Вулф прервал меня, когда я печатал отчет, который должны были подписать Сол Пензер и Долли Боннер, посетившие нас сегодня. Во вторник они провели семь часов в квартире на Перри-стрит, а в среду шесть часов — в нынешней квартире Эми Винн на Арбор-стрит. Они был готовы поклясться на кипе бестселлеров, что рукописи рассказа Алисы Портер под названием «Счастье стучит в дверь» нет ни в одной из квартир. На Перри-стрит вообще не было ни единой рукописи, а на Арбор-стрит их полный ящик — два романа, двадцать восемь рассказов и девять очерков, принадлежащих перу Эми Винн и носящих следы неоднократных путешествий по почте. Сол представил подробную опись с указанием названий и количества страниц. Я позвонил Филиппу Харвею, чтобы доложить о результатах поисков, но его не оказалось дома, и я связался С Рубеном Имхофом. Услышав добрые вести, Имхоф обрадовался и обещал передать их Эми Винн.
Обойдя заваленный бумагами стол, я остановился у стола Вулфа. Перед ним были разложены три экспоната из нашей коллекции: оригиналы рассказов «Только любовь» Алисы Портер, «Все мое — твое» Саймона Джекобса и копия рассказа «На земле, не на небесах» Джейн Огильви. В руке у Вулфа было несколько листков, вырванных из блокнота. Он опирался на подлокотник кресла, держа руку с бумажками прямо перпендикулярно в воздухе. Это требовало усилий и случалось только тогда, когда шеф бывал особенно доволен собой.
— Что же вы обнаружили? — спросил я. — Отпечатки пальцев?
— Лучше, чем отпечатки. Все три рассказа написаны одним лицом.
— Вот как? Но не на одной машинке. Я сравнивал шрифты.
— Я тоже. — Он помахал в воздухе листками. — Это куда важнее машинки! На машинке можно сменить шрифт. — Он взглянул на первую страничку. — В повести Алисы Портер герой «изрекает» шесть раз. В рассказе Саймона Джекобса — восемь раз. У Джейн Огильви — семь раз. Ты, конечно, знаешь, что почти у каждого писателя имеется свой излюбленный заменитель сюда «сказал». В поисках вариаций для «он сказал» или «она сказала» автор заставляет своих героев «заявлять», «утверждать», «выпаливать», «произносить», «молвить», «изрекать», «оповещать», «заметить», «бросить», «обронить», «буркнуть», «ввернуть», «шепнуть» — синонимов десятки. Как правило, у каждого автора свои излюбленные словечки. Ты согласен, что это не простое совпадение — привязанность одного мужчины и двух женщин к одному и тому же «изрекать»?
Я неуверенно кивнул.
— Я обнаружил и другие примечательные совпадения, — продолжал Вулф и взглянул на второй листок. — Два из них буквальные. Алиса Портер пишет: «Ни за какие блага мира не согласится она унизить собственное достоинство». Саймон Джекобс пишет так: «Неужели он потеряет свое доброе имя? Ни за какие блага мира!» И еще: «Ни за какие блага мира не согласится она вновь на муки, которые не вынесла бы никакая другая женщина». У Джейн Огильви герой рассказа отвечает на вопрос так: «Ни за что, дорогая, ни за какие блага мира».
Я потер щеку.
— А какие блага мира сулит все это вам?
Он отмахнулся от меня и перешел к третьей страничке.
— Еще одно буквальное совпадение. У Алисы Портер: «Едва лишь она тронула его за руку, как сердце у него учащенно забилось». И еще: «Едва лишь наступили сумерки, когда она подошла к своей двери и достала из сумочки ключи». И еще: «Оставался едва лишь один шанс». Саймон Джекобс при аналогичных построениях фразы использует «едва лишь» четыре раза, а Джейн Огильви — три.
— Сдаюсь, — изрек я. — Случайность исключается.
— Есть еще два момента. Первый — пунктуация. Авторы всех трех рассказов без ума от точки с запятой, и пользуются этим знаком препинания в тех случаях, когда большинство людей избрали бы точку или тире. Второй момент для меня, пожалуй, самый решающий… Ловкий хитрец может умышленно преобразить все элементы своей манеры письма, кроме одного — разделения на абзацы. Отбор слов, синтаксис могут сознательно быть подвергнуты изменению, но деление на абзацы делается инстинктивно, подсознательно. Я допускаю возможность, что буквальные совпадения и даже пунктуация могут быть случайными, хотя это маловероятно, но деление на абзацы — никогда. И я утверждаю, что тексты этих трех рассказов делились на абзацы одним и тем же лицом!
— Один вопрос, почему никто не обратил внимания на все это?
