Если она играла, то играла неплохо. Вместо того чтобы отстаивать абстрактный общечеловеческий принцип, что, дескать, дочери не убивают своих папенек, она строила свою оборону на фундаментальной основе: что в такой невообразимо ранний час, как семь тридцать, она не могла бы убить даже муху, не говоря уже об отце. Она никогда не встаёт раньше одиннадцати, разве что в чрезвычайных обстоятельствах, как, например, в указанное утро, во вторник, когда где-то между девятью и десятью прошёл слушок, будто её отца нет в живых.
Она занимала вместе с отцом апартаменты близ южной стороны Центрального парка… Слуги? Две горничные… Тогда Вулф поставил вопрос так: было ли это осуществимо для неё — покинуть ранее семи квартиру и здание, а потом вернуться никем не замеченной? Нет, заявила она, единственное исключение — если её начнут поливать водой из шланга.
Никаких оценок ей я не выставлял, потому что к этому моменту уже судил пристрастно и полагаться на свои умозаключения не имел права.
Фрэнк Бродайк — это и впрямь нечто! Он с энтузиазмом поддерживает идею Талботта: что кабы он, Бродайк, задумал кого-нибудь убить, то объектом покушения стал бы, несомненно, Талботт, а не Кейс — таким образом, подчёркивается, что профессиональные достижения Кейса объяснялись предпринимательскими способностями Талботта. Отнюдь не дизайнерским даром Кейса.
Он признаёт, что нарастающему упадку его деловых операций сопутствовал подъём конкурирующей организации. Он признаёт далее — чуть только Дороти затронула этот вопрос, — что всего лишь за три дня до убийства Кейс возбудил против него дело за убытки порядка 100 тысяч долларов, утверждая, будто обвиняемый выкрал у Кейса в офисе дизайны — источник контрактов на бетономешалку и стиральную машину.
Бродайк негодует: какого чёрта? Человек, кому на самом деле надо бы ответить за эти авантюры, — Вик Талботт: разве не он заставил своими нахальными действиями запаниковать весь рынок?
Неимоверными усилиями он старается удержать почву, катастрофически ускользающую у него из-под ног. Все блестящие успехи на заре карьеры, говорит он, были им достигнуты ещё до того, как испарились предрассветные тени. А уж к полудню и к вечеру он стал неповоротливым бревном. В конце концов его одолели лень и безответственность, он поздно ложился спать и поздно просыпался, вот тогда-то его звезда пошла на убыль. Недавно, совсем недавно, он надумал воскресить былой пламень и приблизительно с месяц назад начал являться к себе в контору раньше семи, опережая штат сотрудников чуть ли не на три часа. К собственному удивлению — даже восхищению — он почуял сдвиги. Вдохновение мало-помалу разгоралось. И как раз в тот самый вторник, в то самое утро, когда Кейс погиб, он персонально встречал своих сотрудников у входа новым ошеломительным дизайном электрического миксера.
Вулфа интересовало: присутствовал ли кто-нибудь при сих родовых схватках, скажем, между половиной седьмого и восемью… Нет, никто не присутствовал.
Да, если уж ему чего не хватало, так это алиби: он был гол как сокол, сильно опережая в этом отношении остальных.
По моим нежным чувствам к Одри Руни нанесло тяжёлый удар известие, что для своих родителей она была, оказывается, просто Анни, так что усовершенствования в анкету внесла самолично. Ладно, согласен: Анни по соседству с Руни могло её нервировать. Но Одри! Жуткая прореха на её светлом лике.
Понимаю: обязательную связь с убийством эти обстоятельства не изобличают, но ведь и её показания работают против неё. Она служила под вывеской Кейса, занимая пост секретаря Виктора Талботта, а месяц назад Кейс выставил её, заподозрив, будто она ворует дизайны по указке Бродайка.
Она затребовала доказательств, Кейс не смог их обеспечить, и ей очень хотелось разнести в щепы его заведение.
Она врывалась в его кабинет с такой регулярностью, что ему пришлось нанять в оборонительных целях телохранителя. Она пыталась атаковать его ещё и дома, но потерпела неудачу. За восемь дней до смерти он столкнулся с ней на пороге академии верховой езды — куда прибыл, чтоб к своим двум ногам приплюсовать четыре. С помощью конюха, коего звали Уэйн Саффорд, ему удалось ускакать в парк.
Но на следующее утро Одри снова была там, и на другое — тоже. Больше всего её задевало, как она объяснила Вулфу на совещании, что Кейс отказывался её выслушать. Она же полагала, что это его долг. Она не удосужилась подробнее остановиться на другой причине её повторявшихся визитов в академию, а именно: обслуживающий персонал ничего не имел против. Впрочем, сей резон можно было домыслить.
