Ознакомительная версия.
— Значит, — обратился я к Дэвиду, — у тебя ведьмы бормотали бы свои заклинания, вызывали духов, а сами оставались тремя обычными деревенскими старухами. Что ж, это могло бы действительно произвести сильное впечатление.
— Если можно убедить актеров так играть, — возразила Гермия.
— Шекспир бы сейчас немало удивлялся, глядя на современные постановки своих пьес.
— Филдинг сегодня очень интересно играл третьего убийцу, — вспомнила Гермия.
— Как было тогда удобно, — размечтался Дэвид, — нанимаешь убийцу, и он убирает кого нужно. Сейчас уж так не бывает!
— Почему не бывает?! — возмутилась Гермия. — А гангстеры?
— Да нет же, — сказал Дэвид. — Я не про гангстеров. Я про обычных людей — просто мешает кто-то: тетя Эмили такая богатая и не собирается умирать; или кому-то опостылел муж. Как удобно, звонишь в контору и говоришь: «Пришлите, пожалуйста, двух надежных убийц».
Мы все рассмеялись.
— А ведь и сейчас можно разделаться с человеком, когда надо, разве вы не знаете? — проговорила Пэм.
Мы обернулись к ней.
— Как это, детка? — спросил Дэвид.
— Ну, в общем можно. Только, кажется, это очень дорого.
Пэм смотрела на нас огромными наивными глазами, рот у нее был слегка открыт.
— Что это ты хочешь сказать? — заинтересовался Дэвид.
Пэм смутилась.
— Ах, наверно, я все перепутала. Я вспомнила про белого коня. И все такое.
— Белого коня? Какого еще белого коня?
Пэм залилась краской и опустила ресницы.
— Да это просто так. Кто-то что-то говорил — наверно, я перепутала, не поняла.
— Попробуй-ка этот чудесный салат, — посоветовал Дэвид.
В жизни иногда случаются престранные вещи — услышишь неожиданно что-нибудь, и вдруг через день снова тебе кто-то говорит то же самое. Со мной такое произошло на следующее же утро. Позвонил телефон. Я ответил.
— Это Марк Истербрук?
— Да. Миссис Оливер?
— Марк, я насчет этого благотворительного праздника. Я поеду и буду надписывать там книжки, если Роуда уж так хочет.
— Очень мило с вашей стороны.
— Обеда, надеюсь, не будет? — спросила миссис Оливер с опаской. — И пусть они меня не тащат в «Розовый Конь» пить пиво.
— Как «Розовый Конь»?
— Ну, «Белый Конь». Мне от пива становится худо.
— А что это такое «Белый Конь»?
— Какой-то бар — разве он не так называется? Или «Розовый Конь»? А может, я напутала. У меня такая путаница в голове.
— Как поживает какаду? — спросил я.
— Какаду? — недоуменно откликнулась миссис Оливер.
— А мяч для крикета?
— Ну, знаете ли, — с достоинством проговорила миссис Оливер. — Вы, наверно, с ума сошли, или у вас похмелье, или еще что. Розовые кони, какаду, крикет.
Она сердито повесила трубку. Я все еще раздумывал о «Белом Коне», о том, как я о нем услышал сегодня снова, когда опять раздался телефонный звонок.
На этот раз звонил мистер Сомс Уайт, известный стряпчий, который напомнил мне, что по завещанию моей крестной я могу выбрать три картины из ее коллекции.
— Ничего особенно ценного, конечно, нет, — сказал мистер Сомс Уайт своим меланхоличным, скорбным тоном. — Но, насколько мне известно, вам нравятся некоторые картины покойной.
— У нее были прелестные акварели, индийские пейзажи.
— Совершенно верно, — отвечал мистер Соме Уайт. — Подготавливается распродажа имущества, и не могли бы вы сейчас подъехать на Эллсмер-сквер…
— Сейчас приеду, — сказал я Работать в это утро все равно не удавалось.
С тремя акварелями под мышкой я выходил из дома на Эллсмер-сквер и столкнулся нос к носу с каким-то человеком, поднимавшимся по ступенькам к двери. Я извинился, он тоже извинился, и я уже окликнул было ехавшее мимо такси, как вдруг меня что-то остановило, я быстро обернулся и спросил:
— Привет, это вы, Корриган?
— Я. Да… а вы… вы — Марк Истербрук.
Джим Корриган и я были приятелями, когда учились в Оксфорде, мы не виделись уже лет пятнадцать.
— Не узнал вас сначала, — сказал Корриган. — Читаю время от времени ваши статьи, нравятся.
— А вы что поделываете? Занимаетесь научной работой?
Корриган вздохнул.
— Не вышло. На это нужно много денег. Или найти миллионера, чтобы субсидировал. А мне никого не удалось заинтересовать своей теорией, к сожалению. Так что я теперь судебный хирург.
