— Превосходно! — просиял мистер Нейсби. — И типично по-британски!
— Не так ли? — усмехнулся профессор Горман. — Оплата, несомненно, наличными? Вы уже достали деньги?
— Да. — Старый декан вынул из нагрудного кармана толстый конверт, печально посмотрел на него и спрятал назад. — Почти все мои сбережения. Но я еще не совсем слабоумный. Прошу вас присутствовать при покупке, Эллери, вместе с инспектором Квином. Вечером я буду работать в кабинете. Мимз придет в восемь.
— А мы в половине восьмого, — пообещал Эллери. — Кстати, док, не стоит таскать в кармане столько денег. Вы рассказали об этом кому-нибудь еще?
— Нет.
— И не рассказывайте. Советую ждать за запертой дверью. Не впускайте ни Мимза, ни кого другого до нашего прихода. Боюсь, док, я разделяю скептицизм профессора.
— Я тоже, — пробормотал декан. — Тысяча шансов против одного, что это афера. Но что, если это не так?
* * *
Было почти половина восьмого, когда Квины вошли в здание факультета гуманитарных наук. В некоторых окнах на верхних этажах, где проходили вечерние занятия, и в кабинете декана горел свет; в остальных помещениях было темно.
Первое, что увидел Эллери, выйдя из лифта на темном третьем этаже, была дверь приемной декана Хоупа… распахнутая настежь.
Старый ученый лежал на полу. Его седые волосы были испачканы красным.
— Мошенник пришел раньше условленного, — проворчал инспектор Квин. — Взгляни на часы декана, Эллери, — они разбились при его падении в четверть восьмого.
— Я предупреждал, чтобы док не открывал дверь… — Эллери оборвал фразу и крикнул: — Он дышит! Вызывай «скорую»!
Эллери отнес хрупкое тело декана на кушетку в кабинете и принялся смачивать водой его посиневшие губы, а инспектор отправился к телефону.
Веки Хоупа дрогнули.
— Эллери…
— Что произошло?
— Book… taken…[24] — Голос смолк, словно не окончив фразу.
— Книгу забрали? — недоверчиво переспросил инспектор. — Похоже, не только Мимз пришел раньше, но и доктор Хоуп убедился, что книга подлинная! Деньги при нем, сынок?
Эллери обыскал карманы, кабинет и приемную декана.
— Нет.
— Значит, он купил книгу, а потом кто-то пришел, ударил его по голове и забрал ее.
— Док! — Эллери снова склонился над стариком. — Кто вас ударил? Вы его видели?
— Да… Горман… — Голова доктора Хоупа безвольно повисла, и он потерял сознание.
— Кто такой Горман, Эллери?
— Профессор Освальд Горман, — сквозь зубы процедил Эллери, — один из преподавателей факультета английского языка, присутствовавший на сегодняшнем ленче. Приведи его.
* * *
Когда инспектор Квин вернулся в кабинет декана, ведя за локоть возмущенного профессора Гормана, он застал Эллери ожидающим за цветочной вазой, как будто это было дерево из Бирнамского леса.[25]
Кушетка была пуста.
— Что сказал врач из «скорой», Эллери?
— Сотрясение мозга. Они еще не знают, насколько серьезное. — Эллери встал, устремив на профессора Гормана макдуфовский[26] взгляд. — Где ты нашел эту педагогическую вошь, папа?
— Наверху, на седьмом этаже, читающим студентам Библию.
— Название моего курса, инспектор Квин, — свирепо произнес профессор, — «Влияние Библии на английскую литературу».
— Он пытался обеспечить себе алиби?
— Профессор не только пытался, но и обеспечил его, сынок, — вздохнул инспектор.
— Обеспечил? — воскликнул Эллери.
— Семинар продолжается два часа — с шести до восьми. У него есть алиби с шести на каждую секунду, которое подтверждает дюжина слушателей — включая пастора, католического священника и раввина. Более того, даже если считать разбитые часы декана, показывающие четверть восьмого, подтасовкой, профессор Горман может отчитаться за каждую минуту после вашего ленча. Эллери, прогнило что-то в округе Нью-Йорк.
— Прошу прощения, — донесся из приемной голос человека, говорящего с английским акцентом. — Я должен был встретиться здесь с доктором Хоупом в восемь.
Эллери повернулся к обладателю голоса — бледному худощавому мужчине в шляпе-котелке и с пакетом под мышкой.
— Не говорите мне, что вы Альфред Мимз и принесли Бэкона!
— Да, но я… я еще вернусь, — пролепетал визитер, вцепившись в пакет. Эллери выхватил его, но, пока он срывал обертку, бледный мужчина попытался убежать.