— Возможно, потому, что ни у кого не было под рукой всех трех рукописей сразу и никто не имел возможности сравнить их. До создания этой комиссии рукописи находились в разных местах.
Я взглянул на часы.
— Четверть двенадцатого. Харвей должен быть дома. Хотите похвастать?
— Нет. Я устал и хочу спать. Спешить некуда. — Он отодвинул кресло и поднялся.
Иногда он сам несет свою тушу, весом в одну седьмую тонны, на второй этаж, но в этот вечер он воспользовался лифтом. После его ухода я взял все три рассказа и не менее получаса потратил на их изучение. И хотя Лили Роуэн однажды сказала, что я туп, как кувалда (в тот момент она не владела собой и не сознавала, что говорит) — понял, что имел в виду Вулф.
Заперев рассказы в сейф, я задумался над проблемой уборки заваленного бумагами стола. Права и обязанности обитателей старого каменного особняка на Тридцать пятой Западной лице четко разграничены. Вулф является владельцем дома и главнокомандующим. Фриц Бреннер, шеф и домоправитель, отвечает за состояние всего замка за исключением оранжереи, кабинета и моей спальни. Теодор Хорстман ведает орхидеями и не вмешивается ни во что на нижних этажах; обедает он на кухне вместе с Фрицем. Я питаюсь в столовой с Вулфом, за исключением тех дней, когда мы не разговариваем. Тогда я присоединяюсь к Фрицу и Теодору или иду обедать к кому-нибудь в гости, приглашаю кого-нибудь в ресторан или отправляюсь в харчевню Берта на Десятой авеню и уплетаю там бобы со свининой. Мои права и обязанности зависят от возникшей обстановки, и решение вопроса, что именно эта обстановка от нас требует, создаст иногда атмосферу, при которой мы с Вулфом перестаем разговаривать. Следующая фраза должна выглядеть так: «Однако уборка заваленного бумагами стола, который находится в кабинете, является моей прямой обязанностью» — и я должен решить, оставить ли эту фразу здесь или начать с нее новый абзац. Видите, как это тонко? Так что делите на абзацы сами.
Я остановился и принялся разглядывать груду бумаг. Среди них были разбросаны сведения относительно четырех истцов. Допустим, что все эти рассказы написал один из них, но кто именно? Я перебрал в уме всех четырех.
Алиса Портер. Тридцать с небольшим лет. Незамужняя. Имеется фотография. Упитанная. Весит фунтов сто пятьдесят. Круглолицая, небольшой носик, близко посаженные глаза. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году жила в «Колландер хауз» на Восемьдесят второй Западной улице, в пансионе, населенном девушками и одинокими женщинами, которые не в состоянии позволить себе никаких излишеств. Теперь живет неподалеку от Кармела, в шестидесяти милях к северу от Нью-Йорка, в коттедже, купленном, по-видимому на деньги, выуженные у Эллен Стюрдевант. С тысяча девятьсот сорок девятого по тысяча девятьсот пятьдесят пятый год опубликовала в журналах четырнадцать рассказов для детей и выпустила детскую книжку «Мотылек, которой питался земляными орехами», опубликованную издательством «Бест и Грин» в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году и не имевшую успеха. В тысяча девятьсот пятьдесят первом году вступила в Национальную Ассоциацию писателей и драматургов, но была исключена в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году за неуплату членских взносов. Восстановилась в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году.
Саймон Джекобс. Описание и фотографии. Шестьдесят два года, сухощав, шевелюра, как у Марка Твена (по словам адвоката «Тайтл хауз»), заикается. Женился в тысяча девятьсот сорок восьмом году, в возрасте пятидесяти одного года. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году с женой и тремя детьми поселился в квартире на Двадцать первой и Западной улице, где проживает до сих пор. Во время первой мировой войны находился за океаном в составе Американской экспедиционной армии. Дважды ранен. С Тысяча девятьсот двадцать второго по тысяча девятьсот сороковой год написал сотни рассказов для желтых журнальчиков под четырьмя псевдонимами. Во время второй мировой войны служил в Информационном отделе вооруженных сил США, писал тексты для радио по-немецки и по-польски. После войны вновь принялся сочинять рассказы, но покупали их плохо, не больше восьми-девяти в год, по три цента за слово, В тысяча девятьсот сорок седьмом году издательство «Оул пресс» выпустило его книгу «Огневой вал на рассвете», разошедшуюся в количестве 34 тысяч экземпляров. Больше его книг не выходило. Рассказы публиковались все реже и реже. Член НАПИД с тысяча девятьсот тридцать первого года, членские взносы платит аккуратно, платил даже во время войны, хотя не был обязан этого делать.
