— Я мигом.
— Не хотелось бы вас обижать, Спенсер, — сказал Райен, переглянувшись с доктором, — но я предпочел бы, чтобы вы остались с нами. Скоро приедет полиция, с ними будут эксперты. Вы же знаете, как это делается.
Наверняка читали в газетах: фотографии, снимки отпечатков, анализы, то да се. А до тех пор надо, чтобы никто ничего не трогал.
И, повернувшись к Кристине, он продолжил:
— Так вы говорите, что мать ее в настоящее время находится в Париже и вы можете с ней связаться? Сейчас мы вместе составим текст телеграммы и отправим. — Затем обратился к Спенсеру:
— По словам вашей жены, вчера вечером вы не уходили из дома?
— Не уходил.
Райену, казалось, необходимо — как всем подлецам и рохлям, подумал Эшби, — изобразить на лице невинную улыбку.
— Почему?
— Потому что не хотел уходить.
— Но вы ведь любитель бриджа.
— Играю иногда.
— Вчера вечером ваша жена нарочно звонила вам от Митчелов и сообщила, что затевается игра.
— Я ей ответил, что кончаю работу и ложусь спать.
— Вы находились в этой комнате?
Райен покосился на телефон, полагая, что это единственный аппарат в доме; быть может, он рассчитывал, что Эшби запутается.
— Я сидел у себя в кабинете, он служит мне и столярной мастерской.
— Когда телефон зазвонил, вы поднялись наверх?
— Я снял трубку внизу: там у меня второй аппарат.
— И весь вечер вы не слышали ничего особенного?
— Ничего.
— Не входили в эти комнаты?
— Нет.
— Не видели, как вернулась мисс Шерман?
— Как вернулась, не видел, но она зашла пожелать мне доброй ночи.
— Как долго она пробыла у вас в кабинете?
— Она туда не входила.
— То есть, как?
— Она стояла в дверях. Я поднял голову и увидел ее; даже удивился, потому что не слышал, как она пришла.
Говорил Спенсер четко, с язвительными, чуть не угрожающими нотками в голосе, словно желая осадить Райена, и нарочно смотрел не на него, а на секретаршу, стенографировавшую его ответы.
— Она сообщила вам, что идет спать?
— Не знаю, что она мне сказала. Она говорила, но я ничего не слышал: токарный станок работал и заглушал ее голос. Не успел я выключить мотор, как она ушла.
— Вы полагаете, что она в это время вернулась из кино?
— Возможно.
— В котором часу это было?
— Понятия не имею.
Кажется ему или действительно Кристина, которая только что явно держала сторону мужа, начинает его осуждать? Все дело в том значении, какое она придает завоеванным ею отношениям с людьми, — в сущности, все упирается в ее хваленую преданность общественным интересам. Однажды он слышал, как она рассуждала о пастырях — шел спор о пастырях добрых и дурных.
А сейчас он. Спенсер, сухо и почти грубо отвечает на вопросы коронера, человека, которому округ доверил блюсти правосудие. Не важно, что коронер — это Билл Райен, толстяк, который даже пить не умеет как джентльмен, не важно, что, глядя на его лоснящееся лицо, Эшби еле справляется с раздражением.
— Часы были при вас?
— Нет, мистер Райен. Я оставил их в спальне, когда ходил переодевать брюки.
— Значит, вы ходили переодеваться?
— Именно так.
— Зачем?
— Потому что кончил проверять тетради и собирался работать на станке, а это работа грязная.
Доктор Уилберн понимал, что Спенсер вот-вот взорвется, и, откинувшись в кресле, смотрел в потолок с тем ханжеским видом, который многие напускают на себя в театре.
— Когда вы ходили наверх, эта девушка, Белла, была у себя в комнате?
— Нет. Она еще не вернулась.
— Позвольте! Откуда вам известно, что ее не было в комнате? Не раздражайтесь, Эшби. Мы изучаем вопрос. Я ни на секунду не сомневаюсь в вашей безукоризненной порядочности, но мне нужно выяснить все, что произошло в этом доме прошлой ночью. Вы были у себя в кабинете. Ладно. Вы проверяли тетради. Согласен. Кончив эту работу, вы поднялись наверх переодеться. Теперь я спрашиваю вас: где в этот момент была Белла?
Надо было ответить на раздумывая: «В кино». Но на Спенсера напали сомнения — может быть, из-за секретарши, которая записывала его слова. До или после возвращения Беллы ходил он переодеваться? В памяти у него внезапно образовался провал, как бывает у школьников во время устного экзамена.
— Если он работал на токарном станке… — как ни в чем не бывало вмешалась Кристина. — Ну разумеется!
Если он работал на токарном станке, когда вернулась Белла, — а он безусловно работал, — значит, на нем были старые брюки из серой фланели. Следовательно, еще до возвращения девушки он сходил в спальню и переоделся.