Однако в дверях ему преградил дорогу инспектор Квин с пистолетом.
— Альфред Мимз, вот как? — дружелюбно сказал инспектор. — В прошлый раз, если мне не изменяет память, это был лорд Чалмерс. Помнишь, Динк, когда тебя отправили в тюрьму за продажу поддельного Первого фолианта миллионеру из Ойстер-Бей? Эллери, это Динк Чалмерс из Флэтбуша — один из самых ловких мошенников в рэкете с редкими книгами. — Добродушие инспектора испарилось. — Но, сынок, это еще сильнее все запутывает.
— Напротив, папа, — возразил Эллери. — Это все проясняет.
Судя по выражению лица инспектора Квина, к нему это не относилось.
— Что ответил док Хоуп, когда я спросил его о происшедшем? — продолжал Эллери. — «Книгу забрали».
Очевидно, ее не забирали. Книги никогда здесь не было. Значит, он хотел сказать совсем не то. Профессор, вы причастник культа непроизвольной перестановки букв, который исповедует Мэттью Арнолд Хоуп. Что хотел сказать декан?
— «Took… Bacon»[27] — сказал профессор Горман.
— Это не имеет смысла, если мы не вспомним, папа, что он не окончил фразу. Казалось, декан хотел добавить еще одно слово, но не смог. Какое слово? «Деньги». «Took Bacon money».[28] Те десять тысяч долларов, которые док Хоуп весь день таскал с собой, чтобы заплатить за книгу. Кто же забрал эти деньги? Тот, кто постучал в дверь декана в начале восьмого, попросил впустить его, а когда доктор Хоуп отпер дверь — это доказывает, что он знал стучавшего и доверял ему, — ударил старика по голове и забрал его сбережения.
— Но когда ты спросил, кто его ударил, — запротестовал инспектор, — он ответил «Горман».
— Он не мог иметь это в виду, так как у профессора есть железное алиби.
— Еще одна перестановка! — воскликнул профессор Горман.
— Боюсь, что да. А поскольку единственная возможная перестановка звуков в фамилии «Горман» это «Морган», найди мистера Моргана Нейсби с низкооплачиваемой кафедры английского языка, папа, и ты получишь напавшего на профессора и укравшего его десять тысяч.
Позже, в больнице Бельвю, старый ученый с благодарностью пожимал руку Квину-младшему. Разговоры были запрещены, но неисправимый перестановщик букв умудрился прошептать: «Мой странный декан…»[29]
Отдел убийств
СИДЕНЬЕ ВОДИТЕЛЯ
Братьев Бразерс было четверо, пока не умер Большой Дейв. Тогда их стало трое, и это был скверный день для всех троих. Покуда Большой Дейв занимал сиденье водителя, не возникал вопрос, куда ехать. Исчезновение его направляющей руки вынуждало Арчибалда, Эверетта и Чарлтона Бразерсов рулить, руководствуясь собственным чутьем. Рано или поздно они должны были очутиться в кювете. Вдова Большого Дейва позаботилась, чтобы это произошло рано.
В тот день происходило заседание совета горнопромышленной компании «Четыре брата», собиравшегося раз в полгода. Вдова унаследовала четверть акций мужа, поэтому уже четвертый раз подряд занимала большое кресло Большого Дейва, заполняя его почти целиком. Это была крупная молодая женщина с длинными ногами, светлыми локонами, а также пышной и богато орнаментированной, словно французское пирожное, фигурой.
Три брата не возражали против ее присутствия — оно придавало стимул тому, что всегда было скучной необходимостью. По крайней мере, не возражали Арчибалд и Эверетт — о Чарлтоне судить было трудно, ибо он обладал мумифицированным экстерьером и диспептическим потенциалом перца, который сушится на стене. Арчибалд напоминал безволосого Санта-Клауса, румяного и шумливого, который забавлялся, бросая через стол свои дары Дейзи Бразерс, словно она была горничной его жены, а жена находилась в Ньюпорте. Эверетт с сероватой кожей и резким взглядом молча улыбался вдове.
Но Дейзи Бразерс не обращала внимания ни на Арчибалда, ни на Эверетта — казалось, она даже не слушала гнусавый раздраженный голос Чарлтона, председательствующего на собрании.
— Если больше нет вопросов, — заявил наконец Чарлтон, — я предлагаю…
Дейзи отвела взгляд от портрета Большого Дейва над редкими волосами Чарлтона.
— Но вопросы есть, — сказала она.
Арчибалд перестал резвиться, улыбка Эверетта стала заинтересованной, а Чарлтон поднял наждачные брови. Они посмотрели друг на друга так, будто полированный стол обрел дар речи, а потом устремили взгляд на Дейзи.
