сказать? Теперь уже не может быть ничего естественного, очевидного или случайного. Каждый поступок, каждое слово приобретают тяжкий смысл. Уверяю вас, я в здравом уме… Бесспорно, понадобится время, пока я приведу в порядок свои мысли, но теперь мне бы очень хотелось, чтобы вы знали, я ничего не скрываю и сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам доискаться правды… Аннет уже полгода работала на авеню Марсо, а я и не замечал ее присутствия, потому что мсье Жюль, ведающий персоналом, поручил ей работу в экспедиции, это на другом этаже, и захожу я туда редко. Однажды, после обеденного перерыва, когда моя секретарша была больна, а мне нужно было срочно продиктовать важный доклад, мне прислали Аннет. Мы с ней проработали до одиннадцати часов вечера одни, в пустом здании. Считая себя виноватым в том, что из-за меня она осталась без ужина, я повел ее поужинать в один из ближайших ресторанов. Остальное и так понятно… Мне недавно перевалило за сорок, а ей только двадцать. Она напоминает мне молодых девушек, с которыми я дружил в Сэт и Мониелье… Я долго колебался… Сначала велел перевести ее в соседний кабинет, чтобы иметь возможность за ней понаблюдать… Навел справки… Мне сказали, что она скромная девушка, что раньше жила у тетки на улице Ламарк, а потом, поссорившись с ней, сняла маленькую квартирку на улице Коленкур…
Это покажется вам смешным, но я все-таки пошел прогуляться по улице Коленкур, нашел ее окно на пятом этаже и увидел на подоконниках горшки с геранью.
Больше трех месяцев я ничего не предпринимал. Потом, когда мы организовали филиал в Брюсселе, я отослал туда свою секретаршу, а на ее место взял Аннет.
— Ваша жена была в курсе дела?
— Я от нее ничего не скрывал. И она от меня тоже.
— У нее были любовники?
— Если я отвечу на этот вопрос утвердительно, может сложиться впечатление, что я хочу нарочно очернить ее… Умирая, люди остаются в нашем сознании безгрешными…
— Как она реагировала?
— Кристина? Сначала вовсе не реагировала. Только смотрела на меня с какой-то жалостью. «Бедный Адриен, вот и ты попался». Она спрашивала меня, как поживает малютка, так она ее называла. «Еще не беременна? А что ты сделаешь, если это случится? Потребуешь развода?»
Мегрэ, нахмурив брови, пристально посмотрел на своего собеседника.
— А она беременна? — спросил он.
— Нет! Ведь это легко проверить…
— Она по-прежнему живет на улице Коленкур?
— В ее жизни ничего не изменилось. Я не обставлял ей квартиру, не покупал ни автомобиля, ни драгоценностей, ни мехов… На подоконнике, как и раньше, стоят горшки с геранью… В комнате, ореховый зеркальный шкаф, совсем как у моих родителей, а кухня по-прежнему служит столовой…
Губы Жоссе задрожали, в его словах послышался вызов.
— И у вас не было желания все это изменить? — спросил Мегрэ.
— Нет.
— Вы часто ночевали на улице Коленкур?
— Один или два раза в неделю.
— Могли бы вы как можно подробнее рассказать, как вы провели вчерашний день и ночь?
— С чего начать?
— С утра…
Мегрэ повернулся к Лапуэнту, видимо, для того, чтобы попросить его поточнее записать эти показания.
— Встал я, как обычно, в половине восьмого и вышел на террасу, чтобы сделать утреннюю зарядку.
— Значит, это происходило на улице Лопер?
— Да.
— Что вы делали накануне вечером?
— Ходили с Кристиной на премьеру спектакля «Свидетели» в театр Мадлен, а затем вместе поужинали в кабаре на площади Пигаль.
— Вы не ссорились?
— Нет. Назавтра мне предстоял трудный день. Наша фирма решила сменить упаковку многих лекарств, а оформление имеет огромное значение для сбыта.
— В котором часу вы легли спать?
— Около двух часов ночи…
— Ваша жена легла в это же время?
— Нет. Я оставил ее на Монмартре с друзьями, с которыми мы там встретились.
— Назовите их фамилии.
— Супруги Жублен, Гастон Жублен, адвокат. Они живут на улице Вашингтона.
— Вы знаете, когда ваша жена вернулась домой?
— Нет. Я сплю крепко.
— В тот вечер вы пили?
— Нет. Всего несколько бокалов шампанского. Я был абсолютно трезв и думал о завтрашних делах.
— Утром вы заходили в комнату жены?
— Только приоткрыл дверь и увидел, что она спит.
— Вы ее не будили?
— Нет.
— Для чего же вы приоткрыли дверь?
— Чтобы удостовериться, что она вернулась.
— А бывало так, что она не возвращалась?
— Случалось.
— Она была одна?
— Насколько мне известно, Кристина никогда никого не приводила в дом.
— Сколько у вас слуг?
— В общем, для такого дома, как наш, очень мало. Правда, у себя мы едим редко. Кухарка, мадам Сиран, вернее, даже не кухарка, а скорее то, что англичане называют экономкой, приходящая, живет со своим сыном в районе набережной Жавель, по другую сторону моста Мирабо. Сыну ее, должно быть, лет тридцать, он холостой, болезненный, работает в метро. С нами в доме живет только горничная, испанка, по имени Карлотта.