— Лучше было бы, если бы вы не помогали ему, Кристина. Так вы говорите. Спенсер, что она заглянула к вам пожелать доброй ночи и пробыла совсем недолго.
Сколько времени приблизительно?
— Меньше минуты.
— Она была в шляпке и в пальто?
— В темном берете.
— А пальто?
— Пальто не помню.
— Вы полагаете, она вернулась из кино, но, возможно, она хотела предупредить вас о том, что уходит.
— Так поздно она бы не ушла, — снова вмешалась Кристина.
— Вам известно, с кем она ходила в кино?
— Мы наверняка это скоро узнаем.
— У нее был поклонник?
— Все окрестные юноши и девушки, с которыми мы ее познакомили, относились к ней превосходно.
Кристина не раздражалась, а ведь она, конечно, чувствовала в этих словах подозрение, направленное против девушки, которая была их гостьей.
— Быть может, кто-нибудь из них ухаживал за ней особенно настойчиво?
— Не замечала ничего подобного.
— Вероятно, она не была с вами откровенна? В сущности, вы знаете ее всего месяц. Вы ведь говорили именно о месяце?
— Да, но я хорошо знакома с ее матерью.
В этих словах вся Кристина — и они ни о чем не говорят. Мисс Меллер одергивала платье. Эшби готов был побиться об заклад, что ее зовут Берта или Габи и что по субботам она ходит танцевать в залитый неоном дансинг.
В аллее одна за другой остановились две машины, обе с государственными номерами. За рулем первой сидел патрульный полицейский в форме полиции штата, из нее вышел лейтенант Эверелл в штатском; из второй вылез невысокий щуплый человек средних лет, тоже в штатском, в старомодной шляпе; он почтительно приблизился к лейтенанту. Эшби узнал в нем начальника полиции округа, но имя его было ему неизвестно. Эти двое во дворе пожали друг другу руки, перебросились несколькими словами, отряхнули сапоги, оглядели дом Эшби, потом дом Кацев, и лейтенант Эверелл, должно быть, заметил розовый силуэт м-с Кац, который тут же растаял.
Билл Райен встал и пошел им навстречу. Доктор тоже встал. Все, включая мисс Меллер, обменялись рукопожатием. Эверелл-сын учится в «Крествью скул», но еще не добрался до класса Эшби, и тот знает его только по имени. Эверелл-отец, представительный мужчина, с проседью, румяный, голубоглазый, был, казалось, застенчив и на вид не слишком жизнерадостен.
— Проходите сюда, пожалуйста! — пригласил Райен.
Доктор пошел за ним, с Эшби и его женой осталась одна секретарша.
— Еще чашечку кофе? — предложила Кристина.
— Охотно, если вас не затруднит.
Кристина пошла на кухню. Эшби остался. Если бы он последовал за женой, то после слов Райена это выглядело бы, будто он жаждет пошушукаться с ней о Бог знает каких секретах.
— У вас отсюда прекрасный вид.
Эта Меллер улыбается ему светской улыбкой и считает себя обязанной поддерживать с ним беседу!
— По-моему, тут у вас больше снега, чем в Личфилде. Да и вообще тут место выше…
Он снова увидел розовый пеньюар в окне у Кацев, потом внизу аллеи заметил двух женщин: они издали разглядывали полицейские машины.
Невысокий и щуплый полицейский вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь и направился к телефону.
— Разрешите?
Он позвонил на службу, дал инструкции сотрудникам, которые должны были приехать к нему с оборудованием.
Кристина принесла кофе секретарше и себе.
— Ты тоже выпьешь?
— Нет, благодарю.
— Боюсь, миссис Эшби, мы вам сегодня не дадим покоя.
Когда все наконец вышли из комнаты Беллы — молча, с озабоченными лицами, словно после тайного совещания, Эшби с внезапным беспокойством встал со стула.
— Мне еще нельзя пойти в кабинет? — спросил он.
Они переглянулись.
— Я думаю, лучше бы воздержаться… — пояснил Райен.
— Быть может, мистер Эшби, вы будете так любезны и покажете мне ваш кабинет? — Это сказал Эверелл, очень вежливо, даже мягко. Как Белла накануне, он остановился на верхней ступеньке и стал разглядывать обстановку, но не как сыщик, а словно и сам бы не отказался проводить вечера в таком убежище. — Вы не могли бы на минутку включить ваш станок?
Это явно был этап расследования. Пока станок жужжал, лейтенант что-то говорил — видно было, как шевелятся его губы; потом он знаком попросил выключить мотор.
— Безусловно, когда станок работает, ничего нельзя расслышать.
Очевидно, он бы с удовольствием поболтал, задержался, чтобы потрогать станок и всякие поделки Спенсера, полистал книги, присел, быть может, в старое кожаное кресло, такое уютное с виду.