— Понятно. Вы в этот дом? Там никого нет, кроме сторожа.
— Я так и думал. Но мне хотелось кое-что поразузнать о покойной леди Хескет-Дюбуа.
— Наверно, я смогу вам рассказать больше, чем сторож. Она была моя крестная.
— Правда? Прекрасно. Пойдемте куда-нибудь поедим. Тут недалеко маленький ресторанчик. Ничего особенного, но кормят хорошо.
Мы выбрали себе столик в ресторане, и, когда подали суп, я спросил:
— Ну, а что вы хотели узнать насчет старушки? И кстати, зачем вам это нужно?
— Это длинная история, — отвечал Корриган. — Скажите мне сперва, что она из себя представляла?
Я стал вспоминать.
— Человек старого поколения. Викторианский тип. Вдова бывшего губернатора какого-то неведомого островка. Была богата и любила жить с удобствами. Часто путешествовала. Детей у нее не было, но она держала двух очень воспитанных пуделей и просто обожала их. Самоуверенная, заядлая консерваторша. Добрая, но властная. Что еще вы хотите про нее знать?
— Да как бы вам сказать, — ответил Корриган, — мог ее кто-нибудь шантажировать, как вы думаете?
— Шантажировать? — произнес я с изумлением. — Вот уже чего не могу себе представить. Почему вам это пришло в голову?
И тут я впервые услышал об обстоятельствах убийства отца Гормана.
Я положил ложку и спросил:
— А эти фамилии? Они у вас с собой?
— Я их переписал. Вот они.
Я взял у него листок, который он достал из кармана, и стал его изучать.
— Паркинсон. Знаю двух Паркинсонов. Артур — служит во флоте. Еще Генри Паркинсон — тот чиновник в одном министерстве. Ормерод — есть один майор Ормерод. Сэндфорд — в детстве у нас был пастор Сэндфорд. Хармондсворт — нет, такого не знаю. Такертон… — Я остановился. — Случайно, не Томазина Такертон?
Корриган взглянул на меня с любопытством.
— Может быть, не знаю. А кто она такая?
— Сейчас уже никто. Умерла около недели назад.
— Здесь, значит, ничего не узнаешь.
Я стал читать дальше.
— Шоу, знаю зубного врача по фамилии Шоу, затем Джером Шоу, судья…
Делафонтейн — где-то я недавно слыхал это имя, а где — не припомню, Корриган. Это, случайно, не вы?
— От всего сердца надеюсь, что не я. У меня такое чувство, будто попасть в этот список ничего хорошего не сулит.
— Все может быть. А что навело вас на мысль о шантаже?
— Это инспектор Лежен высказал такое соображение. Казалось самым вероятным объяснением. Но есть и много других. Может, это список торговцев наркотиками, или наркоманов, или тайных агентов — словом, кого угодно. Одно только несомненно — эта записка представляет для кого-то огромную важность.
— Вас всегда так занимает полицейская сторона работы?
Он отрицательно покачал головой.
— А почему же вы так заинтересовались на этот раз?
— Сам не знаю, — медленно проговорил Корриган. — Наверно, из-за того, что увидел здесь свое имя. Вперед, Корриганы! Один за всех.
— За всех? Значит, вы убеждены, что это жертвы, не преступники? Но ведь может оказаться и наоборот.
— Вы правы. И, конечно, странно, что я так уверен. Может, это я просто себе внушил. А может, из-за отца Германа, он был чудесный человек, все его любили и уважали. И я все время думаю: если этот список был для него так важен, может, дело идет о жизни и смерти.
— Полиция не нашла никаких следов?
— Ну, это длинная история. Здесь проверь, там проверь. Проверяют, кто была женщина, которую он исповедовал.
— Кто же?
— В ней-то как раз ничего загадочного. Вдова. Мы было подумали, что ее муж имел какое-то отношение к скачкам, оказалось — нет. Она работала в небольшой фирме, фирма эта собирает данные о спросе на разные продукты и изделия и пользуется весьма недурной репутацией. На службе о миссис Дэвис почти ничего не знает. Она приехала с севера Англии — из Ланкашира. Единственно странно, что у нее было так мало вещей.
Я пожал плечами.
— Это нередко случается.
— Да, вы правы.
— Одним словом, вы решили принять участие в расследовании.
— Пытаюсь что-нибудь разузнать. Хескет-Дюбуа — имя необычное. Я думал, здесь что-то выплывет…
— Не наркоманка и не торговка наркотиками, — заверил я его. — И уж, конечно, не тайный агент. Была слишком добропорядочная, чтобы дать повод для шантажа. Не представляю себе, в какой список она вообще могла попасть.
Драгоценности она держала в банке, так что объект для грабежа она была неподходящий.
— А кого еще из этой семьи вы знаете?
— У нее есть племянник и племянница, но фамилия у них другая. Муж крестной был единственный сын у своих родителей.
Ознакомительная версия.