На четвёртое утро, в четверг, появился ещё и Вик Талботт — чтоб сопровождать Кейса в его заезде. Кейс, которого Одри вконец допекла, ткнул её кнутом. Тогда Уэйн Саффорд толкнул Кейса — и свалил наземь, Талботт одарил своим хлыстом Саффорда, а Саффорд так шибанул Талботта, что тот влетел в нечищеное стойло и влип прямо в нечистоты.
Очевидно, подумал я, Уэйн сдерживался. И ещё я подумал, что на месте Кейса сконструировал бы себе электрического коня.
В пятницу он опять оказался здесь и получил новую порцию Одри, в понедельник — снова. Ни в пятницу, ни в понедельник Талботта при сём не было.
Во вторник утром Одри появилась там без четверти шесть, чтоб успеть с кофе, пока Уэйн прогуливает лошадей. Булочки с корицей и кофе — такова была их еда. Услышав об этом, Вулф поморщился: он терпеть не мог коричных булочек. Чуть позже шести последовал телефонный звонок из отеля «Черчилль»: лошадь Талботта не седлать, а Кейса предупредить, что его партнёр не придёт. В шесть тридцать прибыл Кейс, тютелька в тютельку, как обычно, колкости Одри отразил сурово поджатыми губами и отгарцевал прочь. Одри осталась в академии, проторчала там весь последующий час и до семи тридцати пяти, когда пришла лошадь Кейса с пустым седлом.
А Уэйн — он что, тоже находился там неотлучно? Да, они были вдвоём. Вместе, всё время.
Когда подошла очередь Уэйна давать показания, он не вступил с нею в противоречия ни по единому пункту: по-моему, для конюха — верх цивилизованности.
В два часа ночи, а то и позже все разошлись.
Я зевнул и сказал Вулфу:
— Мощные клиенты — вся пятерка, а?
Вулф рявкнул с омерзением:
— Я мог бы, поразмыслив, оценить их посодержательней, — сказал я. — Будь на то ваша воля. Исключим Талботта — что о нём говорить. Я больше понимаю в амурных делишках, чем вы, я видел, какие взгляды он бросает на Дороти, — тут он крепко влип. А вот клиенты? А Поул?
— Ему нужны деньги, крайне необходимы, и он до них дорвался.
— А Бродайк?
— Его тщеславие смертельно уязвили, его бизнес катится под откос, а тут ещё иск на большую сумму…
— А Дороти?
— Она — дочь, она — женщина. Корни могут уходить в какую-нибудь безделушку…
— Саффорд?
— Романтик-простак. Через три дня после знакомства с этой девицей уплетать коричные булочки в шесть утра… Что скажешь о его любовном облике?
— Потрясающий.
— И тут он видит, как Кейс хлещет её своим кнутом…
— Он не хлестал её, он просто её ткнул.
— Это ещё хуже, ещё пренебрежительней. Вдобавок девица уверила его, что Кейс — воплощение несправедливости.
— О'кей. А она?
— Женщина, с которой плохо обошлись. Или поймали на плохом обхождении с другими. В любом случае, сорвавшаяся с цепи. — Он поднялся. — Хочу спать. — И направился к двери.
Адресуясь к его спине, я сказал:
— С каждого из них я бы получил аванс. Чёрт его знает, зачем они понадобились Кремеру — каждый, включая Талботта, — после целой недели. Он психовал как щенок. Позвоним ему?
— Нет, — Вулф, направлявшийся к лифту, чтоб вознестись на третий этаж, обернулся: — Чего он хотел?
— Он не сказал, но догадаться нетрудно. Он попал на перекрёсток с шестью развилками, а потому явился к вам — разведать, нет ли здесь дорожной карты.
И я направился к лестнице: площадь лифта — шесть футов на четыре, так что Вулф заполнил всё это пространство.
— Сорок козырей, — сказал Орри Кэтер в десять пятьдесят пять в среду поутру.
Я сообщил им, что у нас на горизонте появилось дело Кейса, что пятеро подозреваемых одновременно выступают в роли наших пяти клиентов, и этим ограничился. Ровно в одиннадцать мы завершили наши игры, а несколькими минутами позже дверь из прихожей распахнулась, и вошёл Вулф.
Он разместился за своим столом, позвонил и затребовал пива, потом спросил меня:
— Ты, конечно, разъяснил Солу и Орри ситуацию?
— Нет, конечно; насколько я понимаю, это не моя прерогатива.
Он крякнул и велел мне созвониться с инспектором Кремером. Я набрал номер, заполучил наконец Кремера, просигналил об этом Вулфу и остался на месте, поскольку никто меня не гнал.
— Мистер Кремер? Ниро Вулф.
